Когда же настала двести четвёртая ночь, она сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что евнух говорил Камар‑аз‑Заману: „Потерпи и не торопись!“ – но Камар‑аз‑Заман отвернул от него лицо и произнёс такие стихи:
«Хоть я знающий, но не знаю, как описать тебя,
И растерян я, и не ведаю, что сказать теперь.
Коль скажу я: «Солнце» – заката нет красоте твоей
Для очей моих, но закатится солнце всякое.
Совершенна так красота твоя! Описать её,
Кто речист, бессилен, – смутит она говорящего».
Потом евнух поставил Камар‑аз‑Замана за занавеской» висевшей на двери, и Камар‑аз‑Заман спросил его: «Какой способ тебе приятнее: чтобы я вылечил и исцелил твою госпожу отсюда или чтобы я пошёл к ней и вылечил её по ту сторону занавески?» И евнух изумился его словам и сказал: «Если ты вылечишь её отсюда, это увеличит твои достоинства».
Тогда Камар‑аз‑Заман сел за занавеской и, вынув чернильницу и калам, взял бумажку и написал на ней такие слова: «Это письмо от того, кого любовь истомила и страсть погубила, и печаль изнурила, кто на жизнь надежды лишился и в близкой кончине убедился. И нет для сердца его болезного помощника и друга любезного, и для ока, что ночью не спит, нет никого, кто заботу победит. И днями он в пламени сгорает, а ночами, как под пыткой, страдает, и тело его худоба изводит, но гонец от любимого не приходит».
А потом он написал такие стихи:
«Пишу, и душа моя тебя поминает лишь,
И веки сгоревшие не слезы, а кровь струят.
Печаль и страдания на тело надели мне
Рубаху томления, и в ней я влачу его.
Я сетовал на любовь, любовью терзаемый,
И нет для терпения местечка в душе моей.
К тебе обращаюсь я: «Будь щедрой и кроткою
И сжалься» – душа моя в любви разрывается».
А под стихами он написал такие созвучия: «Сердец исцеленье – любимым единенье. Кого любимый терзает, того Аллах исцеляет. Кто из нас иль из вас обманщиком будет, тот желаемого не добудет. Нет лучше, чем любящий и верный любимому, что суров безмерно».
И он написал, подписываясь: «От безумно влюблённого, любящего, смущённого, любовью и страстью возбуждённого, тоской и увлечением пленённого Камар‑аз‑Замана, сына Шахрамана, – единственной во все времена, что среди прекрасных гурий избрана, госпоже Будур, чей отец – царь аль‑Гайюр. Знай, что ночи провожу я в бденье, а дни свои влачу в смущенье, больной, истощённый, любящий, увлечённый, многие вздохи испускающий, обильные слезы проливающий, любовью пленённый, тоской умерщвлённый, с душою, разлукой прожжённой, страсти заложник, недугов застольник. Я бодрствующий, чьё око сном не смежается, влюблённый, чьи слезы не прекращаются, и огня сердца моего не погасить, а пламени страсти не сокрыть».
А потом Камар‑аз‑Заман написал на полях письма вот какой превосходный стих:
«Привет мой из сокровищ благ господних
«Тому, кто держит и мой дух и сердце».
И ещё он написал:
«Хоть слово в подарок мне вы дайте и, может быть,
Меня пожалеете, и дух мой смирится.
И правда, от страсти к вам, влюблённый, считаю я
Пустым то, что пережил – моё униженье.
Аллах, сохрани же тех, к кому отдалён мой путь!
Я скрыл свои чувства к ним в достойнейшем месте.
Но вот свои милости послала ко мне судьба,
И ныне закинут я к порогу любимой.
Я видел Буду со мной на ложе лежащею
Светила луна моя в лучах её солнца».
А потом Камар‑аз‑Заман, запечатав это письмо, написал на месте адреса такие стихи:
«Письмо ты спроси о том, что пишет перо моё, –
Поведают письмена любовь и тоску мою.
Вот пишет рука моя, а слезы текут из глаз,
И жалуется любовь бумаге из‑под пера.
Пусть вечно течёт слеза из глаз на бумаги лист,
Коль слезы окончатся, польётся за ними кровь».
А заканчивая письмо, он, наконец, написал ещё:
«Я перстень послал тебе, что в день единения
Я взял своему взамен, – пришли же мне перстень мой».
Потом Камар‑аз‑Заман положил перстень Ситт Будур в свёрнутую бумажку и отдал её евнуху, а тот взял её и вошёл с нею к своей госпоже…»
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.