Методика вокальной импровизации

Приглашая поучаствовать в музьгкальной импровизации, я никогда не ограничиваю участников и не исключаю участие в игре голоса, я вообще рекомендую использовать все, что может звучать и звенеть. В большинстве случаев люди предпочитают все-таки взяться за музыкальные инструменты, которые в буквальном смысле этого слова повсюду раскиданы, а не пользоваться (пока что) своим голосом.

Позднее — может, на том же самом занятии или на следующем, в зависимости от того, как «звучит» мой партнер или мои партнеры, — я предлагаю непосредственно использовать голос в качестве инструмента. Большинство моих взрослых клиентов принимают мое предложение «пошуметь», избегая все же открытого вокала, игры с голосом.

Клиент уже слышит в помещении звуки, которые он может сравнить со звуками собственными, звуками своего голоса. «Приятно то, что я не первая такое творю» — так сформулировала свою мысль одна из пациенток. Для нее было практически невозможно спеть что-нибудь в одиночку «в пустом помещении». Но после того, как она услышала, что происходит вокруг, она была поистине вдохновенна в своем вокальном творчестве, захватившем и прочих участников.

Шумы представляют собой ступень, на которой бессознательное находится в стабильной позиции, потому что в данный момент речь идет не о самовыражении Я, которое «еще во мне», «больше слышимо мною, чем другими». Данное «еще» возникает достаточно часто, когда клиенты берутся описать то, что чувствуют при последующем открытии возможностей голоса как средства музыкального самовыражения.

И вот это-то «еще» рушится, словно вражеский бастион, при переходе к пению и игре с вокалом, самостоятельно появляющимся из хаоса и шума. Будет лучше всего, если желание воспользоваться собственным голосом родится как бы само по себе. Первые открытые звуки голоса, смешанные с шумом, следуют в основном за знаками регрессии: смехом, хихиканьем, ухмылками, хохотом, фырканьем, улюлюканьем. Некоторым эта регрессия спустя какое-то время становится безразлична; другие все еще сопротивляются: «Я не позволю себя унижать!», «Детский сад какой-то!» Движение к прогрессу через регресс, переход в «здесь и сейчас» занимает у всех разное время. Насколько быстро пройдет по этому пути отдельно взя-

тая личность, зависит от того, сколько времени ей нужно для проработки и преодоления своего сопротивления. Но когда-нибудь это все-таки происходит. И тогда клиенты будут очень удивлены: «Как красиво это звучит», «Да я же могу петь по-настоящему», «Кажется, нам пора на сцене выступать», «Мы звучим, как какой-нибудь монастырский хор».

Данный этап перехода от инструмента через шум к открытому вокалу представляет таким образом «ступени уверенности». Непосредственное, без всякой предварительной подготовки, требование пользоваться вокалом в музыкальной игре означало бы для многих изгнание из защитного кокона группы, несмотря на то что в музыкальной терапии нет места таким понятиям, как «правильно» или «фальшиво». Я рассказываю о работе с группой начинающих, а не о сложившейся группе либо группе коллег на конференциях и спецкурсах. Последним я даю совершенно другие задания, как раз-то и основывающиеся на «сугубо вокальных импровизациях», потому что они уже идеально «настроены». Мы выполняем их в перерывах или после утомительных докладов (на конференциях), а также в качестве разгрузки при ощущении «научной каши в голове».

Для специфических клиентов, таких как душевнобольные, дети младшего дошкольного возраста (до 7 лет), люди престарелые или подверженные внушению, мною была разработана особая, отличная от описанной в ыттт е «лестница уверенности».

В данных партнерах по импровизации я вижу людей, которые пока что (в первой фазе своей жизни) или уже (в третьей фазе) имеют неограниченный доступ к вокально-спонтанным средствам самовыражения. Для них первое элементарное средство выражения — это все-таки голос. Ни один ребенок не возьмет в руки барабан для того, чтобы отреагировать на какое-то волнующее явление в своей жизни, скорее он закричит от радости или заплачет в голос.

Нечто схожее происходит и при работе с людьми на третьей фазе их жизни. В доме престарелых или в палате клиники старики выказывают радость и восторг, едва заслышат пение или начнут петъ сами (в большинстве случаев это песни их детства). С той же радостью и искренним желанием они участвуют в коммуникативных играх, в ходе которых предполагается некое подобие вокального творчества. Большинство исследователей коммуникативного поведения детей и стариков пришло к выводам, что образцы коммуникативных игр у обеих групп будут совершенно одинаковыми. Также было обнаружено, что детям легче понять на невербальном уровне, в игровых и конфликтных ситуациях их бабушек и дедушек, чем родителей.

Подтверждается это и результатами экспериментов, в ходе которых детям и престарелым позволялось творчески общаться друг с другом под одной крышей. Я уверен, что здесь использовалось огромное количество мимических и предвер- бальных сигналов, утерянных средним поколением (временно) потому, что их общение ведется в открытой, экспрессивной, а иногда и агрессивной манере.

Я считаю одинаково важным как для нас, так называемых здоровых, так и для душевнобольных пациентов то, что общение всегда непосредственно связано с

7 Зак. 42

голосом. Здоровые дети и пожилые люди, импровизируя, помогают нам осознать, сколько возможностей вокального самовыражения уже утеряно нами, и учат нас данному виду самовыражения заново. Моя работа с душевнобольными детьми научила меня куда большему, чем многие специальные терапевтические курсы. Тогда я открыл для себя творческий потенциал, заложенный в языке тела, мимике и голосе.

В, если так можно выразиться, «инструментальной части» книги мы говорили об «исходном материале», предлагаемом нам инструментом для творчества и самовыражения. В музыкально-терапевтических вокальных импровизациях к подобному «материалу» наряду с «вокальными шумами», разговором, речитативом, пением относятся и многие другие компоненты; все они предполагают свободное, ничем не ограничиваемое самовыражение пациента. Здесь я кратко перечислю то, что можно сделать пропеваемым, а также вокальным.

• Согласные, известные как «непропеваемые» (к примеру, шиканье), а также подражание голосам животных.

• Сонорные, «пропеваемые» согласные.

Все гласные, звучащие по отдельности или друг за другом (как мелодия).

• Все созвучные с вокальной активностью звуки тела: от кашля и чиханья до похрустывания суставов и урчания в животе, а также звуки дыхания и пульса, не слышные другому человеку.

Ранний диалог ^[5]

Власть музыки безгранична. В нашей повседневной жизни ничто так не возбуждает и не успокаивает, как музыка. Очень часто мы искренне радуемся, слушая ее, но бывает и такое, что она подавляет и «разрушает» нас. Воздействие музыки не заканчивается тогда, когда мы перестаем быть «творцами музыки» или ее «активными слушателями». В течение дня большинство из нас слышат музыку, воспринимая ее как кулисы или как ширму (например, когда нам хочется, чтобы в ресторане наш разговор не услышали сидящие за соседним столиком). Музыка пронизывает всю нашу жизнь, хотя мы об этом, чаще всего, не задумываемся.

Учитывая это, вряд ли кого-нибудь из нас удивит, что современные формы терапии пользуются этим могучим источником. А поскольку у каждого из нас существуют свои музыкальные переживания, большинству людей кажется само собой разумеющимся то, что музыкальная терапия «помогает».

В действительности не так уж и просто объясняется все, что связано со столь многими восхваляемым (но иногда и поносимым) проникновением музыки в человека. Почему, собственно говоря, музыка иногда волнует нас столь сильно, проникает к нам под кожу, затрагивает нашу душу или тревожит, беспокоит нас? Каким образом мы перерабатываем впечатления, осознанно или бессознательно, когда слушаем ее, в какой духовной взаимосвязи находится она с нашей душой? Как мы используем ее — в психологическом плане — в своей ежедневной жизни или в торжественные моменты?

Музыка в музыкальной терапии является специфическим случаем музыкальной культуры в целом. Если нам удастся понять психологические взаимосвязи, возникающие в музыкальной терапии при прослушивании музыки и во время импровизации, мы сможем опираться на наши вывода при анализе общих, повседневных форм общения с музыкой. Таким образом, музыкальная терапия отчасти является областью музыкально-психологических исследований. Данной теме мы и хотим уделить внимание, приближаясь к ряду психологических выводов по поводу нашего развития, а также по поводу того, что в нынешнем обращении к музыке отражены прошлые переживания человека. Следуя данной теории, мы об-

наружим, что музыка способна «поднять со дна» те слои переживаний, которые образовались в предвербальное время, то есть задолго до того, как человек научился говорить. Поняв данные причины, намного легче осознать, почему музыка обладает такой могучей целительной силой.

Представьте себе вполне обыденную ситуацию: два человека беседуют друг с другом. Они обмениваются отдельными словами, фразами, говорят на какую-либо тему, структура их предложений имеет свою мелодику, содержит определенную ритмику, разговор сопровождается взглядами, мимикой, жестами рук, движениями всего тела. А теперь отбросьте семантику слов и вслушайтесь в звучание разговора. Что останется? Останутся мелодия и ритм языка, жесты и взгляды, обмен звуками и движениями, несущими в себе массу информации и тем самым указывающими на невысокую информативность собственно слов. Сумев понять это, вы перенесетесь в совершенно другой мир.

Что может произойти в этом самом другом мире, исключительно точно описал семиотик Ролан Барт. Он отправился путешествовать по Японии, языка которой не понимал; «знаток семиотики», так сказать, оказался «немым». Я возьму на себя смелость процитировать один отрывок из его эссе.

«Шум незнакомого языка превращается в ширму (заграждение); он окутывает чужака (хотя страна сама по себе дружественно настроена) в кокон непонятных звуков, чуждых его родному языку, региональному или социальному происхождению, его собственной культуре, образованию и вкусу; образу, благодаря которому он конструирует себя, как личность. Неизвестный язык, дыхание которого, возбуждающее дуновение которого я воспринимаю с каждым новым словом, втягивает меня в искусственно сотворенную пустоту, предназначенную лишь для меня одного. Я живу в промежутке, свободном от какого-либо смыслового значения».

Неязыковые формы общения, как правило, встречаются чаще всего в доверительных ситуациях, например когда утешают обиженного, успокаивают напуганного. Конечно же, особенно часто подобные формы используются в языке влюбленных и в ходе общения матери (отца) с не умеющим говорить ребенком.