Венгерка

В 1856 году появилось сообщение о новом модном увлечении: «Некоторые из фантастических корсажей украшаются брандебургами и вышиваются толстым шнуром, расположенным бантами и кругами. Это так называемый нами парижанами русский вкус (genre moscovite), который в настоящую минуту пользуется у нас огромным успехом»^[29].

Нужно сказать, что в основе нового увлечения были не традиционные русские костюмы допетровского времени, а те типы одежды, которые некогда пришли в Россию из Восточной Европы: Венгрии, Польши и т.д. Причем тогда были заимствованы лишь некоторые элементы декора. В России эта одежда прижилась и в XIX веке настолько широко распространилась, что воспринималась как исконная, традиционная во многих слоях общества.

Наиболее известными типами костюма такого рода были венгерка, доломан и кунтуш. Что же они собой представляли?

Венгерка известна в России с XVI века. Поначалу так называли длинный кафтан, украшенный галунами по венгерскому образцу. В XIX веке венгерка строго определенного образца (по цвету и характеру расположения позумента) являлась деталью военной формы. Но почти одновременно с форменной одеждой существовала венгерка, которую носили штатские, — та же короткая куртка, чаще синяя, с отделкой разноцветным шнуром на груди. Это была излюбленная одежда деревенских помещиков, даже тех, кто не имел в прошлом отношения к военной службе. Одежда в стиле форменного костюма стала популярна в первой половине XIX века не случайно — это было связано с особой престижностью военной формы, принадлежности к военному сословию, поскольку одновременно это указывало и на аристократическое происхождение. Подобное увлечение венгеркой было так хорошо известно, что в литературных произведениях 40-х годов ее часто упоминают именно в ироническом смысле. У В.А.Соллогуба в «Большом свете» венгерка, вернее ее обладатели, вышучиваются следующим образом: «В Москве есть еще один класс, который не военный и не статский, который ходит в усах, в шпорах, в военной фуражке и в венгерке, но это до нас не касается: мы говорим единственно о молодых людях петербургских».

В другом произведении — «Аптекарша» — Соллогуб пишет: «Вдруг необычный шум на улице остановил порывы его негодования. Молодой человек высунулся из окна. Под окном камердинер его Яков спорил с каким-то господином в пуховой фуражке и в венгерке с снурками и кисточками, что, как известно, явный признак провинциального франта».

Гоголевский Ноздрев путешествовал в сопровождении своего зятя Мижуева, одетого в венгерку: «Из брички вылезали двое каких-то мужчин. Один белокурый, высокого роста; другой немного пониже, чернявый. Белокурый был в темно-синей венгерке, чернявый просто в полосатом архалуке».

В гоголевском тексте упоминание об архалуке и венгерке — штрихи к портрету описываемых персонажей, расчет на вполне определенную реакцию читателей, хотя другие подробности костюма не упоминаются.

В 40-е же годы XIX века в некоторых слоях русского общества вновь появляется старинная венгерка, восходящая своим покроем к XVI столетию. А.А.Фет так вспоминает встречу с Аполлоном Григорьевым: «Помню, что через залу прошел Аполлон Григорьев в новой с иголочки черной венгерке со шнурами, басоном и костыльками, напоминавшей боярский кафтан. На ногах у него были ярко вычищенные сапоги с высокими голенищами, вырезанными под коленями сердечком». Далее Фет приводит слова В.П.Боткина, в доме которого произошла эта встреча: «Действительно, — продолжал Василий Петрович, — такие сапоги носит старое купечество, хотя в них, собственно, ничего русского. Это принадлежность костюма восемнадцатого века, и консерватизм выражается верностью старинной моде. То, что было когда-то знаменем неудержимого франтовства, стало теперь эмблемой степенства»^[30].

Подражание старинному кафтану с костыльками вместо пуговиц и шнурами вместо петель сохранялось в литературной среде довольно долго.

Венгерка-куртка диктовала норму поведения одетого в нее человека и означала неофициальную ситуацию. А.В.Никитенко записал: «— Подай мне венгерку! — сейчас прозвучало у меня в ушах. Это значит, что русские магнаты собрались уже и приступают к главному предмету своей беседы и к созерцанию последнего произведения великого Руча — портного. Сойдем и мы вниз»^[31].

К середине ХIX столетия популярность венгерки-куртки уменьшилась, и впоследствии ее вытеснила венгерка-кафтан. Но куртку венгерку заимствовали женщины. В 70-е годы вошел в моду костюм денис, в основе кроя и отделки которого лежала гусарская форма времен Отечественной войны 1812 года. Название дамской венгерки достаточно красноречиво — в честь героя войны Дениса Давыдова (1784 — 1839). Элементы военной венгерки до конца ХIХ столетия присутствовали и в детской одежде.

Доломан — венгерский короткий кафтан (полукафтан), украшенный тесьмой и известный на Руси также с XVI века. Венгерку или доломан как элементы гусарской форменной одежды носили почти на протяжении всего ХIX века. При обращении к литературным текстам следует иметь в виду, что во второй половине века появилось женское пальто-доломан, обильно украшенное накладными орнаментами из сутажа (разновидность плоской тесьмы). В отличие от настоящего доломана, эти накладки были не контрастного цвета, а близкие по тону к ткани самого пальто и рельефно выделявшиеся на поверхности.

Доломан и денис — своеобразная форма проявления патриотизма, так как оба предмета были ориентированы на гусарскую форму времен Отечественной войны 1812 года.

Военные носили доломан поверх венгерки и во время танцев должны были его снимать. О венгерском происхождении доломана и венгерки было хорошо известно, поэтому в русских исторических повестях можно встретить упоминание об этом: «Сердце его от прилива крови будто хотело разорвать грудь, но он гордо приподнял голову, и при блесках молний, открывающих небо и землю, изумленный взор его встретился с насмешливым взором приятеля его, Ивана Хворостина, который в венгерском доломане стоял перед ним. Щеголи со времени самозванца еще носили тогда польское и венгерское одеяние» (А.А.Бестужев-Марлинский. «Изменник»).

Кунтуш — верхняя одежда с длинными откидными рукавами, которые спереди были разрезаны до локтя, а их концы почти достигали подола. В XVIII веке кунтуш, или полонез, вошел и в женский гардероб. Его оформление неоднократно менялось на протяжении всего столетия, но основной чертой такого кроя была прямая спинка, драпирующаяся разнообразными складками. В первой половине XVIII века драпировки спускались вниз тяжелой массой, переходя в шлейф (в первой четверти XIX века такие драпировки получили название «складки Ватто», так как французский художник Антуан Ватто (1684 — 1721) любил рисовать свои модели сзади, запечатлев тем самым моду своего времени).

К концу XVIII века спинку стали собирать при помощи тесьмы, продернутой изнутри через швы, соединяющие перед платья со спинкой. При этом складки образовывались в центральной части фигуры, чуть ниже талии. Позднее, в 70-е годы XIX столетия, этот силуэт возродился в модной одежде. Вновь появился и кунтуш, но не в качестве распашной одежды, а в виде короткой куртки или жакета.

Однако кунтуш (кунтыш, контуш и полонез) при всех временных различиях в крое и деталях восходит к польскому национальному типу костюма. Но вот французский исследователь Франсуа Буше иронично замечает, что в Польше вряд ли носили то, что в других европейских странах называли «полонез»^[32].

Интересно описание кунтуша, оставленное Гоголем, который рассматривал кунтуш только как женскую одежду: «Он обыкновенно шьется из сукна цветов синих и голубых, с парчевыми отворотами на рукавах и воротнике, шалью сделанном как в обыкновенном халате; спинка кроится; род сюртука; сзади на фалдах вместо пуговиц нашивается род креста золотым галуном»^[33].

Епанча

Особая судьба в истории русского костюма у епанчи, одного из самых древних видов мужской верхней одежды. Епанча (японча, япончица) — круглый в крое плащ из сукна или войлока без рукавов. К концу XVII века вошли в обиход епанчи с длинными прямыми рукавами. Самое раннее упоминание о епанче встречается еще в «Слове о полку Игореве»: «...орьтьмами и япончицами, и кожухы начаша мосты мостить по болотомъ и грязевымъ мъстамъ, и всякыми узорочьи половецкыми».

Первоначально епанчу носили как дорожную одежду или в плохую погоду. Для того чтобы она лучше защищала от дождя и снега, епанчу пропитывали олифой. Вот как описан костюм русского царя в 1653 году: «А на государе было платье; зипун, отлас червет... Епанча, сукно скарлат червчат, потому что был снег»^[34].

К концу XVII века под епанчой понимали более торжественную одежду, сопоставимую со старинным корзно — мантией или плащом с застежкой на правом плече, хотя епанча скреплялась под подбородком.Слово «епанча» встречается в произведениях русской литературы первой трети XIX века довольно часто. Пушкин писал в «Каменном госте»:

«Оставь его: перед рассветом, рано,

Я вынесу его под епанчою

И положу на перекрестке».

Церемониальной одеждой епанча стала во времена правления Петра I. Вот как об этом рассказывает Д.Н. Свербеев, описывая Николая I на похоронах императрицы Елизаветы Алексеевны — жены Александра I: «Меня поразило шествие нового государя не в мундире, как я ожидал, а в траурной широкой епанче и такой же широкой, закрывающей лицо шляпе... Таков, кажется, был заведенный у нас погребальный этикет, введенный первый раз Петром Великим по совещании с иностранными посланниками на похоронах принцессы Шарлотты, несчастной супруги злополучного царевича Алексея Петровича»^[35].

Хотя название «епанча» и исчезло из обихода, потребность в непромокаемом плаще заставила изобретать новые виды ткани, например шерстяной батист и др. Наконец, появился макинтош, названный так по имени создателя новой непромокаемой ткани, шотландского химика Ч.Макинтоша (1766 — 1843). Уже в середине ХГХ века макинтош получил большое распространение, а впервые такая ткань была изготовлена в 1823 году.