Белый плакат

Совсем другая историческая судьба сложилась у произведений политической сатиры, которые создавались на территориях, контролируемых белыми армиями. С точки зрения фактографии здесь еще много неизвестного. Если история советского плаката практически написана, то биография белого плаката даже не начата. Источниковая база находится в крайне разрозненном состоянии, афишные листы, журнальные и газетные публикации находятся в разных коллекциях и хранилищах, большей частью, заграничных.[21] Первые попытки создать библиографию белогвардейской печати предпринимаются лишь в последнее десятилетие.

Изучение плакатов белых армий затруднено и нерегулярным их изданием, и ограниченными тиражами. При этом журналов и газет с иллюстрациями выходило довольно много; в Сибири насчитывают 157 периодических издания, в расположении Добровольческой армии – около 95, в Крыму при Врангеле 12. По разным подсчетам, на территориях антибольшевистских правительств выходило до 400 периодических изданий, но большей частью это однодневки.[22] Только на Юге России выявлено 23 сатирических изданий, в которых появлялись карикатуры. Но именно они были и самыми недолговечными, а политическая карикатура в них редкой.[23] Политическая сатира нередко сводилась к ерничеству и передразниванию красной героики: «Крокодилы всех стран, соединяйтесь!», «Какой вы интернациональности?», «Три деревни, два села, восемь девок… чем не республика?», «хамодержцы всея Руси» и т.п.. Такому стилю сатиры соответствовали и названия журналов: «Бомба», «Бешеная тетка», «Ежик в сметане», «Яблочко» и др. Одним из интереснейших сатирических изданий 1919-1920 гг. можно считать поэтический сборник, изданный С.Я. Маршаком под псевдонимом «Д-ра Фрикена». В блестящих эпиграммах и стихах перед читателем предстают страницы гражданской войны, большевики, «самостийщики», добровольцы и пр. Но такая «домашняя сатира» далека от лозунга и призыва.

Становлению белого плаката мешало и то, что он создавался на ограниченной материальной базе. Для печатания художественно-пропагандистской продукции антибольшевистского содержания использовались, в основном, полевые военные типографии и маломощное типографское оборудование в провинциальных городах Юга и Сибири. В Сибири, на Урале и на Дальнем Востоке действовало «Русское общество печатного дела» и в его составе «Русское бюро печати». При армиях существовали военно-осводомительные органы: Осведфронт, Осведверх, Осведсибирь и др. На Севере при штабе Главнокомандующего культурно-просветительную работу вел специальный отдел, пропагандистские отделы работали и при войсковых штабах. Но далеко не все эти учреждения выпускали такую художественную продукцию, как пропагандистский плакат Решительно превалировала печатная продукция: листовки и брошюры. В современный каталог коллекции антибольшевистских листовок попало только три плаката, выпущенные в Одессе в 1919 г.

«Мир и свобода в Совдепии» –

«Счастливый рабочий в Совдепии»

«Так разрешен рабочий вопрос в Совдепии». [24]

Наиболее основательно было поставлено дело пропаганды на территории Юга России в 1919-1920 гг., когда ее контролировала Добровольческая армия генерала А.И. Деникина. По инициативе генерала Алексеева и В.В. Шульгина весной 1919 г. при Главнокомандующем было создано Особое совещание, которое занималось стратегическими вопросами государственного устройства «освобожденной» территории. В Особом совещании было создано 11 отделов, в т.ч. и «агитационный». Ранее созданное «осведомительное бюро», ведавшее информацией и пропагандой, стало структурным подразделением Особого совещания, но, поглотив «агитационный отдел», обрело значительную самостоятельность («Осваг»). По мнению генерала П.Н. Врангеля, «громоздкое, с огромным штатом учреждение… стоило правительству бешеных денег». [25] Осваг располагал значительными материальными возможностями. Здесь выпускались книги, листовки, брошюры, плакаты. При этом единства в пропагандистской работе не было. Донской атаман писал А.И. Деникину о своем отрицательном отношении к назначению управляющим отделом пропаганды Н.Е. Парамонова, который «плел интриги» лично против атамана. [26]

Отдел пропаганды при Особом совещании располагался на главной улице Ростова-на-Дону Большой Садовой, 60-62 в помещении фешенебельной гостиницы. После отставки Н.Е. Парамонова им руководили профессор правоведения К.Н. Соколов, полковник Б.А. Энгельгард и бывший ректор Петроградского университета проф. Э.Д. Гримм. Художественный отдел возглавлял барон Рауш. В витрине гостиницы, где помещался Осваг, постоянно висела большая карта России, на которой ежедневно переставлялись флажки, обозначавшие линию фронта. Здесь же вывешивались изготовляемые плакаты. А. Дроздов отзывается об их художественном и идейном уровне весьма резко: «…аляповатые, как полотна ярмарочных паноптикумов, бесстыдные, как русская пошлость, скудоумные и лишенные всякой остроты лубки».[27] Они редко проникали дальше крупных городов. Случаи появления плакатов в уездных городках К.Н. Соколов отмечает как крайне редкие.

В ГАРФе в фонде Политической канцелярии Особого совещания сохранился список плакатов одного из выпусков:

«Мир и свобода в Совдепии»

«Выпуск бумажных денег»

«Расстрел крестьян китайцами»

«Расстрел священника»

«В жертву Интернационалу» и др. [28]

В сентябре 1919 г. Осваг устроил выставку своей продукции, чтобы убедить командование в своей полезности. Помимо печатной продукции, которая преобладала, были представлены витрины, карты, световые картины, портреты военачальников и печатные плакаты. Здесь экспонировались плакаты Черноморского отдела Освага: «Красное болото», «Гидра коммунизма», «Грядущее», которые пока не обнаружены в архивах.

На Кубани при главнокомандующем действовал Кубанский отдел пропаганды – КОП. Но поскольку существовали разногласия между командующими армий, то пропагандисты в Кубанской армии немалую часть чернил тратили на «разоблачение» действий А.И. Деникина, а не происки большевиков. Предпринимались попытки перенять опыт красных по устройству агитпоездов, но мешали «штабное высокомерие и равнодушие». Накануне «Ростовской катастрофы» в армии Деникина было оборудовано четыре агитпоезда, которые совершили несколько выездов на фронт. [29]

Авторы «белых» плакатов, как правило, неизвестны. Во-первых, основные художественные силы находились в столицах. Во-вторых, только часть интеллигенции, которая оказалась на территориях, контролируемых белыми армиями, решилась на активную работу под руководством белых правительств. Ведь это означало отказ от собственных убеждений. Как писал в воспоминаниях А. Дроздов, Деникин принял эту интеллигенцию на службу и «повел ее… как взвод солдат».[30] В «обозе» белых армий некоторое время работали Е. Лансере и И. Билибин, А. Юнгер, но специфика белого плаката создана не ими. В Ростове работал талантливый карикатурист Ре-ми (П. Ремизов), который еще в 1905-1907 годы прославился журнальными карикатурами. Сохранились имена художников-карикатуристов А. Воронецкого, Л. Кудина., но, как правило, белые плакаты издавались без подписи автора.

Главное, отличие белого плаката времен Гражданской войны состояло в том, что в идеология «белое дело» не дополнялась художественным проектом, обладавшим столь же огромной художественной мощью и зарядом творческой энергии, как идея «пролетарской культуры». Большевизм изображался не в качестве идейного противника, а как своего рода болезнь, злобное умопомешательство. Образы демонов, бесов, кровавых садистов – самые распространенные. В противовес красному тезису о том, что Советская власть – власть народа, белые утверждали, что власть захвачена кучкой маньяков, обманывающих население, а потому их крах – дело ближайших недель. Даже народник Н.В. Чайковский в письме к князю Г.Е. Львову в 1918 г. уверял: «Большевизм – это миф… Это дело кучки».[31] В одной из карикатур изображались Ленин в виде обманного жениха для красавицы-России и Троцкий в образе царя: «Бронштейн, схватив державу и корону, на царский сел престол». [32] Тезисом об обманном «захвате власти» питалась идея «возврата» к старому порядку, к прежней России, которая никак не годилась для энергичной пропагандистской кампании.

Художественные средства и приемы, использованные для белого плаката, много традиционнее и беднее. Некоторые плакаты просто копировали друг друга. Так, на обложке сатирического журнала «Фараон» № 3 в декабре 1919 г. был помещен плакат «Пожертвуйте для армии». В роли просителя выступал воин белой армии, а в роли жадного богатея – иностранец с сигарой и мешком денег. Это прямой плагиат плаката 1917 г. из серии «Заем свободы». Только в отличие от 1917 г., иноземный буржуй одет в валенки и шапку, а белогвардеец вооружен не только подписным листом, но и винтовкой, которой он и не думает воспользоваться. И эта просительная интонация «человека с ружьем»: «Пожертвуйте…»

Активно использовался образ комиссара-большевика, который вершит суд и расправу над крестьянином или казаком. Изображались голые люди, которым после реквизиций нечем прикрыть наготу, кучи черепов на месте деревни. А.Н. Воронецкий нарисовал на черепах В.И. Ленина со знаменем и надписью «Да здравствует Интернационал» и назвал свою карикатуру: «Апофеоз социальной революции» (в подражание известной картине В. Верещагина).[33] Некоторые признаки устойчивости символики наблюдаются в изображении Ленина и Троцкого. Имя Ленина ассоциируется с утопией, обманом. Троцкий же всюду фигурирует в роли жестокого карателя. В стихах о России 1919 г. один из авторов белогвардейских журналов Ф. Касаткин-Ростовский пишет: «Кровавый Троцкий и обманщик Ленин ей сердце режут на куски». [34]

Именно Троцкого, а не Ленина чаще изображали на антибольшевистских плакатах и карикатурах. А. Дроздов описывал виденные им плакаты: «Здесь Троцкий изображен не человеком, и не евреем даже, а жидом, горбоносым жидом, с окровавленными губами, как у кладбищенского вурдалака, и карающий штык добровольца протыкает его – несколько преждевременно… Здесь изображена советская Россия в виде причудливого отвратительного спрута и просто Россия в виде откормленной молодицы в кокошнике, который ей не к лицу…».[35] Аналогичен плакат «В жертву Интернационалу», где олицетворяющую Россию связанную боярыню «палач» Л. Троцкий кладет к подножью памятнику Марксу с табличкой «Интернационал. Этим «ритуальным убийством любуются красноармейцы, матрос, большевистские вожди и А. Керенский.

Набор образов для политической сатиры в белом плакате и карикатуре определился также почти сразу: алчные красноармейцы, жестокие комиссары, разнузданные матросы. Один из таких рисунков с матросом, похожим на гориллу с ножом, сопровождался бездарными стихотворными строками:

Появился матрос пса свирепей;

Насадил сразу прорву совдепий

Старика уложил ломом.

Старуху напугал совнаркомом. [36]

Но плакат и сатира белых не выработали канонического и яркого художественного образа врага-красноармейца или комиссара-большевика. Один из интересных плакатов изображает большевика в виде оранжевой обезьяны с дубиной. Угадать в нем противника, проникнуться к нему классовой ненавистью было невозможно, разве что испытать интеллигентское омерзение. Но чувство благородного негодования или эстетической брезгливости – плохое подспорье в смертельной схватке. Изображение большевиков в виде звероподобных чудовищ демонизировала врага, но не возбуждало волю к победе. Один из современных исследователей делает вывод о психологическом воздействии таких образов: «Комбинация такой чудовищной внешности с поступками… заставляет сделать вывод: человек такого вида не может пребывать в здравом рассудке…».[37] Однако представить врага сумасшедшим не означало победить его идею.

Символика белых армий беднее и менее энергична. В 1919 г. в Ростове-на-Дону вышла брошюра, в которой была напечатана «Победная песнь Добровольческой армии». Слова сочинил Ф. Касаткин-Ростовский. На обложке и в тексте изображен почти весь символический арсенал белого плаката: трехцветное знамя, лавровый венок, аллегорическая фигура Славы, «белые витязи», возрождение. Архаика исторического сознания подчеркивалась использованием слов: Русь, рать, главы золотые, сыны России и т.п.[38] На одном из впечатляющих плакатов 1920 г. «Что несет народу большевизм» использован мотив Апокалипсиса: всадник Смерть на «бледном коне» едет по трупам. Однотонная гамма плаката подчеркивает психологическую безысходность.

Немалые трудности испытывали художники и в выработке канонического изображения «положительного героя», воина Белой армии. Даже не считаясь с тем, что антибольшевистский лагерь был до крайности неоднороден, визуальная идентификация воина белой гвардии была чрезвычайно затруднительна для художников. Дело в том, что почти все армейские склады оказалась в руках Красной армии, что обеспечило ее единым обмундированием. Армии же белых правительств испытывали жесточайшую нехватку форменной одежды, а потому процветало «формотворчество». Как вспоминал Л. Мечов, на добровольцах было «анонимное походное обмундирование русского или английского образца».[39] Добровольческая армия на Юге была обеспечены лучше других, но служившие в ней должны были носить на военной форме вновь изобретенные и не всем понятные символы. Обычно это был треугольный шеврон на рукаве с российским триколором. «Части смерти», корниловцы на правом рукаве носили черно-красный шеврон и изображение «адамовой головы» с лавровым венком. Самым распространенным цветом в стрелковых частях был малиновый, черно-белые цвета носила офицерская дивизия генерала Маркова, сине-белый дивизия генерала Алексеева, белое и малиновое «дроздовцы» и т.п.[40] Разнообразие формы белой гвардии создавала трудности в ее плакатной канонизации.

Чаще всего встречаются плакаты, изданные в армии Деникина, и поэтому воин Добровольческой армии наиболее узнаваем по тщательно прописанному, иногда даже увеличенному трехцветному шеврону на рукаве. Однако облик этого воина заставляет усомниться в его способности одерживать победы. Он – коленопреклоненный перед напутствующей его матерью, он пожимает руку рабочему, указывая на развешанные на стене указы Деникина; он марширует под оркестр, он замахнулся тонкой саблей на гигантское чудовище большевика… а изображения победы нет.

Белый плакат не создал образ побеждающего героя. Зато много изображений страдающих людей: крестьян, казаков, мирных граждан. Мотивы спасения, защиты, страдания превалируют. Выработка плаката, призывающего к активным действиям, не пошло дальше подражательства плакатам Первой мировой войны. Интересно, что плакат аналогичный «красноармейцу» Д. Моора, появился и в Добровольческой армии А.И. Деникина. Однако исполненный блеклыми зелено-желтыми красками он не имел того оглушающего эффекта, как большевистский плакат. Яростному, мобилизующему вопросу Д. Мора: «Ты записался добровольцем?!» – интеллигентски вторит вялый вопрос неведомого белого художника: «Отчего вы не в армии?». Вежливый вопрос выполнен спокойным псевдорусским шрифтом желтого цвета. Представленный на плакате офицер Добровольческой армии, хотя и демонстрировал на своей груди георгиевский крест, производил впечатление измученного и не очень здорового человека. Ясно, что победит не тот, кто вежливо осведомляется у собеседника о его жизненных планах, а тот, кто тычет в зрителя обвиняющим пальцем. Прежде, чем победили конармии, победили плакаты. А. Дроздов в эмиграции оценивал: «Осважные плакаты казались жалкими рядом с великолепными плакатами большевиков…». [41]

Монархист В.В. Шульгин в годы Гражданской войны с горечью констатировал идеологическую пустоту «белого» движения. Его участники были связаны лишь общей ненавистью к большевикам, стремлением к реставрации потерянного положения. Такая идеология обрекала их на борьбу не только с собственно Красной армией и большевиками, но со всем безбрежным морем окружающего их крестьянства. По мнению В.В. Шульгина, «белое дело не может быть выиграно, если потеряна честь и мораль».[42] Факты мародерства, жестокости, которые процветали и в белой армии, компрометировали заявленные цели.

Декларируемые антибольшевистскими правительствами идейные установки звучат невнятно. Претендующая на роль «конституции» «Особая декларация» А.И. Деникина содержала лишь самые общие цели: «уничтожение большевистской анархии», «водворение в стране правового порядка», «восстановление могущественной Единой и Неделимой России» и т.п. [43] Осведомительный отдел при Уфимской директории в мае 1919 г. призывал к борьбе за то, «чтобы наше Российское государство было единым, сильным, демократическим», листовки Добровольческой армии звали к восстановлению «Единой и Неделимой», листки казачьих войск писали о земле. Адресат, к которому обращены призывы, также не вполне понятен: «образованные люди земли русской», «истинные граждане своего отечества» и даже «георгиевские кавалеры». [44]

Единой идеи, которая могла бы противостоять мощной коммунистической мечте, у белых не было. Самой энергичной была анти-идея, антибольшевизм, но она вела лишь к тезису о возврате к старым порядкам – этим трудно было увлечь массы. Белая пропаганда сакрализировала «прежнюю Россию», идеализировала прошлое; настоящее расценивалось как катастрофическое злодейство и умопомешательство, а будущее рисовалось в виде «возрождения». Осмысление художниками глобальных проблем – свобода, революция, будущее России – не вызывало оптимистических образов. Предполагалось, что революция потерпела поражение; при этом подразумевалась единственная революция – февраля 1917 – а октябрьские события именовались не иначе, как «переворотом». Художник А. Ренников представил судьбу революции в образе русской красавицы, которая после всех превратностей судьбы изображена рядом с Троцким, потрепанная, грязная и жалкая. [45] Популярный в 1918 г. призыв «Все вперед за единую неделимую могучую Россию!» никак не обозначал противника, что делало его пропагандистски беспомощным. Плакат 1919 г. с таким же призывом перегружен историческими деталями и больше похож на гравюру в стиле ампир: Свобода в виде женщины-статуи с лавровым венком и щитом на пьедестале и белое воинство под трехцветным знаменем. На щите почему-то знаки знамен семи европейских государств. Плакат красив, даже изыскан, но неубедителен.

Аргументами против коммунистических идей часто служили христианские мотивы. Автор, подписавшийся псевдонимом Икар, опубликовал якобы «введенные в Совдепии» вместо заповедей Христа «девять золотых правил большевика»: «Не пожелай добра ближнего своего… а завладей ими. Не убий… а казни самосудом. Не укради, а реквизируй» и т.д.[46]Большевикам отводилась роль Иуды, антихриста, дикаря. В одном из ОСВАГовских изданий нарисован Троцкий, который подстрекает звероподобных красноармейцев, пьяных матросов и проститутку гнать Христа в терновом венце. На рисунке А.Н. Воронецкого «Христос и они» коммунист с оружием и газетой «Истина» (пародирована «Правда») охраняет Христа, сидящего в темнице. На рисунке, изображающем распятых большевиками казаков – сравнение с Голгофой.

При сопоставлении «красного» и «белого» плаката только сначала видно их художественное сходство. Общие композиции, общие штампы, некоторые фигуры. Крестьянин, к примеру, выглядит практически одинаково на плакатах враждебных армий. Повязку с его глаз срывают то белый офицер, то комиссар; грабят то красные, то белые. Воины на могучих конях, взметнувшиеся сабли, нацеленные штыки. Драконы, змеи, гидры… и аллегории, аллегории, аллегории. И там и там традиции иконы, народного лубка, пропагандистский текст. Кровь, призыв к милосердию, спасению. Белые и красные подчас пели одни и те же песни времен Первой мировой войны, лишь подставив свои слова. Известная воинская песня царской армии звучала со словами:

Смело мы в бой пойдем

За Русь святую

И с радостью умрем

За дорогую.

А бойцы Красной армии пели на свой лад:

Смело мы в бой пойдем

За власть Советов

И как один, умрем

В борьбе за это. [47]

Но разительно различаются мотивация Гражданской войны и призывы на плакатах. Лейтмотив белого плаката – возмездие и возвращение старой жизни. Призывы покарать, защитить, вернуть. Но и сами белые агитаторы в листовках признавали, что рабочим «при старом режиме жилось плохо», но «по крайней мере, мы не пухли с голоду». Вряд ли идея возвращения к «меньшему злу» могла всерьез увлечь массы в горячке Гражданской войны. [48] Напротив, красный плакат романтичен, зовет к новой жизни, к активному строительству нового мира, не скупится на обещания будущего.

Различны и изображаемые герои. В «красном» плакате Гражданской войны самой распространенной была фигура красноармейца. Матрос появлялся лишь вместе с красноармейцем, а большевистские вожди и красные офицеры не фигурировали вообще. Врагов, наоборот, представляли исключительно офицеры и генералы. В «белом» плакате, напротив, офицер-доброволец – главный герой и спаситель. Осваг выпустил множество плакатных изображений руководителей белых армий в героическом стиле. Врангель на белом коне помещен в синий медальон и напоминает барельефы в честь героев 1812 г. Но к чему могло звать мужика изображение красивого генерала на красивом коне?

Народ представлен невыразительной фигурой страдальца-крестьянина и совсем уж редкой фигурой рабочего. Но разве во имя их проблем шли на смерть те офицеры-добровольцы, которые рисовались на «белых» плакатах? Не случайно изображенный под текстами листовок А.И. Деникина рабочий, которому офицер Добровольческой армии пожимает руку, выглядит оторопевшим и недоверчивым, а зажатый в его мускулистой руке молот смотрится почти угрожающе.

Такой же неубедительный, усталый офицер-доброволец на плакате «Сын мой! Иди и спасай родину!», вышедшего в дни колчаковского наступления. Вот как описывал этот плакат В. Полонский: «Почтенная женщина определенно буржуазного вида… дает образок коленопреклоненному сыну… с благородным лицом; английское офицерское обмундирование, винтовка в руках…».[49] Кому. Какому зрителю предназначен такой плакат? Какую родину надо спасать? Прежнюю, царскую? С точки зрения пропагандистской задачи, это «мертвая продукция». Надпись выполнена дореволюционным шрифтом с устаревшими написаниями слов (несмотря на то, что реформу правописания провело еще Временное правительство). Старое оборудование типографий у белых правительств влияло на действенность плакатов. Все печатные надписи на пропагандистских рисунках белых уже своим шрифтом зовут во вчерашний день, сметенный революцией.

Вообще «белый» плакат лишен исторического оптимизма и педалировал преимущественно тему страдания. Плакат 1919 г. изображал в багровых тонах фигуру растрепанной женщины с изможденным подростком на фоне пожарища. Надпись на плакате многословная и вялая: «Ваши родные и близкие стонут под игом большевистских комиссаров. Они мрут от насилия и голода, они зовут вас. Идите же спасать их!». На плакате «Счастливый рабочий в Совдепии» дистрофического вида человек в изнеможении сидит на земле. Художественный стиль «белого» плаката напоминает «народные» рисованные картинки и часто лишены динамизма. На плакате «Так хозяйничают большевики в казачьих станицах» все фигуры – и мародерствующие «комиссары», и плачущие селяне – статичны. Это именно иллюстрация, «картинка», а не плакат.

Тема страдания и спасения в «белой» пропаганде ведущая. Но ее страдальческая интонация никуда не звала, не предлагала убедительной воодушевляющей идеи (подобной «мировой революции»), а потому по закону «рекламного жанра» не могла иметь значительного воздействия. Она проигрывала не только в силу бедности художественного оформления, но в первую очередь, из-за отсутствия идеологического заряда, революционной энергетики. Красный плакат звал не пожалеть, а уничтожить, не защищать, а убивать врагов. «Красный» плакат рисовал светлое будущее. Никого не смущало, что будущее представляли толпы ликующих людей с красными флагами и жестоко дымящие фабричные трубы. Над этой неэкологической картиной сияло восходящее солнце! А у белых только пожары, пепелища, тучи воронов и «красные обезьяны».

Из военной истории Гражданской войны далеко не следует неизбежность победы Красной армии и поражение белого дела. Но плакат с ужасающей убедительностью демонстрирует его психологическую, культурно-идейную обреченность. Цвет победы – красный, кровавый, беспощадный – господствует на коммунистических плакатах и безжалостно обрекает приверженцев полутонов и мягких цветов на историческое поражение. Среди «белых» художников лишь некоторые использовали красно-черные тона: они уже в 1919 г. выглядели плагиатом. Фигура «красного» дикаря на фоне фабричного пейзажа на плакате 1920 г. даже непонятна без надписи: «Так разрешен рабочий вопрос в Совдепии». Красный дикарь и обезьяна, топчущая Россию на «белом» плакате не только не убедительны, но это прямой плагиат «красного» плаката и зависит от него не только композиционно, но и психологически.

Атаман Дона в 1919 г. писал генералу А.И. Деникину: «На севере нас побеждает не сила оружия противника, но сила его злостной пропаганды…».[50]Сам А.И. Деникин признавал, что попытка основать идеологию «на простых, бесспорных национальных символах» оказалась необычайно трудно выполнимой.[51] Агитация красных была дерзка и напориста, агитационные кампании проводились подобно армейским. Как писал А. Дроздов, «у большевиков за бронепоездом идет агитпоезд; у Деникина агитпоезд трухтел… вслед за пассажирским». [52]

Вообще белое командование недооценивало пропагандистскую работу с населением, уповая большей частью на военную силу. Если верно утверждение, что генералы всегда готовятся к прошлым войнам, то белые генералы воевали так, как научились в Первую мировую, когда пропаганда среди вражеских солдат и не планировалась. Но специфика гражданской войны состоит как раз в том, что вчерашний противник может стать сегодняшним союзником и наоборот. И победит тот, кого поддержит не армия, а большинство народа. В этих условиях военная сила превращается только в средство, которое обеспечивает условия для пропагандистской работы с населением. Не желая уподобляться «комиссарам», ужасаясь «наглой лжи большевиков», белые правительства не смогли противопоставить им убедительной контрпропаганды.

Большевистское правительство, опираясь на свой дореволюционный опыт пропаганды, быстро оценило возможности плаката. Революционный плакат менее всего заботился об информации. Как орудие массового внушения, организации коллективной психологии, по словам одного из организаторов пропагандистской работы В. Полянского, «он требует, призывает, приказывает, повелевает». [53] Повелительная энергетика красного плаката широко использовалась пропагандистской машиной большевиков.

Напротив, как с обидой вспоминал руководитель Освага К.Н. Соколов, «в обществе и в армии отношение к Освагу было весьма недружелюбное».[54] За время своего существования Осваг постоянно вызывал критику. Командование и генералитет были уверены в «бесполезности» пропагандистского отдела. «Слева» говорили о том, что он занимает «монархической» агитацией, а «справа» упрекали в «масонстве». Неопределенность и политическая расплывчатость программ антибольшевистских правительств определяли и невнятность пропаганды, в которой более или менее отчетливо выделялись лишь призывы «восстановить и спасти» и лозунги «Единой и Неделимой». К.Н. Соколов, написавший в эмиграции свои воспоминания, в числе препятствий называл «отсутствие политического курса» и кадровое ограничение «работать без социалистов и евреев» при острой нехватке умелых людей. [55]

Еще одной специфической чертой «плакатной войны» являлось намеренное упрощение содержания гражданского конфликта как со стороны белых, так и со стороны красных. «Третья сила» в лице меньшевистских и демократических правительств вообще выпала из художественной пропаганды. Пропагандистская война имела характер противостояния «красного» и «белого» почти без оттенков и нюансов. Большевики отождествили либеральные и демократические силы с прямыми врагами советской власти, рабочего класса, крестьянства, торжества мировой революции. Характерно, что устойчивые образы меньшевика, кадета, эсера на плакате созданы не были. Одна из редких фигур имеется на плакате 1920 г. неизвестного художника из Тифлиса с надписью «Остерегайтесь меньшевиков и эсеров: за ними идут царские генералы, попы и помещики». На плакате сочные черно-белые фигуры генералов, помещиков, осененных силуэтом смерти в царской короне, следуют за маленькой незапоминающейся фигуркой тощего рыжего меньшевика в интеллигентском костюме с декадентским бантом и в темных очках, скрывающих глаза. Образ не закрепился, поглощенный как идеологически, так и художественно более выразительными типажами «врагов». «Третья сила» персонифицирована в фигуре В. Чернова на плакате В. Дени 1921 г. «Учредительное собрание». В утлой лодочке-калоше по бурному морю плывут четыре персонажа: Франция с денежным мешком, Буржуй в котелке и бабочке, Белый генерал с орденами и худосочный интеллигент, на изображении которого для верности узнавания написано «С.-Р. Чернов».

Белые сатирики и карикатуристы также стремились уязвить «конформистов», к которым относили даже художников и литераторов, перешедших на сторону красных. Особенно частым нападкам подвергались В. Маяковский и Д. Бедный. Мощный резонанс вызвал переход М. Горького от «Несвоевременных мыслей» к сотрудничеству с большевиками. Названия поэтических и художественных сатир говорит само за себя: «Максим Горький – честный маклер», «Сон Максима Горького», «Фиговый листочек» и др. Поведение художников, вставших на путь сотрудничества с большевиками, расценивалось как тяжкий грех: «Грустя о Чехове, я вспоминаю «Чайку», грустя о Горьком – чрезвычайку». Критиковали и своих временных союзников. Сторонники «единой и неделимой России», используя сюжет гоголевской «Женитьбы», высмеивали «самостийников» на Украине, которая «изменила Ивану с Гансом» и не отказывала другим «претендентам». Другая карикатура имела стихотворное сопровождение В. Мятлева: «Из хохлов создав чудом нацию, Пан Павло кроит федерацию…И журчит Кубань водам Терека: Я республика, как Америка…». [56]На рисунке И. Зарубы «Урок украинского языка в министерствах» изображены русские в роли нерадивых учеников и запорожский казак в роли строгого учителя.

«Третью силу» отметали как «красные», так и «белые» пропагандисты. Гражданские конфликты не терпят примиренцев. С.П. Мельгунов приводил свидетельства одного из руководителей Демократического правительства на Севере в 1918 г. известного народника Н.В. Чайковского: «местная интеллигенция … относилась к правительству иронически».[57] Эта жесткая двуполюсность Гражданской войны – победители и побежденные – гениально раскрашена в словах А. Цветаевой: «Белый был – красным стал: кровь обагрила. Красным был – белым стал: смерть побелила».

Краткая библиография по теме