Глава I. О том, что наслаждение [якобы] не является высшим благом, к нему не стремятся самому по себе, [и прежде всего о мужестве]
…Поговорим сначала о мужестве, затем, если потребует дело, и о других добродетелях. Ибо мужество, очевидно, дает более широкое поле стремлению к добродетели, являясь своего рода открытой борьбой против наслаждений. В нем, как мы знаем, кроме прочих, упражняли себя те, о которых мы упоминали. Этих людей, как я сказал уже, ты превозносишь до небес. Я же, клянусь, не вижу причины, на основании которой можно сказать, что они действовали во благо и стали добрым примером. Если я не отвергну трудностей, жертв, опасностей и даже смерти, какую награду или цель ты мне предложишь? Ты отвечаешь: нерушимость, достоинство и процветание родины. И это ты считаешь благом и достойной наградой, из-за надежды на это побуждаешь идти на смерть? А если я не повинуюсь, ты скажешь, что я совершил преступление перед государством? Посмотри, как велика твоя ошибка, если можно ее назвать скорее ошибкой, а не коварством. Ты выдвигаешь славные и блестящие понятия – «спасение», «свобода», «величие» и не объясняешь их смысла для меня после моей смерти. Только ведь, умирая, я не получу обещанного; дадут ли мне то же самое, чего я лишусь, и оставляет ли что-то себе тот, кто идет на смерть? Но разве смерть этих людей, скажешь ты, не помогла родине и разве спасение родины не является благом? Я не признаю этого, если ты не разъяснишь. Но ведь государство, освобожденное от опасности, наслаждается миром, свободой, спокойствием и изобилием. Хорошо! Ты говоришь верно, и я с тобой согласен. Но зачем тогда так проповедовать и возносить к звездам добродетель, которая добывает то, из чего более всего состоит наслаждение? А те, кто действовал мужественно? [Ты скажешь], что родина была спасена и достигла процветания. Но помогли ли они спасению и процветанию родины, если сами исключены из наслаждения этими благами? О глупые кодры, курции, деции, регулы и прочие храбрейшие мужи! Благодаря вашей божественной добродетели вы только то и приобрели, что приняли смерть, лишив себя обманным путем того, что является наградой за мужество и труды; вы подобны змеям, которые рождают детей и дают им свет, себя же лишают его, и гораздо лучше было бы для них не рождать вовсе. Так и вы добровольно стремитесь к смерти, чтобы не погибли другие, которые, оставленные вами для жизни, со своей стороны даже не считают должным для себя ради вашего достоинства претерпеть трудности. Я не могу в достаточной степени понять, почему кто-то хочет умереть за родину. Ты умираешь, так как не желаешь, чтобы погибла родина, словно с твоей гибелью не погибнет и она. Как лишенному зрения свет представляется мраком, так и для умирающего все гаснет вместе с ним.
Ты боишься потерять родину, как будто нельзя жить в другом месте, а не там, где родился. Иногда вообще полезнее провести свою жизнь за пределами родины, что часто делали многие ученые люди... Поэтому продолжает сохранять свою силу славнейшее изречение: «Там для меня родина, где хорошо»....Оставим примеры, которых в нашу пользу очень много, и обратимся к разуму. Что ты называешь родиной? Очевидно, город и государство, т. е. людей. А кого из них в первую очередь? Конечно, людей, ибо город без граждан не более желательная вещь, чем труп. Далее, кто среди всех людей самые дорогие? Несомненно, родители, дети, супруги, братья и затем [все] остальные. И если за тех, которых я только что назвал, никакое человеческое соображение не вынудит меня принять смерть, почему я должен буду умирать за других и предпочесть своему спасению спасение другого человека? Ты скажешь, что лучше благо многих, чем одного, так что я должен буду, как я полагаю, умереть и за 10 варваров. Я также предпочел бы спасти от смерти десять, чем одного, и если бы сделал по-другому (в том случае, когда все лица равны), то совершил бы ошибку.
Но я скорее должен спасти себя, чем сто тысяч других. Для меня самого моя жизнь большее благо, чем жизнь всех остальных....И вообще я сказал бы: что может быть выдумано более извращенное, чем счесть кого-то более дорогим тебе, чем ты сам. Не только в устранении опасностей для жизни, но и в стремлении к благам фортуны никто не предпочтет чужое благо своему собственному. И если, предположим, мне дан выбор сделать королем отца, которого, клянусь, я очень люблю, или – да будет позволено сказать – себя самого, то я предпочту себя ему, как сделает и он, хотя и называет меня своей жизнью. То же, что говорит Луцилий, а именно что прежде всего надо думать об интересах родины, затем родителей и, наконец, о наших собственных, имеет как раз обратную силу: на первом месте должны стоять наши интересы, на втором – родителей и на последнем – родины, т. е. других людей. И что бы ты ни говорил, что отдашь жизнь за родину, сделав это добродетельнейшим образом и не преследуя никакой выгоды, ничто не подвигнет тебя на это. Но ведь никакой награды не требует для себя добродетель, являясь сама себе лучшей наградой, [возразишь ты]. Я никогда не слыхал ничего глупее этого мнения. Что значит, что добродетель служит сама себе наградой? Я буду действовать мужественно. Почему? Ради добродетели. А что такое добродетель? Действовать мужественно. Это оказывается пустой забавой, а не наставлением, шуткой, а не увещеванием. Я буду поступать мужественно, чтобы поступать мужественно, я пойду на смерть, чтобы умереть. И это ли не награда, и это ли не вознаграждение! Разве не признаешь теперь с уверенностью, что добродетель является призрачной и бесцельной вещью?
|
|
|
|
Глава XV. Опровержение противоположных мнений и о том, что справедливость не должна иметь отношения к добродетели
...Из всего [вышеизложенного] ясно, что добродетель – пустое и бесполезное слово, ничего не выражающее и не доказывающее, и ради нее ничего не следует делать. Ради нее не действовали и те герои, которые были названы....[Они] руководствовались не добродетелью, а одной лишь пользой, к которой все и следует свести. Чтобы ответить в самых общих чертах: только то надо назвать пользой, что или лишено ущерба, или, по крайней мере, больше, чем ущерб…В тех случаях, которые я приводил, без сомнения, то добродетельнее, что полезнее. Почему предпочтительнее бежать, чем оставаться в строю, когда остальные бегут? Почему не следует щедро раздавать (или, как я сказал бы, расточать) все имущество, но надо и себе что-то оставить? Почему предпочтительнее не быть терпеливым, слушая злые речи, а изгнать ненавистника? Очевидно, потому, что это полезнее для жизни, состояния и молвы. Таким образом, большие блага, т. е. те, которые заключают в себе большие выгоды, предпочитаются меньшим благам, как и меньший ущерб большему. Что же такое большие блага и что меньшие, определить трудно именно потому, что меняются времена, места, лица и прочее. Но чтобы разъяснить суть дела, я бы сказал вот что: по крайней мере, главное условие [большего блага] заключается в том, чтобы быть лишенным несчастья, опасностей, беспокойств, трудностей, стремясь к тому, чтобы быть любимым всеми, что является источником всех наслаждений. Что это такое, все понимают, и [свидетельство тому] – многочисленные книги о дружбе. И напротив, известно, что жить среди ненависти подобно смерти. Руководствуясь этим правилом, мы узнаем добрых и злых людей, т. е. умеющих или не умеющих вести жизнь с наслаждением.
|
|
Глава XVI. О тиране Дионисии и о том, что пороков избегают ради пользы, а не ради добродетели
...Не может быть такого, чтобы люди, за исключением глубоко несчастных и привыкших к злодеяниям, не радовались благу другого человека и, более того, сами не были причиной его радости, например спасши его от нужды, пожара, кораблекрушения, плена. На основании ежедневной практики надо научиться радоваться благам других людей и всеми силами постараться, чтобы они нас полюбили. Это случится только тогда, если мы их полюбим и будем стремиться оказать им большие услуги, если мы пренебрежем этим, то никогда не сможем вести жизнь с радостью.
Глава XXVII. О том, что большая польза должна предпочитаться меньшей
...Ты нашел на земле деньги какого-нибудь прохожего. Верни их человеку... Ты возвратишь деньги не потому, что возвратить их – добродетельно, но чтобы порадоваться благу человека и его радости и, кроме того, снискать расположение его и других [с тем, чтобы приобрести себе доверие]. Однако здесь необходим совет: ты должен умышленно сделать это не наедине и не скрыто от всех, иначе это известие не дойдет до других людей. [И ты сделаешь] это ради пользы, а не ради добродетели, как я уже часто говорил. Если основание [этого поступка] для тебя в том, чтобы не причинять вреда человеку, насколько достойнее и целесообразнее мое – чтобы и ему, и себе принести пользу. И хотя я действую только в собственных интересах, но при этом я хочу быть полезным другому, с тем чтобы равным образом быть полезным самому себе. Так как если бы я не возвратил деньги прохожему, то был бы преступником по отношению к своему доброму имени. Но верно и то, что если бы деньги были нужны мне для сохранения жизни, то, по нашему мнению, возвращать их не следует.
|
|
Глава XXXII. Заключительное слово о похвале наслаждению
Но пора воздать наконец похвалу наслаждению...Ведь не только законы (о них я говорил выше) созданы для пользы, которая рождает наслаждение, но также города и государства, где, если говорить об управлении, государя, правителя или короля никогда не избирают люди, если не в ожидании себе высшей пользы. Зачем упоминать столь многочисленные искусства (кроме свободных), которые или удовлетворяют необходимые потребности, или украшают жизнь, например агрикультуру... архитектуру, ткачество, живопись, корабельное дело, ваяние, изготовление пурпура? Разве в любом из этих искусств создается что-либо из любви к добродетели?
И разве такие свободные искусства, как искусства чисел, меры, пения, рождают что-то, связанное с добродетелью? А медицина, занимаясь которой не стремятся ни к чему другому, кроме здоровья других людей... и собственной выгоды? Добавь сюда и профессию юристов, о которой можно сказать то же самое. Поэты же, как говорит Гораций, хотят другим приносить пользу или наслаждение, а себе самим выгоды; им подобны историки, хотя и тем, и другим сопутствует и какая-то выгода....А из-за чего другого, скажи, возникла дружба, столь восхваляемая во все века и у всех народов, если не из-за взаимных услуг, как, например, давать и принимать то, что требует общая польза, если не из-за радости говорить, слушать и делать вместе другие вещи? Нет никакого сомнения, что и основанием отношений господ и слуг является исключительно выгода. А что сказать об учителях и учениках? Наставники не могут относиться к ученикам с любовью, если не надеются, благодаря им, добыть себе выгоды или приумножить свою славу. Сами же ученики обычно не уважают наставников, если узнали хвастунов вместо ученых, придир вместо обходительных, из чего первое относится к пользе, второе к наслаждению. Пойдем далее, к самому важному.
Даже родителей и детей связывает цепь пользы и наслаждения....Еще менее сомнений должно быть в отношении мужа и жены, братьев и сестер. Сам брак, как соединение мужчины и женщины, рожден, по-видимому, из обоюдного наслаждения. И когда нужно что-то сделать для родителей, детей, родственников или прочих людей по совести и усердию, даем совет: не взывать к добродетели, как считают некоторые, а попытаться возбудить чувство. …О бессмертные боги, вас также нельзя обойти молчанием! Призываю в свидетели вашу веру. Кто молил вас когда-нибудь о том, чтобы ему даровали добродетель, и кто когда-нибудь принимал обеты для ее достижения и, более того, выполнял их, кто с надеждой на это приходил в ваши храмы, украшал и воздвигал их? Скажу честно, я бы никогда не просил вас об этом. …Что же касается других людей, то мы можем видеть, что один молит о здоровье, другой о богатстве, третий о детях, четвертый о продлении жизни, иной о победе, об отведении опасности, о власти.
Поэтому такие боги, как Эскулап, Юнона, Фортуна, Марс, Юпитер, которые могут даровать эти блага, находятся в почете.