Девятьсот восемьдесят пятая ночь

Когда же настала девятьсот восемьдесят пятая ночь, она сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что Абд‑Аллах ибн Фадиль говорил: „И когда они были в таком положении, вдруг Сайда опустилась со мной на середину корабля. И, увидев меня, мои братья обняли меня, и обрадовались мне, и стали говорить: „О брат наш, каково было тебе при том, что с тобой случилось? Наше сердце занято тобой“. И Сайда сказала: «Если бы ваше сердце болело о нем или вы бы его любили, вы бы не бросили его в море, когда он спал. Но выбирайте себе смерть, которою умрёте“.

И она схватила моих братьев и хотела их убить, и они закричали, говоря: «Мы под твоим великодушием, о брат наш!» И я принялся упрашивать Сайду и говорить ей: «Я падаю перед твоим великодушием! Не убивай моих братьев!» А она говорила: «Неизбежно их убить – они обманщики!» И я до тех пор уговаривал её и пытался её смягчить, пока она не сказала: «В угождение тебе я их не убью, но я заколдую их».

Потом она вынула чашку и налила в неё воды, из воды моря, и проговорила слова непонятные, а затем сказала: «Выйдите из образа человеческого в образ собачий». И она обрызгала моих братьев этой водой, и они превратились в псов, какими ты их видишь, о преемник Аллаха».

И Абд‑Аллах ибн Фадиль обернулся к ним и спросил: «Правда ли то, что я сказал, о мои братья?» И они опустили головы, как будто говоря: «Твоя правда».

И Ибн Фадиль продолжал: «О повелитель правоверных, когда Сайда заколдовала их и превратила в псов, она сказала тем, кто был на корабле: „Знайте, что этот АбдАллах ибн Фадиль стал мне братом, и я буду приходить к нему каждый день раз или два раза, и со всяким из вас, кто будет ему перечить, или ослушается его приказания, или станет ему вредить рукой или языком, я сделаю то, что я сделала с этими двумя обманщиками: я превращу его в пса, чтобы он окончил жизнь в образе пса, не находя себе освобождения“.

И все сказали ей: «О госпожа, мы все – его рабы и слуги и не будем ему перечить». И тогда она сказала мне: «Когда приедешь в Басру, проверь все твоё имущество, и если чего‑нибудь недостанет, уведоми меня – я достану тебе от какого угодно человека и из какого угодно места, а того, кто его взял, я превращу в пса. А потом, когда ты сложишь свои богатства в кладовые, надень каждому из этих обманщиков на шею ошейник и привяжи их к ножкам ложа и заточи их в тюрьму одних. И каждую ночь, в полночь, приходи к ним и задавай им обоим порку, пока они не исчезнут из мира, а если пройдёт ночь и ты их не побьёшь, я приду к тебе и задач тебе порку, а потом побью их». И я ответил: «Слушаю и повинуюсь!» И Сайда сказала мне: «Связывай их верёвками, пока не приедешь в Басру». И я надел каждому из них верёвку на шею и привязал их к мачте, а Сайда ушла своей дорогой.

На следующий день мы прибыли в Басру, и купцы вышли мне навстречу и поздоровались со мной, и никто не спросил про моих братьев – все только смотрели на собак и говорили мне: «О такой‑то, что ты будешь делать с этими собаками, которых ты привёз с собой?» А я отвечал: «Я вырастил их за это путешествие и привёз их с собой». И люди смеялись над ними и не знали, что это мои братья.

И я поместил их в чулане и отвлёкся в этот вечер, раскладывая тюки, в которых были материи и драгоценные металлы, и у меня были купцы, пришедшие меня приветствовать. И, занявшись ими, я не побил братьев, не посадить их на цепь и не сделал с ними дурного. И я заснул, и не успел я опомниться, как пришла ко мне Сайда, дочь Красного Царя, и сказала: «Разве я не говорила тебе: надень им на шею цепи и задай каждому из них порку?»

И потом она схватила меня и, вынув бич, задала мне такую порку, что я исчез из мира. А после этого она направилась в то место, где были мои братья, и задала каждому из них порку бичом, так что они стали близки к смерти. «Каждую ночь задавай им обоим порку, подобную этой, и если пройдёт ночь и ты их не побьёшь, я побью тебя», – сказала она. И я молвил: «О госпожа, завтра я надену цепи им на шею, а в следующую ночь я их побью и не отменю побоев ни на одну ночь».

И Сайда подтвердила мне приказание их бить, и когда наступило утро, мне показалось нелегко надеть цепи им на шею, и я пошёл к ювелиру и велел ему сделать для них золотые ошейники, и когда он сделал ошейники, я принёс их и надел братьям на шею и привязал их, как Сайда мне велела и на следующий вечер я побил моих братьев, пересилив себя.

А эти события происходили во время халифата аль‑Махди, пятого из потомков аль‑Аббаса[680]. Я подружился с ним, послав ему подарки, и он назначил меня на должность правителя и сделал наместником в Басре, и я пробыл в таком положении некоторое время.

А потом я сказал себе: «Может быть, её гнев остыл». И оставил братьев один вечер небитыми. И Сайда пришла и задала мне порку, жара которой я не забуду всю остальную жизнь. И с того времени я не переставал их бить во все время халифата аль‑Махди, а когда аль‑Махди скончался и ты получил власть после него и послал мне подтверждение, что я остаюсь наместником Басры, оказалось, что прошло уже двенадцать лет, как я каждую ночь бью моих братьев, пересиливая себя. После того как я побью их, я их успокаиваю, и прошу у них прощения, и кормлю их, и пою, когда они в заточении. Никто из тварей великого Аллаха не знал о них, пока ты не послал ко мне Абу‑Исхака, собутыльника, из‑за хараджа. И он проведал о моей тайне, и вернулся, и рассказал тебе, и ты послал его ко мне вторично, требуя меня и требуя их. И я ответил вниманием и повиновением и привёз их к тебе. А когда ты спросил меня об истине в этом деле, я сообщил тебе всю историю, и вот мой рассказ».

И халиф Харун ар‑Рашид удивился обстоятельствам этих собак и спросил Абд‑Аллаха: «Простил ли ты, при таких обстоятельствах, братьев за то, что тебе от них было, и извинил ты их или нет?» И Абд‑Аллах ответил: «О господин мой, да простит их Аллах и да освободит их от ответственности в этой жизни и в будущей, а я нуждаюсь в том, чтобы они меня простили, так как прошло уже двенадцать лет, как я задаю им каждую ночь порку». – «О Абд‑Аллах, – сказал халиф, – если захочет Аллах великий, я постараюсь их освободить и опять сделать людьми, как прежде. Я помирю вас, и вы проживёте остаток жизни любящими братьями, и как ты их простил, так они простят тебя. Возьми их и ступай в твоё жилище и сегодня ночью не бей их, а завтра будет лишь благо». – «О господин! – воскликнул Абд‑Аллах. – Клянусь жизнью твоей головы, если я оставлю их одну ночь без побоев, ко мне придёт Сайда и побьёт меня, а у меня не такое тело, чтобы выносить побои!»

И халиф ответил ему: «Не бойся! Я дам тебе указ моей рукой. И когда Сайда придёт к тебе, дай ей эту бумажку, и если она её прочитает и простит тебя, заслуга будет за ней, а если она ослушается моего приказания, твоё дело дойдёт до Аллаха. Пусть она задаст тебе порку, и считай, что ты забыл их побить сегодня ночью и что она побила тебя по этой причине. И когда это случится и она меня ослушается, то, если я повелитель правоверных, я учиню с ней расчёт».

И потом халиф написал ей что‑то на куске бумаги, величиной в два пальца, и, написав, запечатал и сказал: «О Абд‑Аллах, когда Сайда придёт к тебе, скажи ей: „Халиф, царь людей, приказал мне их не бить и написал тебе эту бумажку, и он передаёт тебе привет“. И дай ей этот указ и не бойся дурного». И затем халиф взял с него клятву и обещание, что он не будет бить своих братьев, и АбдАллах взял их и пошёл в своё жилище, говоря в душе: «Посмотреть бы, что сделает халиф с дочерью султана джиннов, если она его не послушается и побьёт меня сегодня ночью! Но я вытерплю побои и порку и дам моим братьям отдохнуть сегодня ночью, хотя бы мне достались из‑за них мучения». И потом он подумал про себя, и его разум сказал ему: «Если бы халиф не опирался на большую опору, он бы тебе не запретил их бить».

И Абд‑Аллах вошёл в своё жилище и снял ошейники с шеи своих братьев, со словами: «Полагаюсь на Аллаха». И начал их успокаивать, говоря: «С вами не будет беды – шестой халиф из сынов аль‑Аббаса[681]взял на себя ваше освобождение, а я вас простил, и если хочет Аллах великий, время пришло, и вы освободитесь в эту благословенную ночь. Порадуйтесь же счастью и веселью»

И его братья, услышав это, завыли, как воют псы…»

И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.