Рассеяны иллюзии цветов

Что три весны отрадного сулят

для персика румяного и сливы?

Но, загубив прекрасные цветы,

найти убийцы радость не смогли бы…

Все говорят: ищи на небесах, —

там персика цветы пышны до лета,

И говорят еще, что в облаках

так много абрикосового цвета!

Все это так. Но видано ли то,

чтоб осень нас не настигала где-то?

В Деревню белых тополей смотрю

и слышу стон несчастных, там живущих,

А в Роще кленов темных, вторя им [103],

рыдают неприкаянные души.

Уходят дни. Могил уж не видать.

Все в запустенье, и бурьян все гуще.

Сколь много неимущий терпит мук,

чтоб нищий ныне завтра стал богатым!

Да и цветов судьба – извечный круг,

весна – рассвет, а осень – срок заката.

А раз уж смерть идет за жизнью вслед, —

кто может от нее найти спасенье?

Но говорят, – на Западе растет

посо – такое чудное растенье:

Тому, кто под его укрылся сенью,

способен жизнь продлить чудесный плод!

Бремя разума [104]

Когда все нервы, силы – до предела —

Подчинены лишь разуму – и только,

Судьба идет наперекор удачам,

И от ума не радостно, а горько!

Предрешено, как видно, до рожденья

Такому сердцу биться сокрушенно,

А после смерти прекратятся бденья,

Душа покинет плоть опустошенной.

Скажу к примеру: жизнь в семье богата,

Спокойны люди, не предвидя лиха,

И вдруг такой исход: она распалась,

И закрутились все в житейских вихрях…

Вот тут и вспомнишь: помыслы и думы,

Когда подчинены мирским волненьям,

Вся жизнь плывет, и в этих вечных волнах

Смутна, как в третью стражу сновиденье.

Представим: гром загрохотал внезапно, —

И от дворца остались только камни;

Представим: грустно угасает солнце, —

Как будто фонаря последний пламень…

Увы, увы! Все радости земные

Ведут людей к трагедиям и бедам!

О вас печалюсь, люди в мире бренном,

Поскольку день грядущий вам неведом!

Когда сторицей воздаешь… [105]

Когда сторицей воздаешь, —

Живя на этом свете,

Он, милосердный, снизойдет,

Спаситель-благодетель!

Мать счастлива, и счастье в том,

И в том ее забота,

Чтоб тайно одарять добром —

Без всякого расчета…

Но, люди, – убеждаю вас:

Так много страждущих сейчас!

Нам надо помогать им!

Не подражайте тем, скупым,

Все меряющим на калым, —

дядьям моим и братьям!

Пусть истина добрей, чем ложь!

Но в мире поднебесном

Где потеряешь, где найдешь —

Лишь небесам известно!

Мнимый блеск запоздалого расцвета [106]

Желая в зеркале найти

Чувств милосердных свойства,

За добродетель выдал ты

Заслуги и геройство.

Но скоротечен сей расцвет, —

Поможет ли притворство?

Халат ночной и в спальне штор

Игривый шелк у ложа,

Жемчужный головной убор,

Сановный на плаще узор, —

Перед судьбой все это вздор,

Игра с судьбою – тоже!..

Не зря твердят: на склоне дней

Нужда неотвратима.

Но есть наследство для детей:

Величье рода, имя.

Шнуры на шелке, лент извив, —

Ты горд, избранник знати,

И на твоей груди горит

Груз золотой печати![107]

Надменен, важен, словно маг,

И вознесен высоко, —

Но час закатный – это мрак

У Желтого Истока…

Героев прежних лет, вельмож

Как чтут сыны и внуки?

Прискорбно: предков имена

Для них пустые звуки!

Так кончаются земные радости [108]

У расписных, цветистых балок

весна себя испепелила.

И стала мусором душистым

листва, опавшая кругом.

Коль воле неба отдалась

и необузданно любила,

Коль к проплывающей луне

свой лик безвольно обратила, —

В том и найди первопричину

поступков, погубивших дом!

Ты сколько б ни винила Цзина,

что клана уничтожил нить,

Ты сколько б ни костила Нина,

семью посмевшего сгубить, —

Виновны все, с душою чистой

не умудренные любить!

У птиц убежище в лесу…

Чиновнику – коль деловит, —

в присутствии – хвала,

Но дома, в собственной семье,

худы порой дела.

И так бывает: был богат,

а после бедным стал,

Коль драгоценный он металл

по ветру размотал…

Он, милосердный, за других

привык душой радеть,

А сам от жизни так устал,

что ждет, как благо, смерть.

А этот не имеет чувств,

он холоден, как лед,

Но за обиды и к нему

возмездие придет.

Не верь безрадостной судьбе,

Судьба еще воздаст тебе,

Пусть тот, кто слезы льет и льет,

Их выплачет – и все пройдет!

Стать жертвой злобы и обид

обидчику дано,

Зря разлученным вновь сойтись

судьбой предрешено!

Причина в прошлой жизни есть

тому, что краток век,

Удачливый, всегда богат

под старость человек.

К Вратам Нирваны тот стремит

свой дух, кто просветлен,

А тот, кто во грехе погряз,

себя теряет он…

А птицам, если пищи нет,

осталось в лес лететь.

Земля – без края, но скудна

и худосочна твердь![109]

Девы пели арию за арией, но Баоюй оставался равнодушным. Тогда Цзинхуань со вздохом произнесла:

– Заблудший юноша, ты так ничего и не понял!

Голова у Баоюя кружилась, словно у пьяного, он сделал знак девушкам прекратить пение и попросил отвести его спать.

Цзинхуань велела прислужницам убрать со стола и повела Баоюя в девичьи покои. Здесь повсюду были расставлены редкостные вещи, каких на земле не увидишь. Но больше всего поразила Баоюя молодая прелестная дева, ростом и внешностью она напоминала Баочай, а стройностью и грацией Дайюй.

Баоюй совсем растерялся, не понимая, что с ним происходит, но тут Цзинхуань вдруг сказала:

– Сколько бы ни было в бренном мире благородных семей, ветер и луна в зеленом окне[110], солнечный луч на заре в девичьих покоях[111]втоптаны в грязь знатными молодыми повесами и гулящими девками. И уж совсем возмутительно то, что с древнейших времен легкомысленные бездельники твердят, будто сладострастие не распутство, а страсть – не прелюбодеяние. Все это пустые слова, за ними скрываются зло и подлость. Ведь сладострастие – уже само по себе распутство, а удовлетворение страсти – распутство вдвойне. Любовное влечение – вот источник и встреч на горе Ушань[112], и игры в «тучку и дождик». Я люблю тебя потому, что ты с древнейших времен и поныне был и остаешься первым распутником во всей Поднебесной!

– Божественная дева, – поспешил возразить испуганный Баоюй, – вы ошибаетесь! Я ленив в учении, потому отец и мать строго наставляют меня, но какой же я распутник? Я еще слишком юн для этого и даже не знаю толком, что значит «распутство»!

– Нет, это ты ошибаешься! – продолжала Цзинхуань. – Распутство есть распутство, как бы ни толковали это слово. Забавляться пением и танцами, увлекаться игрой в «тучку и дождик» и гневаться оттого, что нельзя насладиться любовью всех красавиц Поднебесной, – распутство. Но такие распутники подобны червям, жаждущим плотских наслаждений. У тебя же склонность к безрассудным увлечениям, «мысленному распутству». Объяснить смысл этих слов невозможно, их надо понять сердцем, почувствовать душой. Именно в тебе сосредоточено все то, что скрыто в этих двух словах. Ты можешь быть добрым другом в девичьих покоях, но на жизненном пути тебе не избежать лжи и заблуждений, насмешек, стоустой клеветы и гневных взглядов десятков тысяч глаз. Ныне я встретила твоих дедов – Нинго-гуна и Жунго-гуна, они меня умоляли помочь тебе вступить на праведный путь, и я не допущу, чтобы, побывав в моих покоях, ты снова погряз в мирской скверне. Затем я и напоила тебя прекрасным вином и чаем бессмертия, предостерегла от ошибок волшебными песнями, а сейчас привела сюда, чтобы в счастливый час ты сочетался с одной из моих младших сестер, имя ее Цзяньмэй, а прозвище – Кэцин. Знай, в мире бессмертных все в точности так, как в мире смертных. Но ты должен понять сущность скрытых в себе страстей, постигнуть учение Кун-цзы и Мэн-цзы, готовить себя к тому, чтобы в будущем стать достойным продолжателем дела предков.

Она объяснила Баоюю, что такое «тучка и дождик», втолкнула в комнату, закрыла дверь и ушла.

Баоюй, словно в полусне, следуя наставлениям Цзинхуань, совершил то, что в подобных обстоятельствах совершают юноши и девушки. Но подробно об этом мы рассказывать не будем.

До самого утра Баоюй ласкал Кэцин и никак не мог с нею расстаться. Потом они, взявшись за руки, пошли гулять и попали в густые заросли терновника, где бродили волки и тигры. Вдруг путь им преградила река. Моста не было.

Баоюй остановился в нерешительности и вдруг заметил Цзинхуань.

– Возвращайся быстрее! – сказала она.

– Куда я попал? – застыв на месте, спросил Баоюй.

– Это – брод Заблуждений, – ответила Цзинхуань. – Глубина в нем десять тысяч чжанов, а ширина – тысяча ли. Через него не переправишься ни в какой лодке, только на плоту, которым правит Деревянный кумир, а толкает шестом Служитель пепла. Они не берут в награду ни золота, ни серебра и перевозят только тех, кому уготована счастливая судьба. Ты забрел сюда случайно и, если утонешь, значит, пренебрег моими наставлениями.

Не успела она договорить, как раздался оглушительный грохот – будто грянул гром, толпа демонов и якш-оборотней подхватила Баоюя и увлекла за собой. Весь в поту, Баоюй в ужасе закричал:

– Кэцин, спаси меня!

Перепуганная Сижэнь и остальные служанки бросились к нему с возгласами:

– Баоюй, не бойся – мы здесь!

В это время госпожа Цинь как раз пришла напомнить служанкам, чтобы не давали кошкам разбудить Баоюя. Услышав, что Баоюй зовет ее во сне, она удивилась:

«Ведь моего детского имени здесь никто не знает! Каким же образом оно стало известно Баоюю?»

Если хотите узнать, что произошло дальше, прочтите следующую главу.