Лесли отложила свою книгу: «Несколько полезных способов избавиться от болезней садовых растений».
– О чем ты думаешь, дорогой? – спросила она. – Что тебя беспокоит?
Я лежал в кровати рядом с ней, уставившись в потолок.
– Ничего. Просто задумался.
– Гм, – сказала она. – Ладно.
Она вернулась к книге.
Я решил не сообщать ей о решении Дикки до того, как сам все хорошо не обдумаю, потратив один час или десяток на размышления об этой странной дружбе, о том, почему она так много для меня значит и каким могло бы стать наше будущее, если бы он решил остаться.
Как он и обещал, я почувствовал себя гораздо легче без давнего детства, хватающего меня за пятки. Ушли сомнения, тревожившие меня десятилетиями, исчезло тяжелое чувство, что я забыл что-то очень важное из тех лет, когда был ребенком. С его помощью я наконец выбрался из того времени, и смутный вид вчера вдалеке окончательно скрылся из виду.
– Быстро схватывает, – сказала Лесли, не отрываясь от книги.
– Кто?
– Дикки, – сказала она. – Он узнал все, что хотел, и ушел?
|
|
– Откуда ты знаешь?
– Просто угадала, – сказала она.На самом деле нужно быть сделанной из камня, чтобы не уловить твои волны Ощущения-Незавершенности.
Хорошо было бы однажды пережить какое-нибудь приключение, дать ему время улечься, потом выбрать свободную минуту и рассказать жене и его начало, и середину, и конец, а также смысл. Но, подумал я, с ней это так же вероятно, как мороз в аду.
– Ну, в общем, ты права.
– Он приходил, чтобы дать тебе что-то или что-то взять у тебя? – она спросила это так, как будто заранее знала ответ.
– Ему нужны были знания, – ответил я, – и мне доставило удовольствие с ним поделиться. Теперь он знает почти все, что знаю я, а как с этим поступить – его личное дело. Я для него – лишь часть только этого одного будущего.
– Ты значил для него не более чем это, – сказала она, полуспрашивая-полуутверждая. – Тебе будет его недоставать?
– Я не думаю, что могу так сказать, – ответил я.Но я буду помнить его и думать о нем. Она улыбнулась в ответ на мои слова.
– Трудно было научить его вносить рациональность в каждую частичку живого человеческого чувства, или ему это тоже легко далось?
– Ох, Вуки, перестань! Я действительно рационален и не собираюсь в ближайшее время себя переделывать. Но даже если я изменюсь, то в первую очередь пострадаешь от этого ты. Сейчас мы находимся в равновесии – ты и я на наших маленьких качелях; ты же не хочешь, чтобы я прыгнул всем своим весом на твою сторону, не правда ли?
– Рациональный или чувствующий, – сказала она, – не имеет значения. Все равно я тебя не брошу.
– Спасибо, милая.
|
|
Я придвинулся ближе, выключил свою лампу, просунул руку под подушкой Лесли и закрыл глаза.
– Без тебя было бы так холодно.
– Учишься? – спросила она.
– Нет, милая, – прошептал я. – Единственный раз в жизни я был не учеником, а учителем.
– М-хм.
Она вернулась к своей книжке и читала, пока я не начал засыпать.
– В следующий раз, когда снова встретишь Дикки, – сказала она, – передай, что я люблю его тоже.
Сорок
Той ночью, в три часа, я внезапно проснулся, и, глядя широко раскрытыми глазами в темноту, с опозданием на два месяца понял: Дикки помнит детство, которое я забыл! Он помнит все с первой минуты.
Мы были двумя концами жизни, протянувшимися к центру, который ни один из нас не мог найти по отдельности. За все эти часы, проведенные вместе, подумал я, мне нужно было только спросить его! Он все еще хранил память о том единственном приключении, которое являлось ключом ко всему, во что я верил, сцены, которой мне необходимо было коснуться еще один раз, чтобы стать взрослым.
Он не мог уйти!
Я помассировал веки, заставил себя расслабиться, ясно и отчетливо представил себе его лицо и слился с ним.
Через миг я стоял на склоне холма – там, где лес граничил с лугом, – и целая россыпь крошечных серебристых цветов сияла вокруг меня. С одной стороны вдали виднелся океан, почти такой же темный, как небо, и мерцающая алмазная река, которая в него впадала. С другой, насколько я мог видеть, широкая равнина уходила к горизонту первобытных холмов и долин. Пустота и спокойствие вновь обретенного рая.
Это не было тем холмом, который я знал, но каким-то образом это место было мне знакомо. Где я видел это раньше? Он должен быть рядом.
Я нашел его сидящим на каменном выступе. Он выглядел как обычно и запускал планер, который взлетел над зеленым холмом, как будто его вел крошечный пилот, попал в восходящий потоку края холма и начал набирать высоту.
Удивительный вид. Как это у него получилось? Но у меня не было времени его рассматривать.
– Ты ведь помнишь все мое детство! – сказал я, даже не поздоровавшись. – Все до последнего дня! Это так?
– Конечно, –ответил он. – То, что ты от него отгородился, не означает, что оно пропало.
– Ты помнишь свое рождение?
Все это время, подумал я, он знал ответ. Дикки знает, что превращает наш безмятежный дух из живого света в младенческий крик Я-Об-Этом-Никогда-Не-Просил, раздающийся в темноте. Звено, которого мне недоставало и которое я никогда бы не нашел.
– Мне нужна память об этом, – сказал я.
Вспышка притворного удивления.
– Я уже думал, ты никогда об этом не спросишь.
Он порылся в кармане рубашки и вытащил небольшую хрустальную полусферу нежно-янтарного цвета, размером с небольшой лимон.
– Вечная штука, – сказал он. – Открыть ее может только твое желание знать. – Он протянул ее мне. – Будь осторожен, она развалится, как только ты ее коснешься. Ты уверен, что хочешь этого?
Я взял ее у него из рук. Маленькая, легче яичной скорлупы. Почему бы и нет – тайна моего первого, наполненного миром и любовью дня на Земле, завернутая в розовый лепесток. Такая тонкая!
В тот миг, когда я прикоснулся к хрупкой поверхности кончиком пальца, она рассыпалась в моей руке, за час до моего рождения.