2015-03-08
380
Они добрались до Афин и свернули с шоссе уже в темноте. Больница располагалась в комплексе зданий викторианской эпохи, стоявших на заснеженном холме, с которого был виден кампус Университета штата Огайо. Они переехали через широкую улицу и свернули в узкий извилистый переулок. Дэнни затрясся. Двое полицейских вывели его из фургона и повели вверх по лестнице старого здания из красного кирпича с узкими белыми колоннами.
Билли провели через старый коридорчик прямо к лифту, а затем – на четвертый этаж. Когда двери открылись, полицейский сказал:
– Ну, повезло вам, мистер.
Дэнни попытался упереться, но офицер протолкнул его в тяжелую металлическую дверь с надписью «Прием и интенсивная терапия».
В отличие от тюрьмы или больницы отделение тут походило на длинный коридор какого‑нибудь отеля: ковер, светильники, занавески, кожаные кресла. И по обе стороны – множество дверей. А пост медсестер был похож на стойку регистрации.
– Боже мой, – удивился полицейский. – Прямо как на курорте.
|
|
|
В дверях кабинета по правую руку появилась пожилая женщина. Ее широкое и дружелюбное лицо обрамляли черные кудри, будто она только что покрасила волосы и сделала перманент. Она улыбнулась, и, когда они вошли в небольшую приемную, мягко спросила у полицейского, как его зовут.
– Это не я к вам ложусь, леди.
– Ну, вы же сдаете мне пациента, мне надо записать, кто его привел.
Полицейский неохотно назвался. Дэнни смущенно отошел в сторонку и принялся потирать пальцы, которые из‑за наручников уже занемели.
Доктор Дэвид Кол, видевший, как полицейский заталкивал Миллигана, сурово посмотрел на него и рявкнул:
– И снимите с него эти идиотские наручники!
Офицер отыскал ключи и выполнил распоряжение. Дэнни потер запястья, глядя на оставшиеся на коже глубокие вмятины.
– Что со мной будет? – плаксиво спросил он.
– Молодой человек, как вас зовут? – спросил доктор Кол.
– Дэнни.
Полицейский, снимавший наручники, расхохотался.
– Боже мой!
Доктор Кол подскочил и захлопнул дверь прямо перед его лицом. Его не удивляло, что в подобных обстоятельствах произошла диссоциация. От доктора Хардинга он знал, что слияние было в лучшем случае неустойчивым. По собственному опыту работы с множественными личностями он знал, что стрессовые ситуации, такие как суд, могли вызвать разрушение слияния. Так что теперь нужно внушить Дэнни уверенность в ситуации.
– Дэнни, приятно познакомиться, – сказал доктор Кол. – Сколько тебе лет?
– Четырнадцать.
– А откуда ты родом?
Он пожал плечами.
– Не помню. Наверное, из Ланкастера.
Кол ненадолго задумался и, заметив, насколько Миллиган устал, отложил ручку.
|
|
|
– По‑моему, это можно отложить на потом. Надеюсь, ночь пройдет хорошо. Это миссис Кэтрин Джиллот, один из наших специалистов по охране психического здоровья. Она проводит тебя в твою комнату, сможешь поставить там чемодан и снять пиджак.
Доктор Кол вышел, а миссис Джиллот отвела его через коридор в первую комнату по левой стороне. Дверь была открыта.
– Это моя комната? Не может быть.
– Заходи, парнишка, – сказала она, вошла сама и открыла окно. – Тут отличный вид на Афины и университет. Сейчас уже темно, но утром увидишь. Располагайся.
Она оставила его одного, но Билли уселся в кресле в коридоре и сидел так, боясь пошевелиться, до тех пор пока не начали выключать свет.
Потом он вошел в свою комнату и сел на постель. Он дрожал, в глазах стояли слезы. Билли уже знал, что если с тобой хорошо обращаются, рано или поздно придется за это расплачиваться. Всегда есть какая‑то ловушка.
Он лег на постель и задумался о том, что с ним будет. Билли изо всех сил старался не засыпать, но он пережил трудный день, так что в итоге уснул.
Утром 5 декабря 1978 года Дэнни открыл глаза и увидел, что через окно льется свет. Выглянув, он увидел реку, а на другом берегу – университет. Когда он стоял у окна, в дверь постучали. Это оказалась взрослая женщина довольно приятной внешности, с короткой стрижкой и широко поставленными глазами.
– Меня зовут Норма Дишонг, я твой специалист из утренней смены. Если хочешь, идем со мной, и я покажу тебе, что тут у нас есть и где подают завтрак.
Он согласился, и она показала комнату с телевизором, бильярдную, буфет. За двойными стеклянными дверями был устроен небольшой кафетерий с одним длинным столом по центру и четырьмя квадратными столиками вроде карточных, которые стояли вдоль стен.
– Бери поднос, приборы, выбирай еду.
Билли взял поднос, протянул руку за вилкой, но, достав ее, понял, что это нож, и отшвырнул его. Нож ударился о стену и со звоном упал на пол. Все посмотрели на Миллигана.
– Что такое? – спросила Дишонг.
– Я… боюсь ножей. Они мне неприятны.
Она сходила за ножом, а потом достала вилку и положила ему на поднос.
– Давай, возьми что‑нибудь поесть.
После завтрака Норма окликнула Билли, когда он шел мимо сестринского поста.
– Если хочешь пройтись по всему зданию, надо только расписаться в листке, который висит на стене, чтобы мы знали, что ты вышел.
Миллиган в ошеломлении уставился на нее.
– Я что, могу выходить?
– Это открытое отделение. Ты можешь ходить по всей клинике. А когда доктор Кол увидит, что ты готов, ты сможешь гулять и на улице, на территории больницы.
Билли удивился еще больше.
– На улице? И тут нет ни стен, ни заборов?
Норма улыбнулась.
– Именно так. Это же клиника, а не тюрьма.
В тот же день доктор Кол зашел к Билли в комнату.
– Ну, как самочувствие?
– Хорошо. Я и не предполагал, что людям вроде меня можно ходить без присмотра. В больнице Хардинга было иначе.
– Тогда ты ожидал суда, – объяснил Кол. – Я хочу, чтобы ты кое‑что запомнил. Слушание прошло, и тебя признали невиновным. Для нас ты не преступник. Что бы ни совершил в прошлом ты или кто‑то из тех, кто существует внутри тебя, это осталось позади. Теперь у тебя новая жизнь. Все, что ты будешь тут делать, как будешь развиваться, как воспринимать события… как будешь работать с Билли, над собой, брать себя в руки… вот от чего зависит твое выздоровление. Но надо, чтобы тебе хотелось выздороветь. А относиться плохо к тебе здесь никто не будет.
В тот же день в вечернем выпуске «Коламбус диспэч» появилась заметка о том, что Миллигана перевели в Афины. В материале был подведен краткий итог по делу, включая представленные в суде свидетельства того, что Челмер Миллиган жестоко обращался с женой и детьми. Там также было опубликовано данное под присягой заявление Черлмера Миллигана и его адвоката, копию которого направили в «Коламбус диспэч»:
|
|
|
«В октябре 1963 года я, Челмер Дж. Миллиган, женился на матери Уильяма Стэнли Миллигана. Вскоре после этого я усыновил Уильяма, а также его брата и сестру.
Уильям обвинял меня в угрозах, жестоком обращении и содомии, в основном в период между его 8 и 9 годами. Эти обвинения абсолютно ложные. Более того, ни один из психиатров и психологов, составлявших заключение для судьи Флауэрса, не связался со мной до выхода данного документа.
Я не сомневаюсь в том, что Уильям постоянно и во многом врал в ходе тех осмотров. Я был женат на его матери 10 лет и знаю его как отъявленного лжеца. И мне кажется, что он продолжает придерживаться той же выработанной давно стратегии.
Обвинения Уильяма и их публикация в многочисленных газетах и журналах навлекли на меня много проблем, душевной боли и страданий. Так что я делаю это заявление с целью разъяснить возникшее недоразумение и восстановить свою репутацию».
Однажды утром, через неделю после перевода Миллигана в новую больницу, к нему снова зашел доктор Кол.
– Я тут подумал, что надо сегодня начинать терапию. Пойдем ко мне в кабинет.
Испуганный Дэнни пошел за ним. Кол предложил ему удобное кресло, а сам сел напротив и сложил руки на своем круглом животе.
– Я читал твою карту, а она у тебя толстенная, так что я много о тебе знаю. Мы будем заниматься примерно тем же, что делала доктор Уилбур. С ней я тоже разговаривал и знаю, что ей удалось вызвать твое доверие и побеседовать с Артуром, Рейдженом и остальными. Нам предстоит повторить тот же путь.
– Как? Я не могу их вызвать.
– Просто устраивайся поудобнее и слушай мой голос. Не сомневаюсь, Артур поймет, что я друг доктора Уилбур. Она рекомендовала направить тебя на лечение именно сюда, поскольку доверяет мне, и я надеюсь, что ты тоже проникнешься ко мне доверием.
Дэнни поерзал в кресле, потом откинулся на спинку, расслабился, взгляд его начал плавать из стороны в сторону. И через несколько секунд он внезапно напрягся и посмотрел перед собой.
|
|
|
– Да, доктор Кол, – сказал он, сложив кончики пальцев, – я признателен, что доктор Уилбур вас порекомендовала. Я всецело готов к сотрудничеству с вами.
Кол ждал, что появится англичанин, так что перемена его не шокировала. Он повидал уже достаточно множественных личностей, чтобы не удивляться появлению новых альтер‑эго.
– Гм… э… да. Ты не представишься? Для проформы.
– Я Артур. Вы хотели со мной поговорить.
– Да, Артур. Я, естественно, по акценту догадался, кто передо мной, но, думаю, ты понимаешь, что я вынужден строить различные предположения…
– Доктор Кол, у меня нет акцента. Это у вас он есть.
Кол пару секунд смотрел на него удивленно.
– А, да. Прошу прощения. Надеюсь, ты не против ответить на пару вопросов?
– Отнюдь. Именно поэтому я здесь, чтобы оказать всевозможное содействие.
– Я хотел бы сверить основные факты по разным личностям…
– Доктор Кол, это люди, а не «личности». Аллен уже говорил доктору Хардингу, что если вы будете называть нас «личностями», у нас сложится впечатление, что вы отрицаете факт нашей реальности. А это усложнит терапию.
Кол пристально всмотрелся в лицо Артура и решил не обращать внимания на его высокомерие и снобизм.
– Согласен. Я хотел бы узнать побольше об этих людях.
– Я расскажу все, что смогу.
Кол расспрашивал Артура о возрасте, внешности, отличительных особенностях, способностях и причинах появления девяти человек, зафиксированных доктором Хардингом.
– А почему появилась малышка? Кристин. Какую роль она играет?
– Для общения с одиноким ребенком.
– А какой у нее темперамент?
– Девочка застенчива, но выходит из себя, когда предчувствует, что Рейджен готов проявить жестокость. Он ее боготворит, так что обычно она устраивает истерику, топает ногами и тем самым отвлекает Рейджена от его злостных намерений.
– Почему ей все время три года?
Артур хитро улыбнулся.
– У нас возникла потребность в человеке, который практически ничего не знает о происходящем. Это ее незнание – важный защитный механизм. Когда Уильяму надо было что‑то скрыть, она выходила в пятно, начинала рисовать, играть в классики или с тряпичной куклой, которую ей сделала Адалана. Кристин – очаровательная девочка. Я ее особенно люблю. Она ведь тоже из Британии.
– Не знал.
– Да‑да. Она сестра Кристофера.
Кол ненадолго задумался.
– Артур, ты всех остальных знаешь?
– Да.
– И всегда всех знал?
– Нет.
– А как узнал?
– Методом дедукции. Когда я понял, что теряю время, я начал пристально наблюдать за окружающими. Понял, что у них это происходит по‑другому, и задумался. Потом я стал расспрашивать – как снаружи, так и в голове – и таким образом узнал правду. А потом очень медленно, долгие годы, устанавливал с остальными контакт.
– Ну, тогда я рад, что мы с тобой встретились. Чтобы помочь Билли, да и всем вам, мне понадобится твоя помощь.
– Обращайтесь в любое время.
– Хочу спросить еще кое‑что важное, пока ты не ушел.
– Да?
– Гэри мне кое‑что рассказывал, да и в прессе это уже появилось. По его словам, судя по разногласиям в показаниях, то есть по расхождениям с тем, что говорили жертвы, например будто кто‑то из вас ругался матом, рассказывал о преступной деятельности, назвался именем «Фил»… помимо десяти перечисленных, могут быть еще и другие личности. Тебе об этом что‑нибудь известно?
Артур не ответил, его взгляд подернулся пеленой, губы зашевелились. Он медленно и едва уловимо подался назад. Через несколько секунд заморгал, осмотрелся.
– Боже! Только не это!
– Привет, я доктор Кол. Не скажешь, как тебя зовут, я запишу в формуляр?
– Билли.
– Ага. Ну, привет, Билли. Я твой доктор. Тебя направили сюда под мою опеку.
Билли поднес руку к голове, он еще не совсем пришел в себя.
– Я вышел из здания суда. Сел в фургон… – Он поспешно посмотрел на свои запястья, одежду.
– Билли, что ты помнишь?
– Коп очень крепко сковал мне руки. Потом сунул горячий кофе и хлопнул дверью. Когда мы тронулись, я залил свой новый костюм. И это последнее… где мой костюм?
– В твоем шкафу. Можем отправить его в химчистку. Пятна должны отойти.
– У меня странные ощущения, – сказал он.
– Поделишься со мной?
– Словно в голове чего‑то не хватает.
– В воспоминаниях?
– Нет. Как будто перед судом я был ближе с остальными, понимаете? Но теперь кажется, что тут еще больше не хватает. – Он постучал по голове.
– Билли, мы в ближайшие дни и недели постараемся отыскать то, чего не хватает, и вернуть все на место.
– А где я?
– Это Центр психического здоровья в городе Афины, штат Огайо.
Он уселся поудобней.
– Судья Меткаф так и говорил. Я помню, он сказал, что меня отправляют сюда.
Кол понял, что теперь имеет дело с частично объединенным Билли, главной личностью, и заговорил мягко, стараясь придерживаться нейтральных вопросов. Его все еще поражало, как сильно при переключении личности менялось лицо. Артур со стиснутыми челюстями, сжатыми губами и тяжелыми веками казался надменным, а Билли с широко раскрытыми глазами выглядел таким нерешительным, слабым и уязвимым. Но в отличие от Дэвида Билли демонстрировал не страх, а недоумение. Он охотно отвечал на задаваемые вопросы, стараясь угодить доктору, но было видно, что многого он не знает или не помнит.
– Доктор Кол, простите меня. Иногда вы что‑то спрашиваете, и я думаю, что дам вам ответ, но не нахожу его. Наверное, мой Артур или Рейджен знает. Они умнее меня, и память у них хорошая. Но я не знаю, куда они делись.
– Ничего страшного, Билли. Память улучшится, и ты увидишь, что знаешь куда больше, чем предполагал.
– Доктор Хардинг тоже это говорил. Что такое произойдет в результате слияния, и так действительно было. Но после суда все снова распалось. Почему так?
– Билли, ответа на этот вопрос я не знаю. А ты сам как думаешь?
Он покачал головой.
– Я знаю только, что Артур и Рейджен сейчас не со мной, а когда их нет, я мало что помню. Я многое в своей жизни пропустил, потому что они делали так, чтобы я много спал. Это мне Артур сказал.
– Артур с тобой много разговаривает?
Билли кивнул.
– С тех пор как доктор Джордж нас с ним познакомил, он постоянно говорит мне, что делать.
– Думаю, следует его слушать. Как правило, у множественных личностей внутри есть кто‑то, кто знает всех остальных и старается помочь. Мы называем их «внутренними помощниками», сокращенно ВП.
– Артур? Он ВП?
– Думаю, да. Он подходит на эту роль: умный, знает о существовании других, высоконравственный…
– Да, Артур очень нравственный. Это он придумал правила.
– Какие правила?
– Как себя вести, что делать, чего не делать.
– Ну, я считаю, что Артур нам очень поможет в лечении, если согласится.
– Я в этом не сомневаюсь, – сказал Билли. – Артур все время говорит, как важно всем объединиться и выздороветь, чтобы я стал полезным гражданином и достойным членом общества. Но я не знаю, куда он делся.
В ходе разговора Колу показалось, что доверие Билли к нему растет. Потом он отвел его обратно в отделение, показал его палату и снова познакомил с Нормой Дишонг и другими.
– Норма, это Билли, – сказал Кол. – Он тут новенький. Надо, чтобы кто‑нибудь показал ему отделение ПИТ.
– Разумеется, доктор Кол.
Но, приведя Билли в его комнату, она пристально посмотрела на него.
– Ты же тут уже ориентируешься, да, Билли, так что повторять не будем.
– Что такое ПИТ? – поинтересовался он.
Она подвела его к тяжелой двери, открыла ее и показала на табличку.
– Прием и интенсивная терапия. Сокращенно мы называем ее ПИТ.
Норма развернулась и ушла.
Билли не понял, что он сделал такого, что она с ним так неприветлива, он старался, но вспомнить не мог.
Узнав, что вечером к нему приедет мать с сестрой, Билли напрягся. Кэти он уже встречал в суде, и поначалу Билли был в шоке, увидев, что четырнадцатилетняя девочка превратилась в привлекательную двадцатиоднолетнюю женщину, но когда привык, ему стало с ней легко. А матери на слушании не было, он сам на этом настоял. Хотя Кэти заверяла брата, что Дороти приезжала к нему в больницу Хардинга, а до этого – в тюрьму Лебанона, Билли ничего этого не помнил.
Последний раз он видел маму в шестнадцать лет, а потом его «усыпили». Но перед глазами у Билли стояло более раннее воспоминание из времени, когда ему было четырнадцать: ее прекрасное лицо окровавлено, выдран огромный клок волос…
Когда они вошли в отделение, Билли поразило, насколько состарилась его мать. Все лицо покрылось морщинами. Темные волосы с тугими кудрями походили на парик. Но голубые глаза и пухлые губы остались все такими же красивыми.
Мама с Кэти предались воспоминаниям о прошлом, каждая старалась вспомнить из детства Билли поступок как можно интереснее, который тогда казался очень странным, а теперь становилось понятно, что это сделал кто‑то из его личностей.
– Я всегда знала, что их двое, – сказала мать. – Я всегда говорила, что есть мой Билли и какой‑то другой. Я пыталась объяснить им, что тебе нужна помощь, но меня никто не слушал. Говорила и врачам, и адвокатам, которые посоветовали тебе признать меньшее из преступлений, после чего ты попал в Лебанон. Но меня никто не слушал.
Кэти подалась назад и сурово посмотрела на мать.
– Тебя бы послушали, если бы ты рассказала про Челмера.
– Я не знала, – ответила Дороти Мур. – Кэти, бог свидетель, если бы я представляла, что он делает с Билли, я бы вырвала ему сердце. И не забрала бы у тебя тогда нож, сынок.
Он нахмурился.
– Какой нож?
– Я помню все, как вчера, – сказала мать, разглаживая юбку на своих длинных загорелых ногах. – Тебе было лет четырнадцать. Я нашла у тебя под подушкой нож и спросила, что он там делает. И знаешь, что ты сказал? Я думаю, это был другой Билли. «Мадам, к утру ваш муж будет мертв». Слово в слово, бог свидетель.
– А как Челла? – Билли решил сменить тему.
Мать опустила взгляд.
– Что‑то случилось, – заметил Билли.
– С ней все в порядке, – ответила мать.
– Я же чувствую, что что‑то не так.
– Она ждет ребенка, – сказала Кэти. – Но ушла от мужа и возвращается в Огайо, будет жить с мамой, пока не родит.
Билли начал махать рукой перед глазами, словно разгоняя дым или туман.
– Я знал, что что‑то не так, чувствовал.
Мать кивнула.
– Да, ты всегда многое угадывал. Как там это называется?
– Экстрасенс, – сказала Кэти.
– И ты такая же, – добавила мать. – Вы двое всегда все знали. Без разговоров понимали, что творится друг с другом. У меня от этого, скажу я вам, всегда мурашки по коже бегали.
Они провели с Билли больше часа, после чего он лег на кровать и долго смотрел на огни Афин.
В последующие дни Билли бегал трусцой вокруг клиники, читал, смотрел телевизор, ходил на терапию. В газетах Коламбуса регулярно мелькало его имя. В журнале «Пипл» тоже вышла довольно большая статья о его жизни, а на обложке «Коламбус мансли» появился его портрет. В больницу постоянно звонили люди, которые читали о Миллигане, видели его картины и хотели их купить. С разрешения доктора Кола Билли заказал материалы, поставил в своей комнате мольберт и начал десятками рисовать портреты, пейзажи и натюрморты.
Билли также сообщил доктору Колу, что, по словам Джуди с Гэри, появилось много желающих приобрести права на историю его жизни, другие зовут его принять участие в ток‑шоу типа «Шоу Фила Донахью», «Дина!» и «60 минут».
– Билли, ты бы хотел, чтобы о тебе написали? – поинтересовался в связи с этим доктор Кол.
– Ну, деньги бы мне не помешали. Когда я поправлюсь, мне нужно будет на что‑то жить. Кто возьмет меня на работу?
– А если не думать о деньгах? Как тебе мысль о том, что весь мир прочтет о твоей жизни?
Билли нахмурился.
– Я думаю, люди должны об этом знать. Это помогло бы им понять, до чего может довести издевательство над детьми.
– Если ты всерьез решишь, что готов позволить кому‑нибудь написать о твоей жизни, я могу свести тебя со своим знакомым писателем, которому я доверяю. Он преподает тут, в Афинах, в Университете Огайо. По одной из его книг сняли фильм. Но только если захочешь, я говорю это лишь для того, чтобы ты рассмотрел все возможности.
– Вы считаете, что настоящий писатель захочет написать обо мне книгу?
– Ну, думаю, никто не пострадает, если вы познакомитесь, заодно и узнаем, что он скажет по этому поводу.
– Ладно, идея хорошая. Я бы с радостью.
Вечером Билли постарался представить себе, каково это – общаться с писателем. Попробовал вообразить его внешность. Вероятно, он будет в твидовом пиджаке, с трубкой, как Артур. Но хороший ли он писатель, если ему приходится еще и преподавать в университете? Писатель должен жить в Нью‑Йорке или Беверли‑Хиллз. И почему это доктор Кол его рекомендует? Надо быть поосторожнее. Гэри сказал, что книга может принести много денег. И фильм тоже. Потом Билли задумался, кто сыграет его самого.
Всю ночь он ворочался от волнения и испуга от мысли, что будет разговаривать с настоящим писателем, по книге которого сняли фильм. Когда наконец на рассвете он заснул, Артур решил, что Билли не в состоянии выдержать интервью с писателем, и выпустить в пятно надо будет Аллена.
– Меня‑то почему? – спросил тот.
– Ты манипулятор. Кто лучше проследит за тем, чтобы Билли не одурачили?
– Я у нас как лицо компании, – проворочал Аллен.
– Это у тебя лучше всего получается, – ответил Артур.
На следующий день Аллен познакомился с писателем и был одновременно шокирован и разочарован. Вместо высокого эффектного мужчины перед ним предстал низенький худенький человечек с бородой и в очках, в желто‑коричневой вельветовой куртке свободного покроя.
После того как доктор Кол представил их друг другу, они перешли в его кабинет. Аллен откинулся на спинку кожаного диванчика и закурил сигарету. Писатель сел напротив и закурил трубку. Прямо как Артур. Они немного поболтали, потом Аллен перешел к делу.
– Доктор Кол сказал, что вас могут заинтересовать права на мою биографию. Сколько, по‑вашему, они стоят?
Писатель улыбнулся и выпустил дым.
– Это от многого зависит. Мне надо узнать о тебе побольше, чтобы убедиться, что у тебя есть что‑то, что заинтересует издателей. Что‑нибудь такое, чего еще не напечатали в газетах, в «Тайм» и «Ньюсуик».
Кол улыбнулся и положил руки на живот, сплетя пальцы.
– В этом можешь не сомневаться.
Аллен подался вперед, поставив локти на колени.
– Да, напечатано не все. Далеко. Но задаром я не расскажу. Мои адвокаты из Коламбуса сказали, что на мою биографию охотников много. Приезжали из Голливуда, предлагали купить права на телепрограмму и кино, а на этой неделе прилетит еще один писатель со своим предложением.
– Звучит многообещающе, – ответил писатель, – о тебе столько пишут и говорят, я не сомневаюсь, что многие хотели бы прочесть о твоей жизни.
Аллен кивнул и улыбнулся. И решил зайти чуть дальше.
– Я хотел бы почитать, что вы написали, чтобы получить представление о вашей работе. Доктор Кол сказал, что по одной из ваших книг сняли фильм.
– Я пришлю тебе роман, – пообещал писатель. – Почитаешь, если заинтересуешься, поговорим еще раз.
Когда он ушел, доктор Кол предложил Билли найти себе адвоката, живущего поблизости, чтобы представлять его интересы. Государственные защитники из Коламбуса уже не могли этим заниматься.
На той же неделе Аллен, Артур и Билли по очереди читали присланный писателем роман.
– Думаю, именно он должен писать про нас, – сказал Билли Артуру, когда книга подошла к концу.
– Согласен, – сказал Артур. – Он так хорошо понимает внутренний мир своего персонажа, я хочу, чтобы и про нас он рассказал так же. Если уж кто‑то захочет вникнуть в суть проблемы Билли, рассказывать о ней надо изнутри. Писатель должен представить себя на нашем месте.
– Я против. Вообще не надо книга, – выступил Рейджен.
– Почему? – спросил Аллен.
– Скажу так. Билли будет с ним говорить. И ты, и остальные. Вы можете сказать такое, за что меня еще могут сажать – другие преступления.
Артур задумался.
– Но это рассказывать необязательно.
– К тому же, – добавил Аллен, – мы в любой момент можем выйти из игры. Если всплывет что‑нибудь, что можно использовать против нас, Билли может уничтожить книгу.
– Как это?
– Он будет все отрицать, – сказал Аллен. – То есть я скажу, что я только притворялся, будто у меня множественная личность. Скажу, что это была брехня, и никто книгу не купит.
– И кто в это поверит? – спросил Рейджен.
Аллен пожал плечами.
– А неважно. Кто вообще захочет печатать книгу, если человек, про кого она, скажет, что наврал?
– Аллен прав, – сказал Артур.
– То же самое касается любого контракта, который Билли подпишет, – добавил Аллен.
– То есть притворяться, что он был некомпетентный их подписывать? – уточнил Рейджен.
Аллен улыбнулся.
– «Невиновен по причине невменяемости», так? Я говорил об этом по телефону с Гэри Швайкартом. Он сказал, что я в любой момент могу заявить, что был не в себе, когда подписывал контракт, что доктор Кол меня вынудил. И он будет считаться недействительным.
Артур кивнул.
– Тогда, наверное, можно смело разрешить этому писателю искать издателя.
– Я все же думаю, это неумно, – сказал Рейджен.
– А мне кажется важным рассказать миру нашу историю, – возразил Артур. – Про множественных личностей уже писали, но ничего похожего на нашу жизнь не было. Если мы объясним людям, как мы устроены, то это будет вклад в психиатрию.
– К тому же, – добавил Аллен, – мы разбогатеем.
– Вот это, – ответил Рейджен, – лучшая и самая умная причина сегодня.
– Я знал, что деньги тебя заинтересуют, – ответил Аллен.
– Это одно из интереснейших противоречий в природе Рейджена, – сказал Артур. – Он ярый коммунист, но настолько любит деньги, что готов пойти на воровство.
– Но ты должен признавать, что после наших счетов другое я даю бедным и нуждающимся.
– И что? – засмеялся Аллен. – Может, мы на основании твоей благотворительности даже налоговые льготы получим.
19 декабря в больницу позвонил редактор газеты «Афинс мессенджер» и попросил о возможности взять у Миллигана интервью. Билли с доктором Колом согласились.
Кол отвел Билли в конференц‑зал и представил ему редактора Херба Эми, репортера Боба Эки и фотографа Гейла Фишер. Он показал гостям картины Билли, и Миллиган ответил на вопросы журналистов о своем прошлом, о жестоком обращении, о попытках покончить с собой, о том, как другие личности взяли над ним верх.
– А как насчет эпизодов насилия с вашей стороны? – спросил Эми. – Если вам разрешать выходить с территории больницы – ведь такое право имеют многие пациенты из вашего отделения, – могут ли жители Афин быть уверены в том, что им и их детям ничего не угрожает?
– Я считаю, – сказал доктор Кол, – что на вопрос о насилии должен отвечать не Билли, а кто‑нибудь из его личностей.
Он вывел Билли из зала и усадил в своем кабинете, располагавшемся напротив.
– Билли, мне кажется важным, чтобы ты установил с афинской прессой хорошие отношения. Надо продемонстрировать людям, что им не стоит тебя бояться. Тебе наверняка вскоре захочется иметь возможность выходить в город без надзора, покупать самому краски, ходить в кино или просто купить гамбургер. Наши сегодняшние гости явно относятся к тебе с пониманием. Думаю, надо дать им поговорить с Рейдженом.
Билли молча зашевелил губами. Через пару секунд он подался вперед и сурово посмотрел на него.
– Доктор Кол, вы ненормальный?
У Кола от такого грубого тона перехватило дыхание.
– Почему ты так думаешь, Рейджен?
– Потому что это неправильно. Мы старались, чтобы Билли не спать.
– Если бы я не считал, что это важно, я не стал бы тебя звать.
– Неважно. Вы использовать газеты. Я против. И злой.
– Ты прав, – сказал Кол, с осторожностью глядя на него. – Но надо доказать людям, что суд вынес насчет тебя правильное решение.
– Мне плевать, что думать люди. Я не даю меня эксплуатировать, не хочу постыдные заголовки.
– Но хорошие отношения с местной прессой крайне важны. От того, что о тебе будут думать жители города, зависит твоя терапия и твои привилегии.
Рейджен задумался. Ему казалось, что Кол хочет использовать его, чтобы придать веса газетной публикации, но доводы он приводил разумные.
– Вы считать так правильно?
– Иначе я бы этого не предложил.
– Хорошо, – ответил Рейджен, – я буду говорить с репортерами.
Кол отвел его обратно в зал, и журналисты посмотрели на него с опаской.
– Я буду отвечать вопросы, – объявил Рейджен.
Эки смутился, услышав акцент.
– Я… то есть мы… спросили… Мы хотели бы убедиться, что от вас… то есть Билли, можно не ждать агрессивных поступков.
– Я буду делать такие поступки, только если кто‑то начнет обидеть Билли или принести при нем вред женщине или ребенку, – ответил Рейджен. – Я буду вмешиваться только такие ситуации. Скажу так. Вы позволите обижать свой ребенок? Нет. Вы станете защищать жена, ребенок и чужая женщина. Если кто‑то захочет обижать Билли, я защищу. Но нападать без причины – варварство. Я не варвар.
Задав еще несколько вопросов, репортеры попросили поговорить с Артуром. Кол повторил их просьбу, и они увидели, как озлобленная физиономия Рейджена словно тает, меняясь. Через миг оно снова приобрело жесткие черты, превратившись в высокомерное, недовольное лицо с поджатыми губами. Артур осмотрелся, будто занятый своими мыслями, достал из кармана трубку, закурил, выпустил длинную струйку дыма.
– Ну и безумие, – сказал он.
– Что именно? – поинтересовался доктор Кол.
– Усыплять Уильяма и выставлять нас напоказ. Я как мог старался не давать ему заснуть. Очень важно, чтобы он контролировал ситуацию. Но, – Артур перевел внимание на газетчиков, – что касается вашего вопроса по поводу агрессии, я могу заверить матерей этого города, что запирать двери на сто замков нет необходимости. Состояние Уильяма улучшается. Он потихоньку приобретает мою логику, а у Рейджена – способность выражать агрессию. Мы его учим, он вбирает нас в себя. Когда мы передадим ему все, что знаем и можем, мы исчезнем.
Репортеры принялись строчить в блокнотах.
Кол снова вызвал Билли, он вышел и начал задыхаться от дыма трубки.
– Боже! Какая мерзость! – сказал Миллиган и отшвырнул ее на стол. – Я не курю.
Продолжая отвечать на вопросы, Билли сказал, что не помнит, что было, когда доктор Кол вывел его из зала. О своих целях он говорил нерешительно. Сказал, что надеется продать несколько картин, часть денег отдав центру, занимающемуся профилактикой жестокого обращения с детьми.
Когда репортеры выходили, Кол заметил, что все трое были весьма впечатлены.
– Сдается мне, – сказал доктор, возвращаясь вместе с Билли в ПИТ, – у тебя добавилось сторонников.
Джуди Стивенсон была занята, и Гэри Швайкарт приехал в Афины к Билли вместе с начальником их государственной адвокатской конторы. Гэри хотел побольше разузнать о писателе, который собирался взяться за книгу о Билли, а также об Л. Алане Голдсберри, адвокате из Афин, нанятом Билли для ведения этих вопросов. Они собрались в конференц‑зале в одиннадцать часов; на встрече присутствовали также доктор Кол и сестра Билли со своим женихом Робом. Миллиган настаивал, что принял решение и хочет, чтобы именно этот человек стал автором книги. Швайкарт передал Голдсберри список издательств, писателей и продюсеров, проявивших интерес к биографии Билли.
После встречи Гэри захотел поговорить с Билли наедине.
– У меня теперь новое дело, которое тоже во всех новостях, – рассказал он. – «Убийца с двадцать вторым калибром».
Билли очень серьезно посмотрел на него.
– Пообещай мне кое‑что.
– Что?
– Если он виновен, – сказал Миллиган, – не защищай его.
– Да, Билли, от тебя это странно слышать.
Уезжая из больницы, Гэри испытывал смешанные чувства. Ответственность за Билли теперь несут другие люди. А позади – четырнадцать месяцев, которые забирали у него все силы и ресурсы.
Отчасти поэтому он развелся с Джо‑Энн. Дело отнимало много времени, которое должно было принадлежать семье, принесло много негативного внимания – ему даже глубокой ночью звонили и обвиняли в том, что он избавил от тюрьмы насильника… все это стало слишком тяжелым грузом. Одного из его сыновей затравили в школе из‑за того, что отец защищал Миллигана.
Помимо того, в ходе работы приходилось постоянно думать о том, что другим клиентам уделяется недостаточно времени и сил, потому что сложный случай Миллигана стал главным в списке задач и Гэри, и Джуди. Как сформулировала его напарница, «начинаешь бояться, что кем‑то пренебрегаешь, работаешь в десять раз больше, чтобы никого не обделить. А расплачиваться за это приходится семье и родным».
Садясь в машину, Гэри поднял взгляд на огромное уродливое викторианское здание больницы и кивнул. Да, теперь за Билли Миллигана отвечают другие люди.
23 декабря Билли проснулся с беспокойством на душе – ему предстояла беседа с писателем. А о детстве он помнил мало, одни обрывки, да и те только с чужих слов. Как же он будет рассказывать писателю о своей жизни?
После завтрака он дошел до конца вестибюля, налил себе вторую чашку кофе, сел в кресло и стал ждать. На прошлой неделе при содействии нового адвоката, Алана Голдсберри, Миллиган подписал контракт на книгу с писателем и издательством. Даже это оказалось довольно трудным. А теперь его уже охватывала паника.
– Билли, к тебе пришли.
Голос Нормы Дишонг напугал его, Билли подскочил и пролил кофе на джинсы.
Писатель вошел в отделение. Боже, во что он вляпался?
– Привет, – сказал писатель, улыбаясь. – Готов приступить?
Билли провел его в комнату и стал наблюдать: худощавый бородатый гость достал кассетный магнитофон, блокнот, карандаши, трубку, табак, а потом устроился в кресле.
– Давай заведем такое правило: в начале каждой беседы ты будешь говорить, как тебя зовут. Чтобы я сразу записал, с кем имею дело, хорошо?
– Билли.
– Ага. Во время нашей с тобой первой встречи в кабинете доктора Кола он говорил про какое‑то «пятно», ты тогда сказал, что еще не слишком хорошо меня знаешь и не хочешь пока вдаваться в подробности. А теперь готов?
Билли смущенно опустил глаза.
– На первой встрече это был не я. Я сам слишком стеснялся.
– Да? А кого я видел?
– Аллена.
Писатель нахмурился и глубокомысленно затянулся.
– Хорошо, – сказал он, записав что‑то в блокноте. – А про пятно теперь расскажешь?
– Я сам узнал про него, как и почти про все остальное, что мне известно, в больнице Хардинга, где было достигнуто частичное слияние. Артур использует этот образ, чтобы объяснить малышам, как происходит переход в реальный мир.
– На что похоже это пятно? Каким ты его видишь?
– Это большое светящееся пятно на полу. Все стоят рядом в темноте или лежат в своих кроватях, кто‑то наблюдает, кто‑то спит, кто‑то занят своими делами. А тот, кто встает в это пятно, завладевает сознанием.
– Все личности откликаются на имя Билли, когда к ним обращаются?
– Когда я спал, а посторонние звали Билли, люди, живущие во мне, начали откликаться на это имя. Доктор Уилбур мне как‑то объяснила, что они изо всех сил скрывают, что их много. Правду обо мне узнали исключительно по ошибке – Дэвид сильно перепугался и рассказал Дороти Тернер.
– А ты знаешь, когда появились эти люди?
Билли кивнул, подался назад и задумался.
– Кристин появилась, когда я был совсем маленьким. Когда именно – не помню. Большинство остальных возникли в возрасте от восьми до девяти лет. Когда Челмер… когда папа Чел…
Билли начал запинаться.
– Если тебе эта тема неприятна, не надо об этом.
– Ничего, – ответил он, – врачи говорят, что мне важно выговориться и забыть.
Миллиган закрыл глаза.
– Помню, что это произошло через неделю после первого апреля. Я тогда учился в четвертом классе. Он повез меня на ферму, чтобы я помог подготовить землю к посадке. Завел в сарай и привязал к фрезе. И потом… потом…
На глазах выступили слезы, он заговорил эмоционально и сбивчиво, как мальчишка.
– Может, не надо…
– Он меня избил, – сказал Билли, потирая запястья, – потом завел мотор, и я подумал, что он хочет разрезать меня на куски ножами. Он грозился, что, если я признаюсь матери, он зароет меня в сарае, а ей скажет, будто я сбежал, потому что ненавидел ее.
Билли рассказывал, а по щекам текли слезы.
– Когда это повторилось в следующий раз, я закрыл глаза и ушел. Доктор Джордж из больницы Хардинга помог мне вспомнить это, поэтому теперь я знаю, что к мотору привязали Дэнни, а потом вышел Дэвид и принял на себя боль.
Писатель дрожал от ярости.
– Боже, удивительно, что ты вообще выжил.
– Теперь я понимаю, что в Ченинвэе меня не арестовали. Меня спасли. Мне очень жаль, что до этого успели пострадать люди, но сейчас мне кажется, что после двадцати двух лет мучений удача мне наконец улыбнулась.
