Е. Ф. Карский

К вопросу о разработке старого западнорусского наречия¹

(отрывок)

<...> В это же время, благодаря развитию духовой образованнос­ти на западе и юге России, появляется стремление усилить церковно­славянский элемент в литературе. Разныя его формы в обороты, иногда созданныя по образцу западно-русских, уже канонизуются грамматиками, например книгой Мелетия Смотрицкаго, вышедшей в Евангелии 1619 года, которая стремится установить точныя рамки языку литературному. Став до такой степени искусственным, литера­турный западно-русский язык представлял уже очень мало руча­тельств за возможность своего дальнейшаго существования. Церковно-славянский элемент, несколько обновивший его в после­днее время, начал очищать его от польской примеси и в то же время сближать с обще-русским литературным языком, чем еще более под­рывал его самостоятельное существование. Естественная гибель запад-но-русскаго языка была ускорена ещё и политическими событиями. Присоединение Малороссии к Москве усилило общение юго-запад­ной образованности с северовосточной, в религиозном и политичес­ком отношениях опять связало Юг с Севером; и хотя югозападные ученые и их образованность появились в Москве и привнесли неко­торую долю влияния и в русский язык Московскаго государства, од­нако не могли противостоять сильному благозвучному московскому языку. Таким образом, западно-русский литературный язык, очистив­шись от полонизмов, в конце концов вполне сливается с общерусским литературным языком. Местныя особенности остаются лишь в устах простого народа, выродившись на Юге в малорусское наречие, а на За­паде в белорусское. Здесь, на западе, в государственной жизни и в на­уке уже давно, как мы видели, западно-русский язык был вытеснен польским и латынью, пока после присоединения Белоруссии и Рос­сии, при императрице Екатерине II, и здесь не были постепенно воз-становлены русския начала.

Говоря о судьбах стараго западно-русскаго наречия, как органа литературы, всегда надо иметь в виду его искусственность и противо-

¹ Карский Е.Ф. К вопросу о разработке старого западнорусского на­речия. Вильна, 1893. С. 10-13. Текст оригинальный, шрифт современный.

I

Философская мысль Беларуси периода Российской империи

положность, правда сначала незначительную, языку народному. Пос­ледний не легко поддавался влиянию языка польскаго или церковно-славянскаго, и до сих пор сохранил массу самородных форм, служащих обильным материалом для освещения разных явлений в истории рус-скаго языка. Подобное значение имеет конечно и старое западно-рус­ское наречие, иногда еще и больше сохраняя старинныя формы в большем количеств, но при изучени памятников этого последняго, все­гда следует отделять самородное от наносного, — полонизмы, славяниз­мы и малоруссизмы от народнаго белорусскаго. Эти посторонния стихии часто приводили в недоумение изследователей памятников за­падно-русскаго письма; они даже не знали, как назвать это наречие.

В старинных памятниках это наречие обыкновенно называется «языком русским»; так в статуте 1588 года, как мы видали, занесено по­становление, чтобы писарь земский пасал русским, а не другим языком, при чем этот язык характеризуется в статуте только «русскими литера­ми и словы». Скорина язык своих изданий называет «русским», проти­вопоставляя ему язык словенский (Владимиров: Доктор Франциск Ско­рина, стр. 247). Свой перевод св. писания «Бивлиа руска» <...>; перевел он «всю бивлию рускаго языка» <...>; о книгах переведенных говорит: «много на руски язык выложеных». Также и другие старинные писате­ли, как мы уже отчасти видели, называют этот язык «прирожоным русским». Приведем еще одно свидетельство. В предисловии к Учи­тельному Евангелию 1569 года Григорий Александрович Ходкевич го­ворит: «Помыслил был есми, иже бы сию книгу, выразумения ради простых людей, переложи™ на простую молву» <...> В одном из следу­ющих его изданий (в Евангелии 1616 г.) в предисловии прибавлено: «зась пре незнаемость и неуместность языка словенского многих <...> знову переложеньем его на язык наш простый руский якобы замертвых вскрешон»<...> Иногда западно-руские писатели называют его также литовским. Так Лаврентий Зизаний слово «катихизис» объясняет сле­дующим образом: «по-литовски соглашение»; или Памва Берында в своем словаре (1653 года, стр. 133—приводим по Владимирову: Док­тор Франциск Скорина, стр. XII) говорит: «петель: чески и руски. Ко-гуть. Волынски певень. Литовски петух». Вследствие указаннаго об­стоятельства русские изследователи начала нынешняго столетия и некоторые из позднейших, имея в виду противопоставлять этот язык литературному, иногда его называют литовско-русским языком». Такое

Раздел IV

имя дают ему, например, Кеппень, архиепископ Филарет (ср. Влади­мирова: Доктор Франциск Скорина <...> стр. XII, XVI), И. Сахаров («Обозрение славяно-русской библиографии» СПб. 1849 г., стр. 4, 6), Каратаев («Описание славяно-русских книг» <...> СПб. 1878 г., стр. 30, 50). Такое название конечно не может считаться удовлетворитель­ным, так как с понятием литовскаго языка у нас соединяется совер­шенно другое представление: можно бы подумать, что белорусский язык воспринял элементы литовскаго языка, чего с ним в действителности не произошло. Неудобно также давать ему и название русскаго, так как этим словом мы обозначаем лишь общее понятие — единаго русскаго языка, подразделяя его на наречия). Другие изследователи, видя в за­падно-русском наречии присутствие элементов польскаго языка, на­зывают его русско польским языком, а самые крайние из них — даже наречием польскаго языка. Так Штриттер (Владимиров: Доктор Франциск Скорина, стр. III), разсматривая язык Скорины говорит: «сей перевод российской библии несколько подходит к польскому языку». Его мысль разделял и Греч. А этого последняго повротил Линде, несколько даже сильнее, выражаясь следующим образом о рус­ском языке: «tak bardzo do polszczyzny zblifiony dyalekt» (Владимиров, X ib.) В другом месте (о statucie litewskim, ruskim, jezykiem i drukiem wydanym wiadomoH^, przez M. Samuela Bogumiia Linde. W. Warszawie. 1816) тот же Линде доказывает, что западно-русское наречие ближе к польскому, нежели к русскому языку. Разсматривая лексический со­став статута, он в основу кладет польский язык и русския слова отме­чает лишь как заносныя. Так на страницке 17-ой он говорит: «ieszcze tu nie iest koniec wszystkim siowom niepolskim, znayduiacym sie w Ruskim Statucie Litewskim»... Но подобное утверждение Линде и некоторых русских полякующих лиц не имеет за собой прочнаго основания. Ха­рактер языка определяется не только его лексическим составом, сколь­ко особенностями в звуках и формах; а в этом отношении старое за­падно-русское наречение, несомненно, принадлежит к говорам русскаго языка. Да и в лексическом отношении польский элемент в нем очень слаб; это замечание относится и к статуту 1588 года. Не­смотря на старание Линде найти в нем побольше польских слов, по­стоянно приходится приводить длинные перечни слов статута, нис­колько не сходных с польскими, или же при кажущимся сходстве, имеющих совершенно другое значение; сходны, конечно, те слова, ко-

Философская мысль Беларуси периода Российской империи

торыя общи всем славянским языкам. За Линде последовали другие польские писатели, которые западно-русскую письменность отнесли, вследствие этого, к польской литературе, так, например, поступает Вишневский (Historia literaturu polskiej. Krakow. 1851. XIII), разсматри­вая в истории польской литературы произведения Скорины и в языке их находя особую близость к польскому. Наконец некоторые писате­ли, как Бодянский (Владимиров: Доктор Франциск Скорина, стр. XII), Головацкий (ib. XVII) называют этот язык крайне искусственным и поэтому даже не находят возможности дать ему какое-либо название. «Им никто и никогда не говорил и не говорит...(так как он представ­ляет) самую отвратительную смесь, какую можно только себе предста­вить и какая когда-либо существовала на Руси» (Бодянский). То же го­ворит и Головацкий. Так, касаясь языка библии Скорины, он пишет: «то язык ни белорусский, ни великорусский, ни малорусский, а язык книжный искусственный, яким никто и никогда не говорил и не го­ворит (ib. XVII). Мы уже и раньше неоднократно говорили, что старое западно-русское наречие, как орган литературы, было в некотором смысле искусственное, но это не лишает его права на язык разговор­ный; ведь и нынешний литературный язык также искусственен, од­нако он служит органом речи образованнаго общества, черпая для себя постоянно живительную влагу из родной речи. И старый западно-рус­ский язык был разговорным в устах образованнаго общества, посто­янно опираясь на язык простого народа местнаго белорускаго племе­ни. Вследствие указаннаго обстоятельства, по преобладанию в нем элементов белорусской речи, и называть его следует белорусским язы­ком, прибавляя разве для отличия от современнаго беларусскаго наре­чия название старого. Белорусским наречием его называют Буслаев, Огоновский, Житецкий, Соболевский, Недешев, Владимиров и дру­гие новейшие его изследователи.

Раздел IV