Глава тридцатая

Поначалу все было так, будто нам ворожит добрая фея. Мы приехала в кафе с хорошим запасом времени, чтобы занять нужные места возле туалета – никто не должен заметить, когда мы ускользнем. Вайль сел напротив меня за белый столик, чтобы каждому из нас был виден весь зал. Коул без малейшего колебания уселся рядом со мной. Подозреваю, что в Америке он бы еще позволил себе закинуть руку на спинку моего кресла и вызывающе глядел бы на Вайля, когда я не вижу. Но он знал правила в Иране: за случайное прикосновение тут на раз дадут срок. Так что он держал руки на столе и вел себя прилично.

Еще большее чудо, что почти все пришедшие на сегодняшний праздник говорили между собой по‑английски, и нам с Вайлем не пришлось барахтаться в море бессмысленного для нас гудения. Ничего достойного подслушивания сказано не было: спрашивали о здоровье родных, делали замечания о погоде. Но жесты, улыбки, мимика – все это наводило на мысль о каком‑то другом животрепещущем разговоре, идущем на более глубоком уровне.

Неприятности начались, когда владелец заведения и двое его ребят развязали жалюзи, висящие над окнами. Клаустрофобия впилась мне в череп когтями, все сильнее и сильнее с каждой закрывающейся отдушиной в мир. И вскоре позвонил Аша.

Мы его оставили в машине, хотя он возражал.

– Я бы хотел пойти с вами, я могу помочь, – настаивал он, и такое желание помочь было написано у него на лице, что я его чуть не обняла.

– Мужик, ты же водитель машины отхода, – напомнил ему Коул.

– Нам может понадобиться срочная эвакуация, – согласился Вайль. – Будет полезно, если ты сможешь отъехать без задержки.

Скорее чтобы дать ему ощущение участия, нежели ради реальной надобности я натянула очки и дала ему номер доступа.

– Увидишь что‑нибудь подозрительное – звони, – сказала я.

Сейчас я накрыла ухо рукой, чтобы не было видно рычажка, отходящего от дужки, и посмотрела вниз, чтобы скрыть движение губ складками хиджаба.

– Да?

– Магулы слетаются.

– Как? Сюда?

– Да. Что вы задумали? – спросил он напряженным голосом.

– Это не мы, Аша. Кто‑то сегодня еще ищет приключений.

– Мне войти?

– Ты уверен, что источник опасности здесь, внутри? Долгая пауза.

– Нет. На улице сегодня людно.

– Ну, мы уже внутри. Так что мы сделаем, что здесь можно будет. Ты бы не разведал пока вокруг? Посмотрим, что сможешь найти. И если понадобится помощь, звони. О'кей?

– О'кей.

Он отключился.

– Черт!

Я рассказала ребятам, что происходит. Они подумали оба, что среди публики находится еще один подосланный убийца.

– У этого Фархада должно быть полно врагов, – рассудил Коул. – В стране радикалов его взгляды, конечно же, встречают в штыки. Честно говоря, не понимаю, как он еще разгуливает на свободе. Либо ему везет, как фраеру, либо о нем только недавно услышали.

– Достаточно посмотреть на это сборище, – согласился Вайль. – Если они хотят, чтобы Фархад прожил подольше, не следует пускать никому не известный народ, вроде нас.

– Смысл всего этого – свобода, – напомнила я. – Эти люди хотят создать атмосферу, где можно просто прийти и слушать. Понимаешь? Как в Америке.

– Ага, и эта вся свобода приведет к тому, что убьют ключевого оратора, – возразил Коул.

– Черт вас побери! – прошипела я, и Вайль с Коулом повернулись ко мне. – Есть идея. Что, если вы перестанете конкурировать за титул самого хладнокровного агента месяца и поможете мне сообразить, как спасти человека столь наивного, что организует открытые форумы в Иране?

Вайль кивнул, показывая, что понял смысл моих слов.

– Народ толпится достаточно тесно, чтобы пройти по залу, не привлекая внимания. Время «секретной службы».

Хотя Коул работал у нас недавно, он понял, что хочет сказать Вайль. Мы когда не работаем, то тренируемся, и у Вайля любимое упражнение – «секретная служба». Смысл в том, что мы маскируемся, а потом пытаемся выделить друг друга из толпы. Так мы учимся сливаться с фоном, чтобы нас не обнаружили до – и после – акции. В данном случае мы искали не Коула в бейсболке и не Вайля в пластиковых очках и с кейсом в руке. Мы хотели найти киллера, которого учуял Аша.

Встав из‑за стола, мы разошлись в стороны. У каждого компьютера сидел пользователь и двое‑трое зрителей. Все столы заполнились, небольшие группы людей стояли в пространстве между ними, жизнерадостно болтая и ожидая, пока начнется вечер. Численность мужчин и женщин была примерно равной, атмосфера – как и должна быть в публике, ожидающей давно обещанного зрелища. У меня возникло ощущение, что мир тесен – бывает иногда за границей, когда я вдруг понимаю, что зияющие провалы в культурах и верованиях никогда не бывают широки настолько, что через них не перебросить мост. Всегда есть какая‑то общая почва. Как, например, умение наслаждаться обществом единомышленников.

Фархада я заметила не сразу, потому что он был скрыт группой студентов. Я сперва подумала, что они сгрудились у компьютера: они то и дело разражались смехом – верный признак, что кто‑то нашел веселый сайт в сети. Потом группа раздалась, смеющиеся лица были обращены к центру ее внимания. Он приветственно помахал прочей публике.

Что‑то в нем было такое, что заставляло улыбнуться раньше, чем поймешь, что улыбаешься. Я очень мало встречала таких, как он, и потому мне трудно было сравнивать. Наша секретарша Марта, у которой муж священник, обладает той же добротой, но из нее не прет такая огромная, такая цветущая жизненная сила. Эта сила электричеством потрескивала в зале, и я не удивилась, что у меня волоски на шее встали дыбом, когда он подошел поближе.

Я оторвала от него взгляд и осмотрелась, сосредоточившись на тех, кто был рядом с ним. Вайль и Коул проследят за своими зонами, даст Бог, мы найдем злоумышленника вовремя и предотвратим задуманное несчастье. Не высмотрев пока никого, я обернулась к Фархаду – он сиял мне улыбкой.

– Очень рад вашему приходу, – сказал он, беря мои руки в свои и слегка кланяясь. – Ваше лицо мне незнакомо?

– Нет, – ответила я, опять же лишь потом осознав, что улыбаюсь. Как правило, на упражнении «секретная служба» этого делать не надо. Сбивает настроение.

– И откуда же вы сегодня приехали к нам в гости?

Я студентка из Канады, учу фарси, произнес мой мозг, как давно было отработано. Многократно. Я посмотрела в эти проницательные карие глаза в паре дюймов от моих и поняла, что врать не могу. Есть люди, которые просто требуют честности, они как концентрат сыворотки правды. Бабуля Мэй была такая. Посмотрит на тебя ножевым взглядом «ты мне тут не виляй», и ты уже лепечешь признание, не успев стереть с губ крошки печенья.

– Я из Америки, – ответила я. – Мы с друзьями приехали спасти вам жизнь.

Не знаю, какой я ожидала реакции. Может быть, как у Коула, который тихо пискнул у меня в ухе. Или как у Вайля, шепнувшего: «Что за глупая шутка!» Но уж точно не такой, когда он чуть склонил голову набок и спросил:

– Могу я до того произнести свою речь? Эти люди очень рисковали, чтобы меня услышать. Мне было бы неприятно их разочаровать.

Я кивнула, не успев задуматься.

– О'кей. – Я наклонила голову набок, а у него глаза заиграли лучиками, странно напомнив мне Кэма. – Так кто же вы такой?

Он сунул руки в карманы.

– Знаете поговорку, что самые заядлые моралисты – это бывшие грешники?

– А самые бешеные противники курения – бывшие курильщики?

– Именно. – Лучики заиграли сильнее. – В молодости я пошел служить в министерство безопасности. – Он посмотрел мне прямо в глаза, увидел потрясение и отвращение и добавил еще: – Я делал вещи невообразимые, за которые мне никогда не будет прощения. Я уродовал свой народ и свою страну. Вот это – единственный придуманный мной способ вернуть их на правильный путь.

– Не слабое было вам знамение, наверное, – сказала я сочувственно.

Не отводя глаз, он просиял от пришедшего воспоминания.

– Вы себе представить не можете, как меняет человека рождение ребенка.

Я вспомнила своего отца, который в день нашего с Дэйвом рождения был за границей.

– Да, – ответила я. – Не могу.

– Тогда слушайте, – сказал он.

Подойдя к столу в центре зала, он встал на ближайший стул. Даже не поднял руки, призывая к тишине – просто все остановились и стали слушать. Черт побери, подумала я ошеломленным умишком, он бы классно смотрелся в рекламных роликах Э.Ф. Хаттона.

И тон его речи меня тоже поразил. Он говорил очень – как бы это сказать – разумно. Не так, как я ожидала бы услышать от любимца публики в столице Ирана.

Пока он говорил, я рассматривала лица публики. Восхищенные. Оптимистические. Мирные. Ни одного такого, чтобы готов был убивать. Вполне искренние.

Так как в своей зоне наблюдения я угрозы не нашла, то перешла на новое место, время от времени останавливаясь проверить, как там мои партнеры, или прислушиваясь к разговорам.

– Мы не должны уступать свою страну хулиганам и бандитам, – заявил в какой‑то момент Фархад. – Их дубина – страх. И ею они постоянно нас бьют. Мы стали как забитые женщины, убедили себя, что заслуживаем своей судьбы и ни на что лучшее не надеемся. Согласились, чтобы наши дети постоянно слышали от учителей, священнослужителей и подконтрольных правительству теледикторов потоки ненависти к свободным странам. Согласились, что наши сыновья и братья должны жертвовать собой, чтобы убить двух‑трех, а лучше десяток врагов во имя какого‑то далеко нацеленного гнева.

Ропот одобрения из толпы. Фархад протянул руки к слушателям, глаза его горели страстью.

– Мы должны подняться с колен. Мы – благословенный народ. Есть законы, по которым мы снова должны жить: любовь, прощение, честность и благородство к тем, кому счастье улыбнулось меньше.

Он перешел на фарси.

– Коул! – прошипела я. – Что он говорит?

– Цитирует знаменитого персидского поэта Саади, – ответил он. – Я не очень умею переводить стихи, но смысл в том, что все люди друг с другом связаны. И потому нельзя стоять и ничего не делать, когда кто‑то из нас страдает.

У Фархада было еще много что сказать, но я перестала слушать. Слишком меня отвлекала мысль о готовности, если случится что‑нибудь. Я отступила в угол и по меню на моих стильных очках вызывала Ашу.

– Есть что‑нибудь?

– Магулов все больше, – ответил он. – А у вас там что?

– Пока ничего. Но этот самый Фархад… сказать, что он красноречив – это ничего не сказать. Они просто зачарованы!

– Его потенциал повести эту страну к миру и процветанию зашкаливает, как сказали бы у вас. За пятьдесят последних лет впервые такого вижу. Вы должны уберечь его от опасности.

Взволнованность Аши передалась и мне. Как мне защитить этого Фархада, если все, что у меня сейчас есть, – это чувство нарастающей опасности? Я просто шалела, глядя на него новыми глазами. Вчера я готовилась его убить. Сейчас я думала, что это лидер, чей народ нуждается в давно желаемых переменах, и очень боялась, что он не доживет до утра.

– Вайль, ничего? – спросила я, поймав его взгляд с другого конца зала. Он стоял возле двери в туалет, прислонившись к стене и оглядывая собрание.

– Ничего.

– Коул, а у тебя?

Он сидел возле освободившейся рабочей станции, спиной к экрану.

– Не‑а. Эти люди смотрят ему в рот. Будь это выступление перед матчем, они бы все тут орали, как заведенные старшеклассники.

А что как это все чистое совпадение? Магулы собрались, потому что тут одна из пар после вечера поссорится, и дело кончится убийством. Точка.

И все‑таки я продолжала ждать. И когда речь закончилась и Фархад спрыгнул со стула, я пошла в очередной обход зала.

Первое, наверное, что бросилось мне в глаза – это рост того мужика. Я даже подумала на секунду, что это Аша пробрался в зал, так он был высок. И чалма у него была такая же, как у Аши. И белый бурнус поверх бежевых штанов выделял его среди прочих мужчин, в основном одетых по‑западному.

Раньше я его не видела, и он определенно не входил через главные двери, из чего следует, что он прошел через кухню. Странный способ явиться на вечеринку.

– Парни! – прошептала я. – Белая чалма на шесть часов в направлении от меня до Фархада.

Я подалась поближе. Что‑то в том, как он двигался, казалось странно знакомым. То чувство, когда узнаешь актера в фильме, но не помнишь, где его раньше видел.

Он держался ко мне спиной – как будто знал, что я здесь. Откуда бы? Но он действительно невероятным образом поворачивался вместе с публикой, когда я собиралась заглянуть ему в лицо. И все ближе подбирался к Фархаду.

– Не нравится мне этот тип, – сказала я.

– Мне тоже, – согласился Вайль. – Кому там удобнее всех?

– Я начисто блокирован. Поздравляющие навалились, их тут до задницы, – сказал Коул.

– Между мной и этой чалмой Фархад, – ответил Вайль. – Кажется, придется тебе, Жасмин.

– О'кей. А когда начнется хаос?

– Мы его хватаем и бежим, как предусмотрено исходным планом, – сказал Вайль.

Толпа вокруг Фархада густела. Я улыбалась окружающим ослепительной улыбкой Люсиль Робинсон, что позволило мне слегка продвинуться, но недостаточно, чтобы не дать Чалме добраться до цели. С нарастающей тревогой и бессилием я взвесила свои возможности и выбрала единственный действенный вариант: подражая Фархаду, вскочила на стул.

Это выявило мой интерес к Чалме, но он и не думал оборачиваться. К моменту, когда я нашла себе точку наблюдения, он уже почти добрался до Фархада и смотрел только на него, а тот улыбался и пожимал руки с дружелюбием, освещавшим комнату.

Чалма сделал движение, которое человек моей профессии узнает безошибочно, и тут я увидела, как блеснул металл. Контур оружия, которого я никак не ожидала увидеть в этом зале.

– Пистолет! – заорала я.

И разразился хаос.

Толпа с криком раздалась, Вайль и Коул бросились защищать Фархада. Стоявшие у дверей рванулись наружу, и магулы ровным потоком полились внутрь.

Я не стала вытаскивать «Скорбь» – убийца нужен был мне живым. Поэтому я рванула нож из чехла на запястье и метнула в спину человека с пистолетом. Лезвие попало Чалме между лопаток, вызвав разочарованный визг магулов. Чалма рухнул на колени, но попытался поднять пистолет – один из тех, что Бергман привез из Америки для команды Дэйва.

Вайль метнул ножны с клинка‑трости Чалме в плечо, сбив руку, как раз когда убийца спустил курок. Пули резанули по ряду мониторов, посыпалось стекло, погасли экраны. Чудо, что никого не задело, но все попадали на пол, когда раздался грохот стрельбы.

Я метнула другое лезвие, и оно ушло Чалме в мякоть руки. Он уронил оружие, еще одно лезвие в ляжку сзади – и он рухнул на пол.

Хотя при первом броске надо мной зависли магулы, ни один меня не тронул. Поскольку я продолжала излучать решительные антиубийственные намерения, они обернулись к Чалме, облепили его стаей огромных болотных крыс.

Вайль схватил его за руку, которую тот сумел высвободить, и выдернул из копошащейся груды, прихватив трех‑четырех присосавшихся магулов, и они с Коулом скрутили нападавшего. Магулы тут же потеряли к нему интерес и потянулись прочь из кафе.

Я спрыгнула со стула, подбежала к Фархаду, схватила его за руку.

– Я думал, вы говорите фигурально, – выдохнул он, когда я потянула его в сторону кухни. Имея в обозе раненого пленного, из окна никак не выскочишь. Значит, через заднюю дверь.

– Слишком много читаете стихов, – сказала я ему, включила очки и мгновение спустя говорила с Ашой. – Нападение произошло, но Фархад жив. Встречай нас у машины, поведешь ты.

Коул подобрал «мэнкс», Вайль забросил Чалму на плечо, и они пошли за мной и Фархадом в кухню. Как я и боялась, нашлось много свидетелей нашего бегства. Человек пять, наверное. Но все были в панике и бросились к тому же выходу, что и мы. Мы пропустили их вперед, надеясь, что им не придет в голову рассматривать автомобиль Аши или интересоваться, зачем мы берем с собой террориста. Фархад, великолепный сказочник, придумает потом, как это объяснить.

Аша сидел на водительском месте, оглядываясь на нас, залезающих в машину. Коул и Фархад на переднее сиденье, Вайль, Чалма и я – на заднее.

– Поехали! – заорала я, видя, как пара последователей Фархада сообразила, что его увозят куда‑то совершенно незнакомые люди, и бросилась за нами, крича и приказывая остановиться.

Аша рванул с места, как уличный гонщик. Коул и Фархад пристегнулись, Чалма застонал. Я кивнула Вайлю и посадила террориста ровнее, подняла ему голову, чтобы разглядеть лицо. Сорвала чалму. И увидела, что никакой это не мужик.

– Грейс? – недоуменно произнес Вайль. Я остолбенела. Все указывало на Дэйва.

– Ты спятила? – зашипела я на нее. – Ты, солдат элитных войск армии США! Ты сейчас предала не только свою страну и своих товарищей, ты предала всех женщин Ирана, судьба которых зависит от жизни Фархада!

Я глядела на нее, пытаясь понять ее мотивы. Но лицо у нее было каменным. Наконец я спросила:

– Зачем?

– Я выполняла приказ.

– Чей?

– Моего начальника.

– На этом задании твой начальник Вайль. И Вайль велел тебе быть в отеле «Сраоша» со своей группой. Ты нарушила приказ. – Она вздрогнула, глаза ее дернулись к окну, будто у нее тоже были те же мысли, и она хотела от них уйти. – Мы тебе сказали, что Дэйв – «крот». И ты, зная, что его приказы идут непосредственно от Колдуна, все равно ему подчинилась. В чем дело, Грейс?

– Меня ждет смерть? – спросила она слабым, почти исчезающим голосом.

– Если тебе повезет. – Я знаю, что это жестоко – ну и черт с ним. Все дерьмо, которое сейчас на нее валится, она заслужила. – Повтори точно, что он тебе сказал.

– Он только велел мне следить за тобой. Он подозревал, что ты, сама того не зная, попала под власть Колдуна. Сказал, если я увижу, что ты не собираешься делать работу, то должна сделать ее сама.

– А как ты должна была отходить потом?

– Он ясно дал понять, что это мой выбор. Что меня поймают. Наверное, будут пытать. И точно убьют.

– Подумай, Грейс! Это же не манера Дэйва. Он никогда не послал бы никого из своих на такое дело. Ни при каких условиях. Это действие Колдуна.

Вот тут она заплакала. Тихие, приглушенные рыдания, вызывавшие стоны боли каждый раз, как они сотрясали ее.

– Я так его любила, я бы все для него сделала. Все.

Это очевидно. Я посмотрела на Вайля. Любовь всех нас превращает в дураков? Может быть. В конечном счете. По крайней мере на время.