Запись беседы Полномочного Представителя СССР в Великобритании с Премьер-Министром Великобритании Чемберленом

29 июля 1937 г.

1. По общепринятому в Англии обычаю я давно уже собирался сделать официальный визит новому премьеру. Такие же намерения имелись и у других послов в Лондоне, Чемберлен, однако, с недели на неделю откладывал эти приемы, пока не подошел конец парламентской сессии. Тогда, желая перед отъездом на каникулы подчистить все хвосты, премьер стал быстро, одного за другим, принимать представителей различных великих держав: американца Бннг.хэма. итальянца Гран-ди и др. 29 июля он принял меня в своем кабинете в палате общин. Зная, что премьер очень перегружен, я решил не терять зря времени и взять быка сразу за рога. Еще до свидания с Чемберленом у меня имелись сведения о том, что генеральной линией его внешней политики является заключение «пакта четырех» и з особенности урегулирование отношений Англии с Германией. Я хотел проверить данные сведения и потому сразу же поставил Чемберлену вопрос: какозы, по его мнению, наилучшие методы для достижения «умиротворения Европы»?

2. Чемберлен, который, видимо, не ожидал такого вопроса, несколько запнулся и не то удивленно, не то смущенно посмотрел на меня. Потом он начал отвечать, медленно выговаривая слова и от времени до времени запинаясь. «Я не могу указать

какого-либо краткого пути к достижению такого результата,— начал Чемберлен,— умиротворение Европы — дело сложное н длительное. Оно требует большого терпения. Тут годятся всякие способы и всякие методы, которые могут дать результат. Надо ловить каждую представляющуюся возможность». Премьер-министр на мгновение замолчал, подумал и потом продолжал: «Я думаю, что первым и наиболее непосредственным шагом к умиротворению Европы могло бы быть благоприятное урегулирование испанского вопроса. Испания сейчас в центре внимания. Испанские события создают большое количество осложнении и конфликтов в Европе. Если испанская война не закончится быстро или по крайней мере не будет полностью локализована, можно опасаться в дальнейшем еще более серьезных потрясении в Европе. Надо кончить с Испанией — это первая предпосылка на пути к умиротворению Европы», Я спросил Чемберлена, что он понимает под выражением «надо урегулировать испанский вопрос». Чемберлен опять помолчал, подумал и ответил: «Урегулировать испанский вопрос — это, на мой взгляд, значит превратить испанскую борьбу в чисто испанскую. Мы надеемся, что нам удастся в конечном счете добиться такого результата; полагаю, и с Вашей помощью?» Я принял вызов и заметил, что такова же основная идея, проходящая красной нитью через испанскую политику Советского правительства. Но вот как этой цели достигнуть? Ни для кого не секрет, что на стороне Франко сражается большая итальянская армия и многочисленные отряды немецких специалистов, летчиков, артиллеристов, танкистов и т. д. Думает ли Чемберлен, что итальянцы и немцы действительно готовы вывести своих так называемых волонтеров из Испании? Я в этом сомневаюсь. К такому скептицизму меня приводит 11-месячная работа в Комитете по невмешательству. А ведь эвакуация волонтеров — это в настоящий момент сердцевина всей проблемы невмешательства.

3. Чемберлен ответил не сразу. Он посмотрел сначала в окошко, потом на потолок и наконец медленно начал: «Не подлежит сомнению, что Муссолини очень хочет видеть Испанию фашистской. Всего лишь два дня тому назад в разговоре со мной Гранди передал мне лично послание от Муссолини, в котором он, заверяя меня в отсутствии у Италии каких-либо территориальных амбппий в отношении Испании, в то же время доказывал необходимость победы Франко. Эта победа, по мнению Муссолини, нужна для того, чтобы избежать превращения Испании в «большевистское государство». Если Франко потерпит поражение, торжество коммунизма в Испании будто бы неизбежно. А с этим Италия не могла бы примириться. Я не согласен с Оценкой Муссолини. Я не думаю, чтобы в Испании ^пРи каких бы то ни было условиях сейчас могли победить коммунисты. Но таковы настроения Муссолини. Тем не менее я не

прихожу в отчаяние. Я не думаю, чтобы это было последнее слово главы итальянского государства. Надо только иметь выдержку и терпение. Он отойдет от своих теперешних позиции, и тогда его можно будет убедить вызести из Испании итальянских легионеров». Я сказал^-. «Вашими бы устами да мед пить. Мое правительство было бы чрезвычайно радо, если бы Ваш прогноз осуществился. К сожалению, пока я не вижу обнадеживающих симптомоз з указанном направлении». Чембер-лен, однако, поддерживал высказанную им ранее мысль и вновь повторил о необходимости выдержки и терпения¹⁶¹.

4. Далее премьер-министр поинтересовался, что мы думаем об испанском конфликте и какова позиция СССР в данном вопросе. Я дал Чемберлену необходимое объяснение, подчеркнув в особенности наше желание ликвидировать интервенцию и превратить испанский конфликт в чисто испанский. Верные нашим общим принципам, мы и здесь стремимся к тому, чтобы испанскому народу было обеспечено право на национальное самоопределение. Мы не задаемся целью насаждать в Испании коммунистический или какой-либо иной строй. Вопрос о той или иной форме правления — дело самого испанского народа. Но мы стараемся в меру наших сил предотвратить иностранное вмешательство, откуда бы оно ни исходило, во внутренние испанские дела. В борьбе за обеспечение Испании возможности самостоятельно решать свою судьбу мы старались и стараемся по возможности координировать свои действия с действиями Англии и Франции. На протяжении минувших П месяцев у нас бывали разногласия по тем или иным практическим вопросам, связанным с испанской проблемой, у нас могут быть такие разногласия и впредь. Я хочу надеяться, однако, что эти разногласия не будут преувеличиваться ни с чьей стороны и что они не помешают общей работе СССР и Великобритании в деле укрепления мира. Чемберлен выслушал мои объяснения с большим вниманием и видимым сочувствием. Однако сразу же после этого зыясннлось, что он понял их по-езо-ему. Премьер-министр сказал: «Вот Муссолини хочет создания в Испании фашистского государства, а вы этого не хотите. Перед нами две крайности. Англия старается занимать среднюю позицию между зами и Муссолини;;-. Я возразил, что Чемберлен неправильно характеризует фактическое положение вещей. В самом деле, Муссолини хочет установления в Испании вполне определенного режима — фашистского, СССР же, наоборот, вовсе не стремится к установлению в Испании какого-либо определенного режима, скажем, социалистического, коммунистического и т. п. СССР хочет только того, чтобы зее другие державы оставили Испанию в покое и предоставили ей возможность самостоятельно установить такой режим, какого пожелают испанские народные массы. Между позицией Италии и позицией СССР очень большая разница. Только теперь

Чемберлен вынужден был согласиться, что разница действительно существует и что она весьма серьезна. Он высказал одобрение по адресу нашей позиции и прибавил, что она принципиально очень близко совпадает с позицией Великобритании. «К сожалению, однако,— добавил Чемберлен,— я очень боюсь, что испанскую проблему нам не удастся так скоро решить, а без этого трудно себе мыслить возможность каких-либо серьезных мероприятий по действительному умиротворению Европы».

5. Премьер-министр опять помолчал и затем загозорил на другую тему: «Меня постоянно тяготит одна мысль: нынешняя Европа полна страхов и подозрений. Страны и государства не дозеряют друг другу. Если одна держава начинает вооружаться, другая немедленно же начинает думать, что эти вооружения направлены протнз нее и, чтобы парировать действительную или воображаемую опасность, тоже хватается за вооружения. Так одно цепляется за другое, и в результате все мы тратим колоссальные деньги непроизводительно на орудия смерти и разрушения — деньги, которые с гораздо большей пользой могли бы израсходовать на улучшение положения широких слоев населения. Говоря это, я не хочу бросить какой-либо упрек по адресу вашей страны; мы ведь сами тоже вооружаемся. Ваша страна — я в это твердо верю — не хочет войны. не угрожает своим соседям, и мы хотели бы с вами сотрудничать в деле защиты мира. Перед вашей страной стоят крупнейшие проблемы внутренней реконструкции и разработки ее естественных богатств. Я кое-что слышал н читал о вашей великолепной стране и знаю, что естественные богатства ее поистине неисчислимы. Эта внутренняя работа должна занять у вас много лет и десятилетий, и, конечно, вам невыгодно и нежелательно нарушать ее мирный ход какими-либо внешними осложнениями. Но есть на езете и другие страны, которые настроены несколько иначе. Вот, например, Германия. Немцы не перестают говорить о странах «имущих» и «неимущих». Не знаю, к какой категории стран они вас причисляют, но нас_: Великобританию, они относят к категории «имущих», а себя к категории «неимущих». На этой базе в Германии ведется большая агитация и раздуваются весьма опасные страсти, а з результате страхи и напряжение в Европе только увеличиваются. Надо с этим как-нибудь покончить. Я понимаю, что сразу такого результата достигнуть нельзя. Потребуются годы и годы для умиротворения Европы. Но нельзя ли сделать хотя бы первый шаг к созданию более благоприятной атмосферы в нашей части света?» Я спросил, что конкретно Чемберлен имеет в виду. Премьер-министр ответил: «Наряду с испанским, вторым очень важным и Очень срочным вопросом является вопрос германский. Я считал бы очень полезным заставить кемцез от общих Фраз об «имущих» и «.неимущих» державах,— фраз, точный

смысл которых никому не ясен,—перейти к практическому деловому обсуждению немецких пожеланий, Если бы мы могли сесть с немцами за один стол и с карандашом в руках пройтись по всем их жалобам и претензиям, то это в сильной степени способствовало бы прояснению атмосферы или по крайней мере уточнению существующей ситуации. Мы знали бы тогда, чего немиы хотят, и знали бы также, возможно ли удовлетворение германских требований. Если возможно, мы бы пошли Германии максимально навстречу, есл-л невозможно, мы приняли бы другие решения. Такова, мне кажется, важнейшая потребность момента. Германия, конечно, не единственная проблема Европы, но она самая главная. II мне хотелось бы, чтобы европейские державы тзердо и последовательно пошли по пути разрешения данной проблемы, не отзлекаясь второстепенными вопросами и не задерживаясь из-за разных мелочей. Ясно, что умиротворение Европы зависит не только от разрешения германской проблемы. Есть целый ряд других вопросов, требующих урегулирования. Мы должны стремиться к общеевропейскому соглашению — такова наша цель, но, во всяком случае, начало должно быть положено путем разрешения германской проблемы». В ответ я вкратце изложил свои сомнения насчет эффективности того пути к «умиротворению Европы», который рисуется Чемборлену. Премьеру это, видимо, не соз-сем понравилось, однако, не желая вступать в дальнейшую полемику, он поспешил ответить, что вопрос, который мы обсуждали, очень сложный и что по нему могут быть вполне честные расхождения зо мнениях. Во всяком случае, Чемберлен всегда готоз выслушать соображения инакомыслящих.

6. На этом деловая часть разговора закончилась. Дальше пошли уже чисто протокольные вещи, записывать которые не имеет смысла.

Общее впечатление от разговора с Чемберленом у меня сводится к тому, что сейчас он серьезно носится с идеей «пакта четырех» и организации западной безопасности, будучи готов для достижения этой цели идти далеко навстречу Герма-кии и Италии. Однако, если бы в процессе дальнейших событий для пего стало ясно, что соглашение с этими обеими странами невозможно пли что за него приходится платить неприемлемой для Англии ценой, он занял бы тогда в отношении фашистских держаз гораздо более твердую позицию, чем занимал ее бывший премьер Болдуин.

Полномочный Представитель СССР в Великобоитанни

И. Майский

Лгч27, по арх.

270. Запись беседы Полномочного Представителя СССР в Румынии с Премьер-Министром Румынии Татареску

29 июля 1937 г.

29 июля в 6 утра я выехал на машине з Пояну. имение Татареску, куда я прибыл в 2 часа, прямо к завтраку. За завтраком мы начали беседу, которая продолжалась без минуты перерыва около семи часов то в его вилле, то в саду, то з прилегающем к пилле винограднике.

Беседа началась с обозрения внутреннего положения страны и предстоящей смены кабинета. Татареску утверждает, что он отсоветовал королю возобновить ему мандат на образование нового правительства и решительно откажется, если король возобновит предложение. Ему нужно, говорит Татареску, 8—10 месяцев, свободных от управления государствэм. для того чтобы привести в порядок дела партии и решить вопрос о шефстве, после чего он сможет снова «покориться высочайшему пожеланию». Он не только уверен в своем скором возвращении к власти, ко узеряет, что и в оппозиции он сохранит свое влияние на политику страны. «История Румынии,—говорит Татареску,— знает дза долгих министерства — оба либеральных, под руководством Братиану; министерство Татареску — третье». Что касается преемников, Татареску" примерно говорит то же. что Инкулец* и министр торговли Попп, с той разницей, что он опровергает сведения, будто по внушению нынешнего кабинета король поставил условием Михалаке пригласить Вайду. Татареску, однако, не отрицает, что такая комбинация облегчала бы царанистам приход к власти. Будущему кабинету он дает жизни максимум год, после чего он образует новый кабинет. Потом он перешел к моим разговорам с Антонеску и Ннкулеиом *. Начал с того, что мы (СССР, Франция и, должно быть, Чехословакия) должны забыть Титулеску. Королевство с 20 млн. населения не может допустить, чтобы международное доверие к нему зависело от одного человека. Потом перешел к тому, что в линии внешней политики Румынии ничего не изменилось — не прибавилось и не убавилось ни одного нового союза. Итальянцы предлагали возобновить союз о дружбе 1926 г., начиная с октября прошлого года; румынское правительство отказало итальянцам, несмотря на то что с Италией никаких противоречий у Румынии нет. Германия делала Румынии я делает по сен день самые заманчивые предложения в части вооружения армии. Он, Татареску, противостоит этому соблазну, идя зачастую против интересов страны и сопротивляясь имеющемуся в стране прогерманскому течению. Все это потому, что Румыния верна Франции п Чехословакии — своим главным союзникам.

* См. док. As 24i.

Если бы Румыния решила строить всю свою политику на беков-ских началах, ей незачем договаризаться с Польшей: она имеет возможность договориться непосредственно с Германией, которая имеет то. по крайней мере, преимущество, что при одинаковой с Польшей политике она, Германия, является великой державой.

Поездки в Польшу и из Польши * являются поездками протокольного порядка, и все. Тем не менее для того, чтобы ослабить впечатление от этих поездок как в Европе, так и в особенности в Польше, так сказать, чтобы поставить эти поездки на их настоящее место, он, Татареску. вклинивал между ними либо чехов, либо французов. После Мосышцкото и Бека приезжал Годжа **, которому устроили здесь королевскую встречу, должен был приехать Кот, и не вина румынского правительства, что в Париже разразился кризис как раз 21-го числа. По настоянию его, Татареску, король отказался от инкогнито в Париже, чтобы сбалансировать этой поездкой свою поездку в Варшаву; король отказался от деловой поездки в Зигмарннген, чтобы не дать повода к разговорам. Румыния, говорит Татареску* является и сейчас страной, цементирующей Малую Антанту и Балканскую Антанту. Он закончил эту диатрибу злостным выпадом против Титулеску и его officine sinistre*** (имелась в виду французская пресса).

Татареску удивляется, как при таких условиях, когда постоянство и последовательность румынской внешней политики налицо и доказана, мы могли подумать, что Румыния изменила свое отношение к Союзу; нам не может не быть известным, что румыны дорожат отношениями с Союзом, что мы напрасно думаем, что единственным носителем идеи советско-румынской дружбы в Румынии является Тнтулеску. Не следует забывать, что Титулеску — одиночка, не опирающийся ни на какую общественную группировку. Выполняя завет Иона Братиану. партия либералоз искала нормализирования отношении с Советами, и не вина либералов, что венская попытка 1924 г. **** потерпела фиаско. Либералы 10 лет спустя выполнили завет Братиану. Ничто не мешало румынам пойти по стопам югославов и не возобновить отношений, однако румыны по этому пути не пошли. Татареску, приведя это как доказательство своих добрососедских намерений, снова перешел на свои отношения с Францией и Чехословакией. Все это продолжалось очень долго.

Я ответил Татареску, что имел бы многое сказать об отношениях Румынии к Чехословакии, и о состоянии на нынешней стадии Малой Антанты, и о специальном характере отноше-

* См. док. Л* 53, 55 133, 203. ** См. док. Ns 203. "* — зловещей кухн:: (фр.). •**• См т. \И. док. К<> 26. 87, 90, 95

иии с Югославией, которые ни мне, ни многим другим, в том числе значительнейшей, наиболее весомой части общественного мнения многих стран — союзников и друзей Румынии, совсем не представляются в том свете, в каком себе рисует все это премьер. Я не считаю возможным на этом останавливаться, так как это не входит в обязанности и в права посланника — дискутировать вопросы отношений страны его пребывания со всеми прочими странами, тем менее я считаю для себя возможным подвергать сомнению степень верности Румынии своим союзным обязательствам, хотя налицо имеются факты, в особенности тогда, когда противоположное утверждает премьер.

С этой оговоркой я отметил все же, что безопасность Чехословакии никак не может выиграть от укрепления румыно-польского союза, который в последнее время достиг пароксизма. Уменьшение чувства безопасности Чехословакии прямо компрометирует безопасность и Франции. При этих условиях утверждения премьера, возможно, отражают его намерения, но нисколько не действительное положение вещей.

Татареску меня прервал на этом месте следующей фразой: «Чехословакия может только выиграть от развития и укрепления румыно-польских отношений, ибо она знает, что улучшение чешско-польских отношений, если оно станет возможным, будет следствием тесных румыно-польских отношении». Перейдя тут же на наши отношения, я сказал, что серия польско-румынских визитов, развившихся с такой калейдоскопической быстротой, не является изолированным актом, случайным эпизодом, а только завершила процесс ухудшения отношений, начавшийся с ухода Титулеску и систематически развивавшийся все время, почти год. Я напомнил Татареску мое предупреждение о моих опасениях и его заявление о неосновательности моих опасений, равно как его заверения, что он, опираясь на могущественную партию либералов и имея полное доверие короля, все сделает лучше и быстрее, чем Титулеску; напомнил ему, что отношения с Советами, по его выражению, являются краеугольным камнем внешней политики Румынии *.

События показали, что оказался прав я, а не Татареску и что отношения с нами начали на глазах у всех ухудшаться. Уже первая поездка в Польшу началась с заявления представителя Румынии, имевшего чисто антисоветский характер. Тот же представитель в интервью, данном германской прессе, открыто проводил сравнение между значением Германии и Советов во внешней политике Румынии отнюдь не в пользу моей страны. Фашистов, выступавших в румынском парламенте с атаками против Малой Антанты, квалнфицированнен-

См. также прим. &4.

шии представитель румынского правительства пытался умаслить выступлением в отношении моей страны, о котором наименьшее, что можно было сказать, что оно было некорректным. Румынским правительством были допущены мелкие акты, которые очень подозрительно смахивали im преднамеренную антисоветскую провокащ-гю без всякой пользы для румын и представляли собой ярко выраженный жеманфишнзм * по адресу СССР.

Румыны это все сдабривали заявлениями с глазу на глаз о своих искренних дружественных намерениях**, которым мы вначале склонны были верить. Такие были сделаны заявления в Москве, Бухаресте и Женезе.

Одновременно была спущена с цепи вся возможная румынская пресса, которая отравляла общественное сознание Румынии самыми нелепыми, самыми гнусными выдумками о моей стране, о моем правительстве, о вожде народов СССР. Наконец, спят был цензурный запрет с некоторых вопросов, о которых было догозорено с Титулееку, что они не подлежат дискуссии в прессе***. Этот факт мы рассматривали как провоцирование нас на реплика- Верные нашему обязательству и воодушевленные идеей мира, мы на эту провокацию не поддались. В стране зашевелились антисоветские эмигрантские организации: и фашистские, и воинские, и украинские — и стали выходить на общественную поверхность. Имея основания для протестов или представлений, мы тем не менее молчали, не желая давать повода сказать, что мы ищем ссоры. В цензурном управлении ке пропускают таких книг, как «Петрография», задерживаются творения великого поэта Пушкина и др.

Румынское правительство, очевидно, приняло наше миролюбие за нашу слабость, окураженное к этому россказнями итальянцев и поляков, а может, поверив сведениям из «Курен-тулаг, и сочло все позволенным в отношении Созетского Союза. Румынское правительство, очевидно, сочло себя свободным от всех обычаев международной вежливости, в особенности по отношению к странам, с которыми оно претендует иметь корректные отношения, и последнему визиту в Польшу румыны придали выраженный характер антисоветской демонстрации. Вся румынская пресса, как фашистская, так п официальная правительственная, и обычные выразители мнения мннинде-ла. как «Диминяца», во всю мочь трубили, что поездка в Польшу ставит себе целью укрепить союз с Польшей, имеющий острие против востока, сопровождая это положение бывшим в ходу в 1919 г. термином «кордон на востоке, защищающий европейскую цивилизацию», ныне принятым Гитлером.

* От фр. <je m'en Fiches — наплевать. ^й* См. док, Кч 23. 53. 55, 175. *** См. лик..МЪ 175.

Мало того, румынское правительство, совершенно раздевшись, инспирировало главе государства, конституционному монарху, которому речи пишутся или должны писаться правительством, необходимость подкрепления этой антисоветской манифестации также н недопустимыми манифестациями против моей страны и военного характера. В этих условиях мы принуждены считать, что румыны полностью впряглись в бе-ковскую антисоветскую колесницу и, выполняя задание о развязывании сил воины, стали на путь открытой провокации.

Татареску прервал меня на этом месте и вновь, в третий раз, стал перечислять все заслуги румынского правительства без Тнтулеску по поддержанию традиционной румынской политики, в этот раз ссылаясь на путешествие короля в Париж, Лондон. Брюссель и Белград, особенно упирал на то, что в Париже и Лондоне король встретил исключительно теплый прием, où on a rendu hommage à la politique de Roumanie*. Он сказал, что примерно то же, что я ему изложил, он читал в телеграмме Чнунту, передававшей его беседу с Литвиновым**. Ои считает несправедливым, что мы. пропуская без внимания всю линию поведения румынского правительства, делаем такие далеко идущие выводы о направлении румынской политики и прибегаем к репрессиям, открывая в прессе вопрос о Бессарабии, который (вопрос! считается румынами раз и навсегда урегулированным. Он вновь повторил, что румынское правительство совсем не обязано было возобновлять отношения с Союзом и могло следовать примеру Югославии. Воодушевленное искренним желанием мира со всеми соседями, оно считало необходимым для жизненных интересов Румынии установить мир и на восточной своей границе. Если румыны до сего времени с нами не подписали пакта, то не потому, что они этого не хотели, а потому, что общественное мнение Румынии еще для этого не созрело, ио что в 1938 г- он с нами пакт подпишет обязательно —о дружбе, о консультации или взаимной помощи,—надо будет выбрать наиболее подходящее для румынских и советских интересов.

Я сказал Татареску, что подписание млн неподписание пакта не имеет ровно никакого отношения к трактуемой нами сейчас теме, тем более что ни в 1935, ни в 1937 г, не мы были инициаторами имевших место переговоров***. Теперь же возобновление переговоров мне представляется запоздалым пли преждевременным, в зависимости от разрешения кризиса. Поездки в Париж и Прагу могли бы быть действительными как

* — где румынской политике воздали должное (фр-). ** M. M. Литвинов беседовал с Чиунту на дипломатических пр:зеках ⁹ и 15 рдоля 1937 г.

„ *** См. т. XVI11, док. Аз 283, 295. 411. 426, 436; т. XIX. док..\|ь 273. 2S8_h ^JIKJ, 357 и док. JV> 131, 175 настоящего тома,

доказательство отсутствия антисоветских намерений н наличия желаний румынского правительства иметь с нами дружественные отношения только при параллельных демонстрациях дружественных намерений по отношению к нам. При наличии польских поездок, развивающихся параллельно с гнуснейшими атаками румынской подцензурной прессы против Советов, с одновременной постановкой как прессой, так и правительством в порядок дня вопроса о Бессарабии, поездки в Париж и Прагу мне кажутся попыткой диссимулировать* антисоветские намерения румынского правительства и его, Татареску (до тех пор пока мне н моему общественному мнению не будет доказано противное). Я заметил также, что помимо всего прочего эти поездки того, что хочет премьер, не доказывают, точно так же как ничего не изменилось в польско-чешских отношениях от поездок Рыдз-Смиглы и Гаме-лена **.

Что касается возможности, имевшейся у Татареску. следовать примеру Югославии, то ее отрицать трудно. Несмотря на двукратное упоминание об этом премьера, я отказался от мысли предположить, что премьер об этом сожалеет либо считает нас облагодетельствованными, за что мы ему должны быть навсегда благодарны. Я обратил внимание премьера, что географическое положение Югославии и Румынии не одинаково, поэтому рассуждать по аналогии было бь! неправильно. Отметил разницу между ним и мной, представителем одной шестой части земного шара, который из нас двух единственно мог бы упомянуть о восстановлении сношений в том смысле, какой ему хотел придать премьер, и в тех целях, какие при упоминании об этом премьер преследовал.

Татареску оборвал меня на этом месте и сказал, что я абсолютно неверно (absolument faux) его цитирую, что ои знает разницу между Румынией и Союзом Советов, что я придрался к нечеткому его выражению, что нормальные отношения между Румынией и Советами, конечно, больше пошли на пользу Румынии, что Советы могли бы прожить весь век и без Румынии, что Советы представляют сейчас мощнейшую военную державу с неисчислимыми и фактически неисчерпаемыми запасами всякого вида сырья и что именно в учете этой разницы в силе обеих стран он считает фантастическим наше предположение о том, что Румыния замышляет одна или в блоке антисоветскую агрессию, и несправедливым открытие нами вопроса о Бессарабии.

Я обратил его внимание, что мы еще нигде не ставили вопроса о Бессарабии, а что вопрос о Бессарабии поставлен и дискутируется румынами уже в течение года. Что касается

* — скрыть (от фи,), ** См. т. Х1Х_Г док..Че 254, 269.

статьи «Правды» *, то мы указали, что переход румынской политики на польские рельсы чреват опасностями для румынской территории с ее неурегулированными границами; мы сказали то же, что ежедневно говорят румынские демократические периодические издания, имея в виду ревизионистские Германию н ее сателлитов.

Мы и теперь считаем, что пароксизм польско-румынской дружбы нанес огромный ущерб Румынии и чувству ее безопасности. Мы считаем, что Польша, предприняв и реализовав все эти поездки туда и обратно, выполняла задание своего хозяина об изоляции Румынии, поссорив ее с ее единственным соседом — великой державой**. Мы очень сожалеем, что намерения Польши нашли такой благоприятный отклик в румынском правительстве, и считаем, что, будучи активными политиками, румынское правительство пошло на это, учитывая все возможные последствия. Что касается нас. то мы для нас все выводы, вытекающие из нового направления румынской политики, тоже готовы сделать.

Татареску стал меня уверять, что любое правительство, которое придет ему на смену, должно будет и будет искать дружбы с Россией; что было бы безумием со стороны румынского правительства, каким бы оно ни было, искать с Россией ссоры, которая в своем логическом развитии может закончиться расчленением румынской территории; что было бы бессмысленным и преступным со стороны румынского правительства мечтать об агрессии против Советов одной или в блоке, в особенности если партнером в этом блоке является Польша. О том, что связать свою судьбу с судьбой Польши было бы безумием или преступлением против жизненных интересов румынских народных масс, и нет такого человека в стране, который об этом мечтал [бы] серьезно, а не в порядке предвыборной демагогии. Такой человек, если бы нашелся, был бы авантюристом и не будет допущен никогда к руководству судьбами страны. Об этом он просит передать Советскому правительству. Он же, Татареску. будет искать случая и средства сделать это известным общественному мнению обеих стран.

Далее беседа начала повторяться. Был уже десятый час. Я отклонил приглашение остаться на ночлег и выехал в половине десятого вечера обратно в Бухарест. Расстояние от По-яны до Бухареста — 345 км.

М. Островский