Часть II 5 страница

V. Мятеж

Этот тип приспособления выводит людей за пределы окружаю­щей их социальной структуры и побуждает их представить и попы­таться воплотить в реальность новую, в значительной степени моди­фицированную социальную структуру. Это предполагает отчуждение от господствующих целей и стандартов. Их начинают считать чисто произвольными; а произвольное — не то, что может требовать при­верженности и обладать легитимностью, ибо оно могло бы быть и другим. В нашем обществе организованные бунтарские течения явно нацелены на введение такой социальной структуры, в которой куль­турные стандарты успеха были бы сильно модифицированы и обес­печивалось большее соответствие между достоинствами, усилиями и возн аграждениями.

Однако прежде чем обратиться к «мятежу» как типу приспособ­ления, мы должны отграничить его от внешне похожего, но по суще­ству другого типа — ressentimenfa. Это понятие, введенное в качестве специального термина Ницше, было принято и социологически раз­работано Максом Шелером⁴⁰. Это сложное чувство содержит три взаи-

⁴⁰ Max Scheler, L'homme du ressenlimenl (Paris, n.d.). Этот очерк впервые увидел свет в 1912 году; его переработанный и дополненный вариант вошел в Abhandlungen und Aufsaetze Шелера, а впоследствии появился в его Vom Umsturz der Werte (1919). Французский перевод был выполнен с последнего текста. Этот очерк оказал значи­тельное влияние на разные интеллектуальные круги. Превосходное и сбалансирован­ное обсуждение шелеровского очерка, в котором отмечаются некоторая его ограни­ченность и предвзятость, ряд его аспектов, предвосхитивших концепции нацизма, его антидемократическая ориентация и вместе с тем его порою блестящая проница­тельность, см. в статье: V.J. McGill, «Scheler's Theory of Sympathy and Love», Philosophy end Phenomenological Research, 1942, Vol. 2, p. 273—291. Еще один критический обзор, в котором справедливо подвергается критике идея Шелера о том, что социальная

мосвязанных элемента: во-первых, смутное чувство ненависти, зави­сти и враждебности; во-вторых, ощущение собственного бессилия ак­тивно выразить эти чувства против лица или социального слоя, кото­рые их возбуждают; и в-третьих, постоянно возвращающееся пережива­ние этой немощной враждебности⁴¹. Решающее отличие ressentimenfa от мятежа состоит в том, что первый не предполагает подлинного измене­ния в ценностях. Ressentiment заключает в себе образец притворного пренебрежения к недоступному, утверждающий единственно то, что желаемые, но недостижимые цели на самом деле не представляют собой сколь-нибудь важных ценностей: в конце концов, лиса в ви­нограднике не говорит, что она отказывается от всякого пристрастия к сладкому винограду; она только говорит, что вот эти гроздья не­сладкие. Мятеж, в свою очередь, заключает в себе подлинную пере­оценку всех ценностей, когда прямое или косвенное переживание фрустрации приводит к полному обличению того, что прежде высоко ценилось: взбунтовавшаяся лиса просто отказывается от всеобщего пристрастия к сладкому винограду. В случае ressentiment'а человек осуждает то, чего втайне желает; в случае мятежа он осуждает само желание. Однако, несмотря на различие этих двух явлений, органи­зованный мятеж может находить опору в огромном резервуаре обиды и недовольства, когда до предела обостряются институциональные де­формации.

Когда институциональная система расценивается как препятствие для удовлетворения узаконенных целевых устремлений, расчищает­ся площадка для мятежа как приспособительной реакции. Чтобы эта реакция переросла в организованное политическое действие, привер­женность должна быть не только отделена от существующей соци­альной структуры, но и перенесена на новые группы, одержимые но­вым мифом⁴². Миф выполняет двойную функцию: он обнаруживает источник широкомасштабных фрустраций в социальной структуре и изображает альтернативную структуру, которая, предположительно, не будет приносить разочарование достойным. Это хартия действия. В этом контексте становятся еще более ясными функции контрмифа консерваторов, кратко описанные ранее в этой главе: каков бы ни был

структура играет только второстепенную роль в детерминации ressentiment'a, см. в кни­ге: Svend Ranulf, Moral Indignation and Middle-Class Psychology: A Sociological Study (Copenhagen, 1938), p. 199—204. — Примеч. автора.

⁴¹ См.: Scheler, op. cit., p. 55—56. В английском языке нет слова, которое бы полно­
стью передавало весь комплекс смысловых элементов, содержащихся в слове
ressentiment; его ближайшим аналогом в немецком языке будет, видимо, слово Groll. —
Примеч. автора.

⁴² См.: George S. Pettee, The Process о/Revolution (New York, 1938), p. 8—24, в осо­
бенности его трактовку «монополии воображения». — Примеч. автора.

источник массового разочарования, его не следует искать в базисной структуре общества. Консервативный миф может, таким образом, уверять, что эти разочарования заключены в самой природе вещей и присущи любой социальной системе: «Периодические всплески без­работицы и спады деловой активности нельзя отменить законодатель­ным актом; ведь и человек сегодня может быть здоров, а завтра бо­лен»⁴³. Или если уж не применяется доктрина неизбежности, то пус­кается в ход доктрина постепенного улучшения: «Еще немного, и все у нас будет в полном порядке». Или идет в ход доктрина, отводящая враждебные чувства от социальной структуры и переводящая их на индивида, который стал «неудачником», потому что «каждый чело­век в этой стране реально получает то, что ему причитается».

И миф мятежа, и миф консерватизма стремятся «монополизиро­вать воображение», пытаясь так определить ситуацию, чтобы либо подтолкнуть недовольных к пятому типу приспособления, либо, на­оборот, отвадить от него. Из всех мятежников объектом наибольшей ненависти становится прежде всего ренегат, который, достигнув ус­пеха, отвергает господствующие ценности. Ведь он не только ставит под сомнение ценности, как это делает они-группа, но и становится знаком того, что единство группы разрушено⁴⁴. Тем не менее, как уже не раз отмечалось, обычно именно члены восходящего класса (а не наиболее угнетенных слоев) организуют обиженных и мятежных в ре­волюционную группу.

Предрасположение к аномии

Рассмотренная нами социальная структура предрасполагает к ано­мии и девиантному поведению. Давление такого социального порядка внушает индивиду: превзойди своих конкурентов! Пока чувства, под­держивающие эту состязательную систему, распределены по всему спектру деятельностей и не ограничиваются одним только конечным достижением «успеха», выбор средств будет в значительной степени оставаться под институциональным контролем. Но когда культурный акцент переносится с удовлетворений, вытекающих из самого про­цесса конкуренции, на едва ли не исключительное внимание к его результатам, возникает напряжение, ведущее к крушению регулиру-

⁴⁵ R.S. and H.M. Lynd, Middletown in Transition (New York, 1937), p. 408; в книге можно ознакомиться с рядом культурных стереотипов, используемых в консерватив­ном мифе. — Примеч. автора.

⁴⁴ См. тонкие наблюдения Георга Зиммеля: Georg Simmel, Soziologie (Leipzig, 1908), S. 276—277. — Примеч. автора.

ющей структуры. С ослаблением институциональных механизмов контроля возникает ситуация, очень близкая к той, которую филосо­фы-утилитаристы ошибочно считали типичной для общества: ситуа­ция, когда калькуляция личной выгоды и страх наказания становятся единственными регулирующими факторами.

Предрасположение к аномии распределено в обществе неравно­мерно. В ходе нашего анализа мы уже предположили, что некоторые социальные страты наиболее уязвимы для давлений, подталкиваю­щих к девиантному поведению, и выявили ряд механизмов, ответ­ственных за возникновение этих давлений. Ради упрощения задачи мы взяли в качестве главной культурной цели денежный успех, хотя на складе общих ценностей можно, конечно, найти и альтернатив­ные цели. Миры интеллектуальных и художественных достижений предоставляют, например, иные образцы карьеры, не связанные с крупными денежными вознаграждениями. В той мере, в какой куль­турная структура наделяет престижем эти альтернативы, а социальная структура дает к ним доступ, система несколько стабилизируется. У потенциальных девиантов остается возможность подчиниться ей в рамках этих запасных наборов ценностей.

Однако главные предрасположения к аномии сохраняются, и имен­но на них предложенная здесь аналитическая схема обращает особое внимание.

Роль семьи

В заключение следует собрать воедино разбросанные выше идеи, касающиеся той роли, которую играет в формировании этих образ­цов девиантного поведения семья.

Семья, безусловно, является главным ремнем передачи культурных стандартов грядущему поколению. Но чего до самого последнего вре­мени не замечали, так это того, что семья передает детям главным образом ту часть культуры, которая доступна социальной страте или группам, в которых оказались родители. Следовательно, она являет­ся механизмом воспитания ребенка в рамках культурных целей и нра­вов, характерных для этого узкого круга групп. Однако социализация не ограничивается непосредственным обучением и воспитанием. Этот процесс, по крайней мере отчасти, протекает непреднамеренно. По­мимо непосредственных наставлений, вознаграждений и наказаний, на ребенка оказывают воздействие социальные прототипы, которые он видит в повседневном поведении и случайных разговорах родите-

лей. Нередко дети замечают и усваивают культурные единообразия даже тогда, когда те остаются неявными и не сведенными к правилам.

Языковые образцы дают наиболее впечатляющее — и прямо-таки бросающееся в глаза в психологических наблюдениях — свидетель­ство того, что дети в процессе социализации улавливают единообра­зия, которые не были явно сформулированы для них старшими или сверстниками и в которых они сами не отдают себе отчет. Наиболее показательны устойчивые языковые ошибки у детей. Так, ребенок будет самопроизвольно употреблять такие слова, как «mouses» или «moneys», даже если он никогда их раньше не слышал и никто не учил его «правилу образования множественного числа». Или будет создавать та­кие слова, как «failed», «runned», «singed», «hitted», хотя в возрасте трех лет никто не учил его «правилам» спряжения глаголов. Или будет гово­рить, что отобранный им лакомый кусочек «лучшее» [gooder], чем дру­гой, или — следуя далее по логике — описывать его как «лучшайший» [goodest] из всех. Он явно уловил скрытые парадигмы выражения множественности, спряжения глаголов и образования степеней срав­нения прилагательных. Об этом свидетельствует сама природа его ошибок и неправильного применения парадигмы⁴⁵.

Из этого можно сделать предварительный вывод, что он не толь­ко впитывает явную культурную ориентацию своих родителей, выра­жающуюся в бесконечном потоке приказаний, объяснений и поуче­ний, но и деятельно вовлекается в поиск и усвоение неявных парадигм культурного оценивания, категоризации людей и вещей и иерархизации достойных уважения целей. По всей видимости, важные исследования процессов социализации, проводимые глубинной психологией, нуж­но дополнить прямым наблюдением диффузии культуры внутри се­мьи. Вполне может оказаться, что ребенок сохраняет неявную пара­дигму культурных ценностей, выявленную им в повседневном пове­дении его родителей, даже в том случае, когда она входит в конфликт с их явными советами и наставлениями.

Проекцшродительских амбиций на ребенка тоже имеет самое пря­мое отношение к предмету нашего обсуждения. Как хорошо известно, многие родители, столкнувшись с личной «неудачей» или недостаточ­ным «успехом», могут утаивать свой изначальный целевой акцент и откладывать дальнейшие попытки добраться до цели, рассчитывая до­стичь ее косвенным образом с помощью своих детей. «Влияние может осуществляться через мать или отца. Часто они надеются, что ребе-

^4S W. Stern, Psychology of Early Childhood (New York, 1924), p. 166; в книге отмеча­ется факт таких ошибок (например, употребления «drinked» вместо «drank»), но не делается никаких выводов относительно выявления скрытых парадигм. — Примеч. автора.

нок достигнет тех высот, которых не смогли достичь они»⁴⁶. В недав­нем исследовании социальной организации жилых микрорайонов мы обнаружили, что значительная часть представителей низших профес­сиональных уровней (и среди негров, и среди белых) надеются на то, что их дети сделают профессиональную карьеру⁴⁷. В случае, если это открытие подтвердится дальнейшими исследованиями, оно бу­дет иметь важное значение для рассматриваемой здесь проблемы. Ведь если компенсаторная проекция родительских устремлений на детей вещь широко распространенная, то именно эти родители, наи­менее способные обеспечить своим детям свободный доступ к воз­можностям, именно эти «неудачники» и «разочарованные», будут ока­зывать на своих детей колоссальное давление, зовущее к высоким до­стижениям. И этот синдром высоких устремлений и ограниченных реальных возможностей, как мы увидели, является тем самым образ­цом (pattern), который открывает дорогу девиантному поведению. Это ясно говорит о необходимости исследований, посвященных форми­рованию профессиональных целей в разных социальных стратах, без которых мы не сможем понять (в рамках нашей аналитической схе­мы) непреднамеренную роль семейного воспитания в производстве девиантного поведения.

Заключительные замечания

Следует ясно понять, что приведенные выше рассуждения нахо­дятся вовсе не в моралистической плоскости. Какие бы чувства ни возникали у читателя в отношении моральной желательности согла­сования аспектов социальной структуры, связанных с целями и сред­ствами, очевидно, что несовершенное их согласование ведет к ано­мии. Одна из наиболее общих функций социальной структуры состо­ит в том, чтобы закладывать основу предсказуемости и постоянства социального поведения; и ее эффективность все более и более сни­жается по мере диссоциации этих элементов социальной структуры. В предельном случае предсказуемость снижается до минимума, и воз­никает то, что можно с полным правом назвать аномией, или куль­турным хаосом.

Этот очерк о структурных источниках девиантного поведения ос­тается не более чем прелюдией. В нем нет подробного рассмотрения структурных элементов, предрасполагающих индивидов, живущих в

⁴⁶ Н.А. Murray et a/., Explorations in Personality, p. 307. — Примеч. автора. ⁴¹ Данные взяты из исследования социальной организации плановых сообществ: R.K. Merton, Patricia S. West, M. Jahoda, Patterns of Social Life. — Примеч. автора.

обществе с плохо уравновешенной социальной структурой, к той или иной из альтернативных реакций; мы оставили без внимания соци­ально-психологические процессы, определяющие конкретные мас­штабы этих реакций (не отвергая при этом их релевантность); лишь очень коротко были затронуты социальные функции, выполняемые девиантным поведением; объяснительная сила предложенной анали­тической схемы не была подвергнута полной эмпирической провер­ке путем определения группы вариаций в отклоняющемся и конфор­мистском поведении; мы лишь походя коснулись мятежного поведе­ния, направленного на переустройство всего социального каркаса.

Надеемся, что предложенная схема окажется полезной в анализе этих и связанных с ними проблем.

VII. СВЯЗИ ТЕОРИИ СОЦИАЛЬНОЙ СТРУКТУРЫ

И АНОМИИ

В последние годы появилась многочисленная социологическая литература, которая затрагивает тот или иной аспект аномии. В связи с этим возникает расширенный базис для уточнения и развертыва­ния формулировок, подробно изложенных в предыдущей главе. В са­мом деле, интерес к понятию «аномия» возрос достаточно остро, и это послужило (почти неизбежно) его вульгаризации при проникно­вении во все более широкие социальные круги. Как один из приме­ров вульгаризации, можно рассматривать случай с еженедельником, который ухватился за объективное и тщательное исследование Гер-харта Нимейера о социальных последствиях аномии и немедленно опубликовал обзор «читательских откликов», начиная с таких про­сторечных и навязчивых выражений: «Дружище, это именно то, что я называю острой аномией, — присвистнул в знак одобрения Бликер Тоттен, один из 225 студентов Оглеторпского университета»¹. Менее «свистящие», но более поучительные теоретические, содержательные и процедурные исследования аномии будут рассмотрены сейчас.

Расширенное понятие аномии

Понятие аномии, как с самого начала показал Дюркгейм, отно­сится к состоянию относительного отсутствия норм в обществе или группе. Дюркгейм точно определил, что это понятие относится к ка­чествам социальной или культурной структуры, а не к качествам лю­дей, противостоящих этой структуре. Тем не менее стало очевидно, что при использовании данного понятия для понимания различных форм девиантного поведения оно было расширено скорее по отно­шению к состоянию людей, чем к их окружению.

Это психологическое понятие аномии было одновременно сфор­мулировано Р. МакИвером и Дэвидом Рисманом. Поскольку их фор-

© Перевод. Черемисинова Е.Р., 2006

¹ Pathfinder, May 17, 1950, 55. — Примеч. автора.

мулировки в основном похожи, все, что может быть сказано об од­ном, можно сказать об обоих.

Anomy, — МакИвер воскрешает относящееся к шестнадцатому веку и давно вышедшее из употребления написание слова, — означает состо­яние ума человека, у которого подорваны корни его морали, у которого нет больше каких-либо норм, но только несвязные побуждения, у кото­рого нет больше каких-либо представлений о целостности, о народе, о долге. Аномичный человек становится духовно стерильным, ответствен­ным только перед собой, не отвечающим ни перед кем. Он издевается над ценностями других людей. Его единственная вера — философия от­рицания. Он живет тонкой линией чувств, пролегающей вне будущего и вне прошлого». И еще: «Аномия является состоянием ума, в котором че­ловеческое восприятие социальной сплоченности — движущая пружина его морального состояния — разрушено или фатально ослаблено².

Как было отмечено, «подход МакИвера является, таким образом, психологическим (то есть аномия для него состояние ума, а не со­стояние общества, хотя состояние ума может отражать социальное напряжение), и психологические разновидности [аномии] соответ­ствуют элементам (тревога — изоляция — бесцельность), которые формируют субъективный аспект понятия у Дюркгейма»³. Нет сомне­ний, что психологическое понятие аномии имеет определенное зна­чение, что оно относится к идентифицируемому «состоянию ума» отдельного человека, как подробное описание психического состоя­ния. Но, несмотря на это, психологическое понятие аномии является составной частью социологического понятия аномии, а не замените­лем для него.

Как было показано на предшествующих страницах, социологи­ческое понятие аномии предполагает, что полезно рассмотреть харак­терное для людей окружение как включающее, с одной стороны, куль­турную структуру, а с другой стороны, социальную структуру. Допус­кается, что как бы ни были эти структуры тесно связаны в действи­тельности, в целях анализа их необходимо рассмотреть отдельно, а

² R.M. Maclver, The Rampart We Guard (New York: The Macmillan Company, 1950),
84, 85, и полностью глава 10; [курсив мой] (прим. автора). Сравнить с независимо
осмысленным, но эквивалентным описанием «анемического» Дэвида Рисмана в со­
авторстве с Р. Денни и Натаном Глазер, The Lonely Crowd (New York: Yale Univercity
Press, 1950), с 287 и следующие. — Примеч. автора.

³ R.H. Brookes, «The anatomy of anomie», Political Science, 1951, 3, 44—51; 1952, 4,
38—49, — обзорная статья, рассматривающая современное расширение понятия ано­
мии. Связь понятия аномии с понятием Адлера «недостаток социального интереса»
см. в заметках H.L. Ansbacher, Individual Psychology New Letter. Organ of the International
Association of Individual Psychology (London, June — July, 1956). — Примеч. автора.

затем опять вместе. В связи с этим культурная структура может быть определена как то, что формирует ряд нормативных ценностей, регу­лирующих поведение, общее для членов определенного общества или группы. А к социальной структуре относится то, что формирует ряд социальных отношений, в которые члены общества или группы раз­личным образом включены. Следовательно, аномия рассматривает­ся как распад в культурной структуре, происходящий в особенности тогда, когда существует острое расхождение между культурными нор­мами и целями и социально структурированными возможностями членов групп действовать в соответствии с данными нормами куль­туры. Согласно этой концепции культурные ценности могут способ­ствовать возникновению поведения, которое не соответствует направ­ленности самих ценностей.

С этой точки зрения, социальная структура фильтрует культур­ные ценности, в соответствии с которыми совершаются поступки, легко возможные для людей, имеющих определенный статус в обществе, и трудные или невозможные для других. Социальная структура действу­ет как барьер или как открытая дверь для поступков, исходящих из куль­турных установок. Когда культурная и социальная структура недоста­точно интегрированы и в первой содержатся требования к поведению, которым препятствует вторая, возникает стремление к нарушению норм, к их отсутствию. Конечно, из этого не следует, что это един­ственный процесс, создающий социальные условия для аномии; раз­витие теории и исследований направлено на поиск других типичных причин острой аномии.

Предпринималась попытка усмотреть различие между психоло­гическим и социологическим понятием аномии в различиях между «простой» и «острой» аномией⁴. Простая аномия относится к состоя­нию нарушения порядка в группе или обществе, в которых между си­стемами ценностей происходят конфликты, проявляющиеся в неко­торой степени беспокойства и ощущении разобщенности с группой. Острая аномия относится к девальвации и в крайнем случае к дезин­теграции системы ценностей, которая проявляется в значительной тревоге. Подобное разделение понятий (сформулированное неоднок­ратно, но которым иногда пренебрегают) основано на том, что ано­мия, как и другие условия общественной жизни, различается по сте­пени и, вероятно, по роду.

В предшествующей главе мы идентифицировали некоторые из процессов, ведущих к аномии, и подробно изложили типологию адап­тивных реакций на это состояние и на структурные воздействия, от-

⁴ Sebastian De Grazia, The Political Community (University of Chicago Press, 1948), 72—74, passim; cf. Brookes, op. cit., 46. — Примеч. автора.

ветственные за большую или меньшую частоту каждой из этих реак­ций среди различных слоев классовой структуры. Согласно нашей ос­новополагающей предпосылке, общественные классы не только раз­личным образом подвержены аномии, но и различным образом под­вержены тому или иному типу реакции на нее. Толкотт Парсонс рас­смотрел эту типологию и вывел ее в мотивационных терминах из своей концептуальной схемы социального взаимодействия⁵. Этот анализ ис­ходит из допущения, что ни склонность к девиантному поведению, ни склонность к сохранению равновесия в социальной интерактивной си­стеме не могут развиваться хаотически; напротив, они формируются в более или менее ограниченном числе идентифицируемых направле­ний. Можно сказать, что девиантное поведение имеет собственные образцы.

По словам Парсонса и Бэлса, «мы рассмотрели девиацию, вклю­чающую четыре основных направления, соответствующих, с одной стороны, потребности либо выразить отчуждение от нормативной структуры (включая отказ от привязанности к другому человеку как к цели), либо сохранить вынужденную конформность с нормативным образцом и привязанностью к другому, а с другой стороны, в соответ­ствии с пассивным или активным характером поведения. Таким обра­зом, мы получаем четыре разных вида направленности девиантного по­ведения: агрессия и бегство в качестве отчуждения и вынужденное дей­ствие и вынужденное одобрение в качестве вынужденной конформно­сти. Кроме этого, мы показали, что данная парадигма, независимо выведенная, существенно сходна с парадигмой, ранее предложенной Мертоном для анализа социальной структуры и аномии»⁶.

Заметим, что это первое расширение типологии реакций продол­жает рассматривать обе структуры — и культурную («нормативный образец»), и социальную (структурированная привязанность к дру­гим людям или отчуждение от них). Тем не менее характеристика ти­пов реакций дана с точки зрения их пассивного или активного харак­тера. Это означает, что девиантное поведение может включать либо активное» «распоряжение ситуацией», направленное набольший кон­троль над ситуацией, чем требуют [институционализированные] ожи­дания», или пассивный «отказ от необходимой степени активного контроля», которую требуют эти ожидания. Типы девиантного пове­дения могут быть далее подразделены благодаря различию между слу­чаями, в которых первичной является либо напряженность в соци-

⁵ Parsons, The Social System, 256-267, 321—325; Talcott Parsons, Robert F. Bales
and Edward A. Shils, Working Papers in the Theory of Action (Glencoe: The Free Press, 1953),
67—78. — Примеч. автора.

⁶ Parsons et al., Working Papers, 68. — Примеч. автора.

альных отношениях, либо в культурных нормах, по отношению к ко­торым ожидается конформность⁷. Конкретные проявления реакций на аномическое напряжение (преступность, злодеяние и суицид) и концептуально опосредованные типы реакций (инновация, ритуа-лизм, бегство и мятеж), таким образом, становятся классифициро­ванными как результаты определенных абстрактных качеств интерак­тивной системы, идентифицированной Парсонсом. Созданная не так давно, эта более сложная классификация типов девиантного поведе­ния уже была широко использована в эмпирических исследованиях.

Показатели аномии

Подобно многим из нас, кто стремится быстро обойти и исследо­вать эту чрезмерно широкую область, а следовательно, не обращать внимание на частности, Дюркгейм не дал эксплицитного и методич­ного руководства по различным признакам аномии, а также по при­метам отсутствия норм и нарушений в социальных взаимоотноше­ниях. Однако очевидно, что какие-то показатели должны быть разра­ботаны, если понятие аномии должно использоваться в эмпиричес­ких исследованиях.

Шаг в этом направлении сделал Лео Сроул в разработке предвари­тельной «шкалы аномии»⁸. С одной стороны, шкала включает пункты, относящиеся к человеческому представлению о социальном окруже­нии, а с другой стороны, к человеческому представлению о своем соб­ственном месте среди этого окружения. Точнее, пять пунктов, входя­щих в эту предварительную шкалу, включают (1) представление, что общественные лидеры безразличны к нуждам людей; (2) представле­ние, что немногое может быть совершенно в обществе, которое выгля­дит в основном непредсказуемым и беспорядочным; (3) представление, что жизненные цели скорее уходят в прошлое, чем реализуются; (4) чув­ство тщетности и (5) убеждение, что человек не может рассчитывать на своих коллег для социальной и психологической поддержки⁹. Какуточня-

⁷ Ibid, с. 74. — Примеч. автора.

⁸ В статье «Социальная дисфункция, личность и установка на социальную дис­
танцию» (прочитана перед Американским социологическим обществом в 1951 году),
а также в расширенном, но еще не опубликованном варианте, названном «Социальная
интеграция и определенные последствия». — Примеч. автора.

*> Особая формулировка этого вопроса дана Alan H. Roberts and Milton Rokeach, «Anomie, authoritarianism, and prejudice: a replication», American Journal of Sociology, 1956,

61, 355—358, в заметке 14. В опубликованном комментарии на эту статью Сроул со­мневается, что его исследования на самом деле получили возражение. Там же, 1956,

62, 63—67. — Примеч. автора.

ет Сроул, эта попытка создать шкалу аномии имеет определенную огра­ниченность и некоторую неполноценность, но здесь заложено начало стандартизации измерений аномии, как ее воспринимают и испытыва­ют люди в группе и обществе.

Данную шкалу можно принять для измерения аномии каксубъек-тивно испытываемой; очевидно, необходимо новое измерение ано­мии как объективного состояния в жизни группы. Бернард Лэндер сделал симптоматичное продвижение к последнему типу измерений¹⁰. Используя факторный анализ восьми качеств из материалов перепи­си в американском городе, он идентифицировал две группы перемен­ных, одну из которых он определил как «анемический фактор». Он имел в виду, что эта группа переменных (высокий рост преступности, боль­шой процент не-белых резидентов в районе и небольшой процент соб­ственников жилья) выглядит, в сущности, как характеристика райо­на относительной безнормности и нестабильности. Лэндер первый признал, что данная специфическая группа переменных может из­мерить фактор аномии в лучшем случае только очень огрубленно. Ее несомненная ограниченность возникает из обстоятельства, с ко­торым регулярно сталкиваются социологи, разрабатывая системы измерений теоретических понятий с помощью привлечения множе­ства социальных данных, которые случайно оказались зафиксирован­ными в статистических выпусках, изданных общественными органи­зациями, а если точнее, из обстоятельства, что эти данные социальных отчетов, которые случайно оказались в их распоряжении, не являют­ся теми необходимыми данными, которые наилучшим образом из­меряют понятие. Именно поэтому я назвал оригинальную попытку Лэндера скорее «симптоматическим», чем принципиальным успехом. Простое наличие официальной статистики заставило Дюркгейма ис­пользовать такие приблизительные, косвенные и всего лишь предва­рительные измерения аномии, как профессиональный статус и се­мейную дезинтеграцию (расторжение брака). И такая же случайность, что отчеты по переписи в Балтиморе (включающие данные о преступ­ности, расовом составе, собственности на жилье) заставили Лэндера использовать эти приблизительные, косвенные и всего лишь предва­рительные измерения аномии. Прагматические исследования такого рода, конечно, не являются подходящей альтернативой теоретичес­ки определяемым признакам понятия. Перемена места жительства может быть косвенным измерением степени нарушения установив-