Придя к власти, Нгуен Ань, принявший имя Зя Лонга, стремился восстановить и укрепить традиционные отношения с цинским двором.
Уже в мае 1802 г. Зя Лонг снаряжает посольство Чинь Хоай Дыка с «данью» в Китай[717]. Однако, будучи уже фактически хозяином всей страны, осторожный Зя Лонг еще не решается запрашивать инвеституру. Этому посольству было поручено лишь вернуть цинским властям печать данника и книгу с инвеститурой, которые были в свое время даны в Китае сыну Куанг Чунга и захвачены Нгуен Анем при взятии Хюэ (1801 г.). Это же посольство везло для выдачи китайским властям партию пиратов и беженцев из Китая, а также письмо Зя Лонга маньчжурскому императору, подтверждавшее статус Вьетнама как данника Цинской империи. Посольство Чинь Хоай Дыка имело также поручение сообщить китайским властям о желании Зя Лонга установить традиционные отношения с Китаем[718]. В конце 1802 г. Зя Лонг приступил к снаряжению в Пекин миссии, в задачу которой уже входил запрос инвеституры на правление, а также разрешения на смену названия страны. «Дань», которую везло с собой посольство Ле Куанг Диня, состояла из драгоценного растения кинам, различного рода шелковых и газовых тканей и не включала золота и серебра. В Гуанси к Ле Куанг Диню присоединилось прибывшее туда раньше посольство Чинь Хоай Дыка. Оба посольства были доставлены в столицу и приняты со всеми почестями.
|
|
В 1803 г. император Китая отдал приказ выдать Зя Лонгу инвеституру и печать данника. В начале 1804 г. инвеститура была торжественно вручена Зя Лонгу. Одновременно были обнародованы два указа китайского императора — о дани и о названии страны[719]. Что касается дани, то порядок ее вручения остался таким же, как при Тэйшонах. Вьетнам должен был посылать даннические миссии каждые два года и освобождался от включения в состав дани золота и серебра. Дань, ограничивавшаяся лекарственными травами, слоновой костью, рогами носорога и шелком, становилась чисто номинальной[720].
Что касается изменения названия страны, то известно, что Зя Лонг требовал у китайского императора санкционировать замену названия Аннам (Аньнань), что означало «умиротворенный юг», на Намвьет (Нань Юэ), которое символизировало бы объединение севера и юга, завершенное Зя Лонгом. Однако маньчжурский император не согласился выполнить эту просьбу, так как усматривал в этом скрытую претензию на территорию провинций Гуандун и Гуанси, входивших в древний Намвьет. Зя Лонг неоднократно повторял свое требование, угрожая, что в случае отказа он не признает себя вассалом, т. е. разорвет дипломатические отношения. Перед такой угрозой маньчжурский император пошел на компромисс и предложил название «Вьетнам» (Юэ Нань)[721]. Новое название страны — «Вьетнам» — было провозглашено в торжественной обстановке в династийном храме предков в 1804 г.
|
|
В 1806 г. Зя Лонг объявил себя императором, окружив свою особу ореолом «величайшего лица вселенной», равноценным ореолу цинского императора. С цинским Китаем же на протяжении своего правления Зя Лонг поддерживал ровные отношения, регулярно направляя ко двору маньчжурского императора даннические миссии.
Преемники Зя Лонга — Минь Манг, Тхиеу Чи и Ты Дык — не выходили в своих взаимоотношениях с Китаем из традиционных рамок. Получив из Пекина инвеституру на правление, они продолжали в соответствии с установленным порядком посылать даннические миссии.
Зя Лонг, Минь Манг и их преемники весьма внимательно подходили к выбору членов миссий, направляющихся в Китай, и не только из престижных соображений: Нгуены смотрели на посольские миссии как на источник сведений о могучем соседе. Когда вернувшиеся в 1821 г. из Китая послы ничего не могли рассказать о положении в стране, Минь Манг издал указ посылать в Китай только просвещенных людей[722]. В составе посольства 1824г. по случаю 50-летия Даогуана был уже Фан Хюи Тю, один из образованнейших людей Вьетнама своего времени[723].
Однако, чем больше времени проходило от начала правления очередного вьетнамского монарха, тем практика посольских миссий все больше становилась рутиной, на которую сами послы подчас смотрели как на средство личного обогащения. Так, в 1832 г. Минь Манг, интересуясь положением в Китае, просил послов за любую цену купить в Китае книги, которые «чиновники в Пекине пишут и хранят дома, не осмеливаясь их печатать, так как затрагивают в этих книгах царствующую династию Цин»[724]. Как выяснилось, послы вернулись с огромным личным багажом, в то время как их дневники оказались пустыми. Невыполненным оказался и наказ Минь Манга о книгах.
По этому поводу в адрес ведомства церемоний поступил специальный указ Минь Манга, в котором говорилось:
«Целью посольства является основательное знакомство с окружающей обстановкой. Но дневник послов касательно положения в Китае содержит лишь небрежные заметки. Там нет ничего достойного чтения при дворе. Дневник содержит только географические названия и расстояния между пунктами, но там ничего нет об условиях, в которых живет население, или о делах страны... Отныне ведомству вменяется в обязанность давать каждому посольству наказ интересоваться, процветает или бедствует народ, что преобладает в стране — стихийные бедствия или благополучие»[725].
В 1838 г. хроника вновь отмечает понижение послов в чинах за плохую работу во время поездки в Китай[726].
Было, впрочем, и так, что сами послы ставили перед императором вопрос о связи работы миссий с престижем страны. В 1840г. ученые Данг Куок Ланг и Ву Фам Кхай обратились к Минь Мангу с просьбой изменить порядок снаряжения посольств в Китай. В частности, они обращали внимание императора на то, что «издавна и теперь посольства в Китай обычно везут с собой товары для обмена на товары Китая... Наша страна просвещенная, пользуется уважением Цинов,— говорили послы.— Если во время исполнения посольских обязанностей менять товары, есть опасность, что многие не поймут, будут за это презирать. Просим отныне разрешить посольствам в Китай делать там покупки на серебро, а товары брать с собой, лишь необходимые в пути»[727].
Минь Манг отверг эту просьбу Данг Куок Ланга и Ву Фам Кхая как «несостоятельную». Он считал, что торговые операции, которые совершали вьетнамские посольства в Китае, не причиняют ущерба престижу страны, во-первых, потому, что обмен совершается обеими сторонами на взаимовыгодной основе и драгоценными товарами (корица, кардамон, ласточкины гнезда — с вьетнамской стороны, женьшень, различные лекарства и книги — с китайской стороны) — и то и другое главным образом для нужд обоих дворов. Это ни в коем случае не может быть похоже на то, как купцы торгуют на рынках различными товарами, извлекая из этого выгоду. Издавна сложился такой обычай, какой от этого вред государственному престижу? — говорил Минь Манг[728].
|
|
Прием китайских послов, которые везли инвеституру новому правителю, стоил вьетнамской казне очень дорого. Поэтому Зя Лонг в начале своего правления вообще хотел перенести место приема на границу.
Впоследствии же расходы резко возросли в связи с решением Ты Дыка в 1848 г. перенести место встречи с китайскими послами для совершения обряда вручения инвеституры из Ханоя в столицу Хюэ. Решение это мотивировалось, во-первых, необходимостью привести совершение этой церемонии в соответствие с традицией, по которой она всегда совершалась в столице, а не просто в главном городе провинции, которым при Нгуенах стал Ханой. Во-вторых, согласие китайской стороны ехать до столицы Ты Дык и его oкружение рассматривали как признание роста могущества страны и ее престижа[729].
Инвеститура, дарованная сыном Неба — китайским императором, придавала, по представлениям Ты Дыка, дополнительную силу власти Нгуенов в глазах собственного народа и соседних государств. Вот почему, не считаясь с огромными расходами, при нем везли китайских послов через всю страну, делая бесчисленное множество неоправданных остановок, превращая эту церемонию в поистине всенародное зрелище[730].
Наряду со стремлением заимствовать опыт по преимуществу средневекового Китая минской эпохи династии Нгуенов был присущ скептицизм относительно всего маньчжурского. Минь Манг, в частности, не упускал случая выступить с прямой или косвенной критикой «варварской маньчжурской династии», которая стала «перевоспитывать цивилизованных китайцев». При дворе Минь Манга господствовало мнение о цинском Китае как о стране варварской[731]. Постоянно обращаясь к китайскому опыту, Нгуены в то же время официально заявляли о своем «особом» государственном устройстве, отличном от цинского. «Наша династия имеет свой строй, отличный от того, который предусмотрен цинским сводом законов»,— утверждал Минь Манг в 1832 г.[732].
|
|
Все монархи династии Нгуен старались не допустить ущемления престижа своего государства. Это находило отражение во вьетнамской дипломатии, когда дело касалось соблюдения протокола.
Так, в 1840 г. Минь Манг выразил свое неудовольствие нарушением этикета, допущенным китайской стороной при приеме иноземных послов: «В прошлом (1839-м) году ведомство церемоний страны Цин допустило ошибку в протоколе. Не может быть такого, чтобы послы нашей страны располагались после послов из Кореи, Луангпрабанга, Сиама, Рюкю. Корея — цивилизованная страна и вне обсуждения. А что касается Луангпрабанга, то это наш данник, Сиам и Рюкю — варварские страны, а наших послов поставили ниже их послов. Если они опять так будут располагать послов, то лучше отказаться от аудиенции и подвергнуться наказанию, чем стоять ниже тех стран»[733].
В 1841 г. возглавлявший миссию в Китай ученый Ли Ван Фык обнаружил, что его резиденция в Пекине названа оскорбительно «Гостиница для вьетнамских варваров». Приказав своим сопровождающим уничтожить эту иероглифическую надпись, Ли Ван Фык экспромтом сочинил короткую поэму «О выдающихся варварах» («Вьен зи луан»), которую презентовал императору Даогуану: в поэме в самых изысканных выражениях Ли Ван Фык дал понять, что вьетнамская элита — не варвары, а самые рафинированные конфуцианцы.
В 1838 г. Минь Манг, полагая, что настало время утвердить суверенитет вьетнамского двора, отказался от прежнего названия страны, заменив его, уже без согласования с Китаем, «а Дайнам («великий юг»)[734]. В 1847 г. официальные китайские документы были возвращены по приказу императора, поскольку страна была названа «Аннам»[735].
Забота династии Нгуенов о престиже и суверенитете государства не ограничивалась только протокольными моментами. С первых дней своего пребывания у власти ей пришлось вести длительную и упорную борьбу за неприкосновенность вьетнамских границ и целостность территории с цинским двором и провинциальными властями Китая.
Провозгласив принцип, что «хорошая политика начинается с границы», Нгуены много внимания уделяли этому вопросу. «Сначала надо укрепить границу, лишь тогда можно расстаться с опасениями»,— говорилось в одном из указов императора в 1812 г.[736].
Одной из первых мер пришедших к власти Нгуенов было восстановление пограничных застав на вьетнамо-китайской границе, которые перестали функционировать в предшествующий период смут и междоусобиц. В числе первых дел пришедшей к власти династии было составление в 1806 г. национальной географии «Ньят тхонг зи диа тьи» (автор Ле Куанг Динь) с полным описанием границ объединенного государства[737].
Уже с первых дней правления династия Нгуенов столкнулась с осложнениями на вьетнамо-китайской границе в провинции Хынгхоа (уезд Тьеутан), где вопрос о разграничении был запутан многократным переходом отдельных участков территории от одной страны к другой.
Зя Лонг, занятый решением внутренних проблем, заинтересованный в сохранении добрососедских отношений с Китаем и не желающий в то же время идти на уступки, уклонился от попыток внести ясность в этот вопрос.
Он возник вновь почти 30 лет спустя, вылившись в довольно крупный конфликт в донге Фонгтху (административная единица, входившая в упомянутый выше уезд Тьеутан провинции Хынгхоа). Население этого донга продолжало все это время выплачивать китайским пограничным властям налог в размере 220 лангов серебра ежегодно[738].
Воспользовавшись этим обстоятельством как предлогом, местная китайская администрация в провинции Юньнань переправила в 1831 г. через границу с Вьетнамом отряд в 600 человек и потребовала отдать донг Фонгтху, утверждая, что это китайская земля под названием Мэнчай[739].
В отличие от своего отца, Зя Лонга, Минь Манг занял твердую позицию. Он приказал передвинуть в провинцию Хынгхоа столичные войска численностью 1 тыс. человек и боевых слонов. Эти силы вместе с войсками провинции Хынгхоа (300 человек и пять слонов) должны были оборонять уезд Тьеутан. Одновременно командованию противника было направлено письмо, отвергавшее китайские притязания.
Через несколько дней китайский отряд подошел к посту Фонгтху; начальник гарнизона Тю Динь Тхонг сдал пост и отступил в донг Биньлы. Минь Манг послал новое подкрепление в 200 солдат и два слона.
Вскоре китайский отряд был вынужден оставить пост, а китайское командование направило гонца с предложением установить перемирие[740].
Вместе с тем Минь Манг, удовлетворившись отводом китайских войск и не желая обострять отношения с Китаем, приказал вернуть китайцам оружие, брошенное при отступлении, и отвел свои войска от границы. Однако Минь Манг придавал большое значение исходу этого конфликта, связывая престиж страны и способность оборонять ее границы в одно целое[741].
«Преступников, конечно, ловить нужно (это был официальный повод для агрессии.— Ред.). Однако граница юга и севера четкая, зачем же ее вот так нарушать? Если считать, что это дело маленькое и промолчать, то как же защищать границу?» — говорил Минь Манг. Минь Манг затем распорядился, чтобы властей Юньнани предупредили впредь границу не нарушать, а ставить вьетнамские пограничные власти в известность о перебежчиках, поимку которых вьетнамская сторона брала на себя[742].
Столь же определенную позицию занимал и Тхиеу Чи в 1843г. по поводу незаконного перехода китайскими отрядами границы в целях поимки на территории Вьетнама преступников, бежавших из Китая. Китайские военнослужащие были выдворены за пределы страны[743].
В 1851 г. вспыхнул конфликт на вьетнамо-китайской границе, в районе Биньзи провинции Туенкуанг.
Власти китайской области Кхайхуа вместе с населением перешли границу провинции Туенкуанг, объявив пограничную вьетнамскую зону китайской землей и требуя разбирательства этого вопроса и размежевания земель.
Одновременно пришлое китайское население начало строить дома, возводить кирпичные заборы, организовывать хутора, выгоняя с помощью оружия местное население.
Весной 1852 г. Ты Дык послал большой вооруженный отряд; для расследования обстоятельства дела во главе с Нгуи Кхак Туаном, при появлении которого китайцы обратились в бегство.
Китайские дома были разобраны, а на самой границе, у горы Дайлинь, был установлен столб с надписью, из которой следовало, что вьетнамское население пограничной зоны не захватывало китайских земель, давно живет на этой территории, обрабатывает землю и граница здесь четкая.
Населению на вьетнамской земле было разъяснено, что в случае повторного применения китайцами силы надо ответить тем же и немедленно сообщить в провинцию[744].
Нгуены тщательно следили за содержанием в порядке тех пограничных знаков, которые в разные времена были установлены совместно с китайскими властями.
Тхиеу Чи в 1843 г. не разрешил вьетнамским властям в Туен-куанге заменить разрушенную каменную стелу, установленную в 1728 г. вьетнамо-китайской комиссией у р. Дотю в качестве пограничного знака. Он предложил отремонтировать ее, как в 1832г. сделал Минь Манг.
Новая стела с перенесенным на нее старым текстом, как, вероятно, считали Нгуены, не будет иметь для китайской стороны законной силы[745].
В дальнейшем, в 50-х годах, пограничные конфликты, вызывавшиеся попытками китайцев осваивать отдельные участки вьетнамской территории, продолжали повторяться. Как правило, они разрешались, не оказывая заметного влияния на взаимоотношения между Цинами и Нгуенами.
У вьетнамских феодальных властей с давних пор было четкое лредставление о территориальных водах и об узаконенном разграничении морских пространств с Китаем. Вьетнамская сторона в этом вопросе занимала твердую позицию и не допускала нарушения своих морских рубежей со стороны Китая.
В течение веков сложилась традиция совместной борьбы вьетнамских и китайских властей с морскими пиратами, которые не только грабили торговые суда в море, но и совершали опустошительные набеги на прибрежные территории. При этом каждая сторона ловила пиратов в своих водах и на своей территории, выдавая по требованию одной из сторон пойманных лиц, которые объявлялись ею вне закона.
Однако при погоне за пиратскими судами пограничники часто нарушали границы; иногда это оставалось незамеченным, но, как правило, вызывало недовольство соответствующей стороны.
Об этом свидетельствует, в частности, эпизод, который произошел в 1832 г. на границе китайской провинции Гуандун и вьетнамской Куангиен в морской ее части.
В 1832 г. местные власти Гуандуна предложили вьетнамским пограничным чиновникам в провинции Куангиен разрешить китайским судам пересекать границу при преследовании пиратов. Для этого предлагалось обеспечить эти суда специальными документами. Это предложение вызвало резкое возражение вьетнамского двора. Минь Манг по этому поводу высказался следующим образом: «Морская часть нашей страны хотя и соприкасается с домом Цин, но ее границы уже четко определены, почему снова говорят, чтобы их не различать?
Если же говорить о борьбе с пиратами, то ведь, если обе стороны посылают военные суда в свои территориальные воды для их поимки, куда же еще бежать пиратам? Зачем же при этом доходить до нарушения границ?»[746] Местным властям в Ваннине было отдано распоряжение ответить китайской стороне отрицательно. При этом местные власти получили строгое внушение по таким обыденным делам не беспокоить двор и не затягивать время, а реагировать непосредственно и, разумеется, отрицательно, «ибо,— говорилось в указе,— нет никаких оснований идти навстречу их просьбе»[747].
Когда в 1833 г. 60 китайских рыболовных судов вошли во вьетнамские территориальные воды в районе Вандона, в провинции Куангиен, Минь Манг через соответствующее ведомство направил официальное письмо генерал-губернатору Гуанси и Гуандуна, требуя вернуть суда в Китай, «чтобы избежать инцидента»[748]. В связи с пиратским морским разбоем в 30-е годы XIX в. с особой остротой встал вопрос о контроле над прибрежными островами и более отдаленными архипелагами, которые служили прибежищем пиратам[749].
Из хроники «Дай Нам Тхык Люк» следует вывод, что вьетнамская феодальная власть включала многие прибрежные острова, а также Парасельский архипелаг (Хоангша) и архипелаг Спратли (Чыонгша) в состав территории вьетнамского государства.
В 1836 г. ведомство общественных работ докладывало императору: «Морская граница нашей страны обозначена островом Хоангша, который имеет важное стратегическое значение. В прошлом мы посылали [людей] для производства картографических работ, но, так как остров большой, удалось зарисовать лишь одно место, и то неясно.
Надо ежегодно посылать людей для разведки морских путей»[750].
Ведомство общественных работ предлагало далее ежегодно посылать на острова экспедиции на нескольких судах, в том числе военных, для обследования — независимо от их размеров — островов, отмелей и т. д.
В том же году на Хоангша было послано военное судно во главе с капитаном Фам Хыу Нятом. Эта экспедиция установила на острове 10 деревянных пятиметровых стел с надписями, удостоверяющими, что на 17-м году правления Минь Манга (1836 г.) военно-морской дозорный отряд, возглавляемый Фам Хыу Нятом, в исполнение приказа прибыл в это место и оставил памятные знаки[751].
В 1838 г. снова была организована экспедиция на Хоангша с заданием выполнить картографические работы[752].