какое только известно человечеству, исходит от религиозных образов, религиозных символов и созерцаний. Юнг признает, что образ Божества в человеческой душе есть образ наивысшей ценности и наивысшей реальности; единственный образ, способный определять все наши поступки и все наше мышление, способный сосредоточить на себе всю нашу психическую энергию, способный охватить и разрешить своей объединяющей силой все противоречивые стремления подсознания *. Не нужно думать, что этот образ отчетлив и понятен, что его можно мыслить ясно и раздельно; напротив, он полон таинственности, непонятен и несказанен. Но совершенно таково же и подсознание: оно тоже таинственно и непроницаемо: в этом их исконное сродство. Исконную религиозность подсознания Эд. фон Гартман выразил в следующих замечательных словах:
«Мы можем утешиться в том, что имеем сознание столь практическое и столь низменное, столь мало поэтическое и религиозное: — в нашей собственной глубине существует изумительное подсознание (das Unbewusste), которое грезит и молится, в то время как мы зарабатываем на жизнь».
|
|
Подсознание молится, но не знает само о чем; оно «ходатайствует воздыханиями неизглаголанными», оно чувствует, но не знает, чего хочет. Одно несомненно, оно предчувствует и предугадывает полноту и богатство бытия; а потому во всяком Слове Откровения узнает божественную полноту (πλήρομα), которой оно искони желало. Эрос жаждет полноты вечной жизни. Само
подсознание есть полнота своего рода, но странная полнота, которой чего-то не хватает;
это хаос, которому не хватает космоса; это «все», которому не хватает единства и всеединства. Только Бог, как «Вседержитель», как единство противоположностей (coincidentia oppositorum), как разрешение всех трагизмов (Утешитель),— есть то, что предчувствует и чего жаждет подсознание. Он есть абсолютно-желанное, наглядное (но непостижимое!) единство Бога и человека в полноте (πλήρομα) Богочеловека.
* Юнг. Психологические типы. Op. cit. Стр. 43—44, 230. Сравни вообще стр. 170—209 и 228—245. В терминах Спинозы можно было бы сказать, что идея Бога есть единственная идея в душе, способная образовать «всепоглощающий аффект», который концентрирует и сливает все другие аффекты в единство «интеллектуальной любви к Богу» '. Спиноза несовременен здесь только в этом выражении — «интеллектуальной», несовременен в своем интеллектуализме.
Весь этот религиозный опыт вполне несомненен для Юнга; образ Божий в душе он называет «объединяющим символом», разрешающим все трагизмы души *. Но Юнг остается психологом-аналитиком, он не выходит за пределы имманентного содержания опыта и, как ученый, не высказывается с точки зрения метафизической, онтологической и мистической. Его можно истолковать в духе позитивного имманентизма и психологизма, для которого Бог есть только «esse in anima» 6, вера в Бога есть только необходимая и ценная функция души. Для нас важно, что, даже встав на эту осторожную, опытную, научно-скептическую точку зрения, можно сказать, что образ Божий обладает величайшей мощью внушения, превышающей все другие мыслимые внушения.
|
|
Как же обстоит дело для верующего мыслителя, метафизика или мистика, исходящего из признания абсолютной реальности Божества? И для него, конечно, образ Божий в душе будет обладать наибольшей возможной силой внушения; и для него Он разрешает все трагизмы души и потому несет спасение и утешение; но для него все подлинные религиозные внушения исходят от Бога и от Богочеловека. Механизм «внушения» остается тем же, человеческая душа устроена так, что она является медиумом для внушений; но внушения, высшие и драгоценнейшие, исходят прямо от Бога, как от реальной личности, столь же реальной, или даже более реальной, чем наша собственная личность. «Религия есть внушение»,— скажет позитивист и атеист, думая этим умалить религию; на самом же деле в этом ее величайшая мощь. Чем была бы религия, если бы она не могла и не умела внушать? Она «внушает» так, как отец внушает сыну, как учитель внушает ученику. Когда Христос говорит: «имеяй уши да слышит» 7, Он внушает, он бросает семена Логоса в глубину сердца. И трехчленный ритм внушения выступает ясно в притче о сеятеле: 1) сказанное слово, видимое семя, бросаемое в землю; 2) его подпочвенное, подсознательное, невидимое бытие; 3) видимый рост и плоды, творческий акт, вырастающий из подсознания. Подсознание различным образом принимает внушение, как и подпочва различным образом принимает зерно. Существует благодарная почва и неблагодарная, благоприятное и неблагоприятное для внушения состояние подсознания. Существуют, наконец, плевелы вредных внушений, грозящих заглушить внушения ценные и плодотворные.
Ценные, творческие внушения религиозный человек переживает как откровение свыше, он чувствует себя «медиумом», воспринимающим благодатное внушение как благой дар; при этом остается верным, что всякое внушение есть самовнушение: сам человек («сокровенный сердца человек») должен принять внушение, как бы еще раз сделать его себе; благодать нужно не только дать, но и взять.
* Он дает при этом замечательное философское понимание реального символа в отличие от «знака» и аллегории. См. Op. cit. 442—449 и 179ff.