Осень проходила в бесконечных репетициях, походах в гости, болтании по улицам - с Витькой теперь мы расстава-лись только для того, чтобы пойти на работу или учебу, ну и ночевали у родителей - каждый у своих. Мне трудно вспом-нить день, который бы мы не провели вместе.
Он совершен-но отбил у меня охоту сочинять песни - я был просто подав-лен обилием и качеством материала, который Витька беспрерывно мне показывал. Он писал постоянно, и его вещи так мне нравились, что было много интереснее заниматься аранжировками его музыки, которая приводила меня в вос-торг. чем писать самому что-то новое. Очухался я только спустя несколько лет и снова стал кое-что пописывать, а тогда, стоило мне взять в руки гитару и начать что-ни-будь придумывать, как я автоматически начинал обыгрывать Витькины гармонии. В конце концов я плюнул на собственные эксперименты и полностью погрузился в совершенствование программы "Га-рина и Гиперболоидов". Всеми Гиперболоидами те-перь в одном лице был я и вместе с Гариным - Витькой подводил к завершению первую нашу программу. Замены Олегу, которого забрали в армию, у нас так и не было - мы трое, а теперь уже двое, были одним целым, у нас появился свой ритм жизни, свое, как говорят, "поле", и мы берегли его, очень осторожно заводя разговоры даже друг с другом о расширении состава группы, но эти разговоры становились все более невнятными и как-то сами собой угасли - нам было неплохо вдвоем.
|
|
Витька продолжал проверять свои песни, показывая их Майку и не только ему, - у Майка постоянно были гости, и они принимали живейшее участие в обсуждении новых про-изведений, вернее, не в обсуждении, а в убеждении Витьки, что песню, которую он только что спел, безусловно стоит включить в программу, что она хорошая, что она очень хо-рошая, что она очень-очень хорошая...
- Но ведь текст дурацкий, - говорил Витька. Я знал, что он кривит душой, - на написание текстов он тратил, как я уже говорил, много времени и дурацкими их, конечно, не считал.
Он просто боялся выглядеть безграмотным, выгля-деть как большинство длинноволосых певцов рок-клуба с их высокопоэтическими откровениями о любви и мире. Его убеждали, что текст хороший, потом начиналась волынка с музыкой. Когда наконец Майк говорил, что Витька просто ненормальный, что такой мнительности он еще ни у кого не встречал, Цой сдавался, улыбался и соглашался, что, воз-можно, после подработки, после редактирования, когда-ни- будь песня будет включена в число предназначенных для исполнения на зрителя.
Два или три раза мы ездили в часть к Олегу - он нес службу в Павловске - и навещать его было очень удобно, но эта малина скоро закончилась: как-то мне позвонили роди-тели Олега и сказали, что из Павловска его перевели в дру-гую часть. На вопрос "куда?" я ответа не получил и понял, что третьего Гиперболоида засекретили основательно и мы действительно два года его не увидим. Как выяснилось поз-же, Олег улетел в братскую республику Куба и новости современной музыки два года узнавал не на толчке у "Юного техника", а слушая американское радио и смотря американ-ское телевидение. Это немного скрашивало ему те ужасы службы, о которых он рассказал мне, когда вернулся. И о них я здесь не буду распространяться.
|
|
Окончательно мы прекратили заниматься поисками но-вых членов нашей группы, когда получили заверения от Май-ка и Б.Г., что, случись у нас концерт, их музыканты и они сами всегда окажут нам посильную помощь, а также в том, что мы вдвоем выглядим достаточно интересно и необычно, и нам стоит начать выступать так, как есть. После этого мы немного переделали аранжировки, заполнив пустые места, предназначенные для басовых и барабанных рисунков, и ста-ли практически готовы к полноценным квартирным кон-цертам. Но что-то той осенью с "квартирниками", как на-зло, было затишье, и ленинградским любителям нетрадиционной рок- музыки никак не могла представиться возможность познакомиться с новой супергруппой.
Ни Витька, ни я не любили зиму. Когда она наконец-то вступила в свои права и к декабрю закончились оттепели и дожди, что так часто "радуют" в Ленинграде зимой любителей лыж и снежных баб, наше настроение немного упало. В ре-зультате долгих бесед на тему холодов мы пришли к тому, что Ленинград стоит на месте, непригодном для жизни битников, и принялись ругать Петра Первого - ну что ему стоило постро-ить Санкт-Петербург на месте, скажем, Севастополя, а Севас-тополь, наоборот, перенести на Неву. И учился бы он корабли строить у турок и греков, а не у голландцев и немцев - вот и вся разница. Но в результате непродуманных действий госуда-ря мы были вынуждены теперь, выходя на улицу, облачаться в шкуры убитых животных, которых и так становится все мень-ше и меньше. Вернее, в шкуре животного расхаживал Витька - у него был старый дубленый тулуп, а у меня было пальто из заменителя шкуры убитого зверя. И хотя эти вещи хорошо сохраняли тепло, на улице мы старались бывать пореже и пред-почитали отсиживаться дома или у Майка.
- И чего красивого люди находят в снеге? - говорил Витька. - Скрипит, липнет, холодный, мокрый - гадость какая-то. Белая гадость.
Белая гадость лежит под окном. Я ношу шапку и шерстяные носки. Мне весь день неуютно, и пиво пить влом Как мне избавиться от этой тоски по вам, Солнечные дни?..Отгремел, отбушевал, отзвенел посудой мой день рожде-ния, на следующий день отревел и отгрохотал день рождения Пини, а на третий день Пиня предложил нам с Витькой соста-вить ему компанию по встрече Нового года в Москве. Оказа-лось, что он уже позвонил в столицу и договорился с Рыженко - тем самым веселым парнем, с которым нас познакомил Тро-ицкий на концерте "АУ" год назад. Мало того, он договорил-ся, что приедет не один, мало и этого, он, оказывается, догово-рился, что с ним приедем мы и дадим на квартире у Рыженко большой новогодний концерт для московских друзей. После всех этих договоров он поставил в известность нас. Мы не ломались и приняли предложение товарища - о Москве у нас были самые радужные воспоминания, тем более, появилась возможность показать наш материал свежей публике.
И вот - снова мы на великой Площади трех вокзалов. Сколько нищих ленинградских рокеров шагало по этим мес-там в первой половине восьмидесятых? А сколько богатых - во второй? Сколько фанты здесь выпито с дорожного похмелья, сколько куплено билетов туда и обратно, сколько сигарет вы-курено в ожидании поездов? Сколько червонцев заплачено про-водникам?..
|
|
Мы медленно брели в направлении высотного дома - чета Рыженко жила сразу за гостиницей "Киевская". Нам не при-шлось, на наше счастье, искать нужные подъезд и квартиру - Сережка встретил нас на улице. Он выгуливал маленькую ры-жеватую собачку и то и дело строго отдавал ей команды: то встать, то сесть, то лечь, то еще что-нибудь в этом роде. Уви-дев нас, он широко улыбнулся и сказал: "А-а-а, привет, Цой, привет. Рыба, привет, Пиня!" - он прекрасно всех нас помнил и, видимо, был рад снова встретиться. Мы тоже были рады его видеть, он представил нам свою собачку - "Стелька", и мы поднялись в квартиру. Там нас встретила жена Сережи, Ва-лентина, с которой мы тоже были уже знакомы по прошлой зиме, и еще одна собачка, совсем уже крохотная - ее даже еще не выводили на улицу, вследствие чего этим милым песиком на полу комнаты повсюду были оставлены "мины", как их называл Сережка. Прыгая через эти "мины", мы кое-как доб-рались до дивана и достали подарки, чем очень обрадовали Сережку и Валентину. Отпив немного из подарков. Сережка начал звонить по телефону знакомым и приглашать их на наш вечерний концерт.
Никого из них, кроме Артема, с которым мы встретились уже как старые друзья, мы не знали. Люди разбредались по закоулкам большой московской коммунальной квартиры, ухо-дили на кухню, кто-то уже звенел стаканами и бутылками, на нас никто не обращал внимания. Москвичи, пришедшие вроде бы на наш концерт, беседовали друг с другом, чувствовали себя как дома, и никто не высказывал ни нетерпения, ни жела-ния кого-то там еще слушать, кроме себя.
- Ну что. Сережа, как нам начинать-то? - спросил Витька у Рыженко. Сейчас начнем. Вы не волнуйтесь, - успокоил нас Се-режка, - Это все в основном музыканты, и они все считают себя очень крутыми - это простительно на первом этапе. Не обращайте внимания, это хорошие люди, и они будут вас слушать. Сережка прошел по квартире и оповестил всех, что ленинградские музыканты готовы и концерт начинается. Мы с Витькой как два болва-на стояли на отведенном для нас месте, а публика еще минут пятнадцать подбредала в комнату, рассажи-валась, менялась местами друг с другом, рассказывала анек- доты и выпивала-закусывала. Наконец, нам это надоело. Про-центов семьдесят зрителей уже сидело в комнате, Витька посмотрел на меня, четыре раза резко качнул головой и силь-но ударил по струнам. Ми-минорный аккорд заставил пуб-лику притихнуть, и мы начали свой первый концерт:
|
|
Эту песню Витька написал специально для новогоднего московского концерта. Мы подозревали, что она может не понравиться москвичам, но рассчитывали на их мазохистские наклонности во всем, что касалось искусства. Вспоминая про-шлогодние концерты "АУ", мы проанализировали те момен-ты, во время которых москвичи особенно кайфовали, и поня-ли, что чуть-чуть грубости им просто необходимо. Это, в общем, объяснимо - все уже просто осатанели от слащавой официоз-ной музыки и героического подпольного рока и искали, чем бы пощекотать нервы и самолюбие, - на это-то мы и решили немного надавить и не ошиблись.
Как известно, большинство москвичей является убежден-ными патриотами своего города, так же как и ленинградцы - патриоты Ленинграда. Ленинградцы имеют обыкновение ру-гать Москву, называть ее "большой деревней", хают московс-кое метро так, что иногда становится стыдно за земляков, -ведь только идиот не сможет разобраться в линиях московско-го метро - там же на каждом шагу все написано, где какая линия, станция, где вход и где выход... Хочется думать, что все-таки земляки кривят душой и могут на самом деле сориен-тироваться, как доехать, например, от Комсомольской до Риж-ской. Москвичи же, наоборот, предпочитают столицу Север-ной Венеции, и первые строчки Витькиной песни "Мне не нравится город Москва, мне нравится Ленинград" задели слушателей и, по крайней мере, зацепили... На это- то и была сделана ставка. Дальше пошла уже отработанная программа: "Бездельники", первый и второй, "Битник", "Солнечные дни" и дальше, дальше, дальше... Реакция москвичей была несколь-ко неожиданной: проверенные уже в Ленинграде красивые, мелодичные вещи, такие, как "Бездельник № 2", не пользова-лись особенным успехом, зато песни с элементами музыкаль-ного или текстового "зверства" - разных там диссонансов, ру-гательств, и вообще, "забоя" вызывали восторг. Я вспомнил "Капитана корабля-бля-бля" - эта довольно дешевая, плоская шутка в Ленинграде не очень-то прокатила, а здесь год назад интеллектуальная элита балдела от нее. Мы быстро оценили ситуацию и начали орать изо всех сил, чередуя чисто музы-кальные прелести, которыми мы, в общем, гордились, с пост-панковскими забоями.
Концерт прошел в целом успешно, все были довольны, а мы - больше всех. Мы сыграли чисто, мощ-но и убедились, что все наши осенние труды не пропали даром - ансамбль звучал. Примерно половина гостей отправилась восвояси, а часть осталась выпивать-закусывать, расспрашивать нас о житье-бы-тье и просить повторить для них понравившиеся песни. Мы с удовольствием повторяли и поняли, что и чисто музыкальные вещи тоже доходят до публики, правда, лишь до небольшой ее части. Это касалось и текста песен, но, в принципе, это нор- мально - нельзя за один день привить вкус к СЛОВУ и ЗВУКУ народу, воспитанному на диких, с колыбели запавших в мозг стихах, исполняемых А. Пугачевой и другими корифеями, не- сущими культуру в массы.
Все было очень мило, я чувствовал, что Москва стано-вится нашей вотчиной - так впоследствии и вышло. Москва доя русских музыкантов, как Америка для европейцев, - ее вроде бы не любят, но мировая слава никогда ни к кому не приходит без американского успеха. Практически все наши группы проверялись в Москве - первый большой успех Майка, первые, действительно большие концерты "Аквариума", те-перь мы... Но до Майка и "Аквариума" было еще очень далеко, мы прекрасно это понимали и не обольщались, но дело потихоньку двигалось, а там - кто знает... Один из гостей, назвавшийся нам Алексеем, пригласит нас завтра утром прийти к нему в гости и посмотреть его домашний музей. Что это за музей, он не сказал, но мы решили воспользо-ваться приглашением, тем более, что утром Сережка с Валей начали готовиться к вечернему торжеству, а мы только путались у них под ногами и создавали лишнюю толчею и суету, и мы отправились в гости к новому знако-мому. Приехав в Столешников переулок, где проживал Алек-сей, мы выпили по кружке пива в знаменитой московской "Яме" и, найдя по бумажке с адресом нужный дом и подъезд, вошли в очередную коммунальную квартиру. Наш новый зна-комый был человеком лет уже тридцати с лишним, низеньким, здоровеньким, розовощеким, брюнетом с быстрыми темными глазами, аккуратной прической и в спортивного вида костюме. Он оказался довольно известным московским поэтом по фамилии Дидуров. Все, читающие эти строки, я думаю, знакомы с его произведениями, хотя бы со стихами к песням из старого кинофильма "Розыгрыш". Помните это - "Когда уйдем со школьного двора, тра-ля-ля-ля..." и так далее. Дидуров был настоящим поэтом - он не пил и не курил, был холост, каждый день в шесть утра ездил в плава-тельный бассейн и каждые два часа пил экстракт шиповни-ка - идеальный образ жизни творческой личности. Услышав вчера Витькину "Восьмиклассницу", он был потрясен - Ди-дуров не ожидал такого совпадения, ведь музей, который он собирался нам показать, назывался "Музеем Голой Восьми-классницы".
Дело в том, что в процессе работы над "Розыгрышем" - фильмом о школьниках и для школьников, Дидуров был постоянно окружен со всех сторон школьницами различно-го возраста, от пятого до десятого класса, и они его так достали, что теперь все разговоры и действия поэта верте-лись вокруг восьмиклассниц - квинтэссенции всех этих де-вушек. В его воспаленном воображении все восьмиклассни-цы виделись ему голыми, и он создал дома целый музей, посвященный любимому предмету.
"ЕЕ дневник", "ЕЕ носовой платок", "ЕЕ промокашка из тетради для контрольных работ", "След ЕЕ губной помады", "ЕЕ ноготь с большого пальца правой руки" - такого рода экспонаты преобладали в музее Дидурова, в целом очень забавном. Мы провели у Алексея несколько приятных ча-сов, попели ему песни, которые он записал себе на магнито-фон - ему тоже было нужно побольше зверства, и мы поорали всласть для него и его восьмиклассниц.
Ближе к вечеру мы отправились к Рыженко, а Дидуров, сказавши, что ему нужно переодеться и принять ванну перед новогодним бан-кетом у Сережки, остался дома. Мы только не поняли с его слов, сначала он будет принимать ванну, а потом переоде-нется, или же сначала переоденется, а потом будет купать-ся. Размышляя над этим занятным вопросом, мы приехали на место торжества.
Дидуров пришел к Сережке в шикарном, кричащем, клет-чатом костюме с букетом цветов и двумя бутылками шампанского в руках.
- Шампанское, бля! - сказал поэт. - Сам купил!