Новые смуты и тирания Писистратидов

Первые годы после Солонова законодательства прошли спокойно; по крайней мере, внутренний мир и установленный Солоном порядок не были явно нарушены. Но, «на пятый год после архонтства Солона» дело дошло уже до того, что афиняне вследствие смут не могли выбрать первого архонта. Через четыре года повторилось то же; афиняне опять не имели архонта по причине смут, а затем через такой же промежуток времени избран был в архонты Дамасий, с. 67 который показал себя явным узурпатором: он самовольно оставался в должности более двух лет, пока не был «прогнан силою». Тогда состоялось соглашение между партиями: постановлено было избрать десять архонтов: 5 из евпатридов, 3 из агройков, т. е. геоморов, и 2 из демиургов¹. События эти относятся к концу 80-х годов VI в.

В этих смутах, в борьбе из-за архонтата, Аристотель с полным основанием видит доказательство того важного значения, какое имела тогда должность первого архонта. Борьба шла, по всей вероятности, между знатными и незнатными. Нельзя не заметить в этих смутах известной правильности, периодичности: быть может, не случайно «анархия», невозможность выбрать архонта, оба раза повторяется через один и тот же промежуток времени — четыре года. К сожалению, мы не имеем возможности уяснить себе подробнее ход и связь событий.

Что касается Дамасия, то, очевидно, он стремился к тирании, но на кого он опирался — на демос или на евпатридов, мы не знаем. Ясно одно, — что свержение его и избрание 10 архонтов является торжеством неевпатридов — половина мест в коллегии архонтов была предоставлена им — и что тут сделаны были важные уступки со стороны евпатридов. В совершившейся перемене можно видеть как бы реакцию против Солоновых реформ: вместо пентакосиомедимнов пред нами тут опять до-Солоновы сословия, и введенный Солоном порядок, предоставлявший высшие должности пентакосиомедимнам, был несомненно нарушен. По всей вероятности, и тот смешанный способ избрания архонтов, который введен был Солоном, комбинация голосования и жребия, был отменен или не применялся в это смутное время. Число архонтов — 10 — столь необычно, что кажется странным и на первый взгляд вызывает недоумение. Но обстоятельства вообще были исключительные, и если произошел столь необычный факт, как избрание архонтов из евпатридов, геоморов и демиургов, то неудивительно, что и самое число архонтов было не традиционное, а с. 68 исключительное. Избранием 10 архонтов, из которых половина была из знатных, а другая половина — из незнатных, устанавливались компромисс и известное равенство между евпатридами и неевпатридами¹.

Это нововведение просуществовало однако недолго и борьба партий продолжалась. По-прежнему, для одних причиной недовольства было уничтожение долговых обязательств, повлекшее за собою их обеднение; другие недовольны были крупными переменами в государственном строе; третьи не удовлетворены были этими переменами, а некоторые вели борьбу просто вследствие взаимной вражды.

В то время в Аттике выступают три партии, каждая со своими стремлениями и со своими вождями из евпатридов. Партии носили названия от местностей, где они сосредоточивались. Это были, во-первых, педиэи (или педиаки), жители «равнины», самой плодородной части Аттики, крайняя аристократическая партия, состоявшая из богатых землевладельцев-евпатридов и стремившаяся к реакции, к уничтожению того, чт о сделано было Солоном, и к восстановлению старого, до-Солоновского порядка. Во главе педиэев стоял Ликург. Во-вторых — паралы или паралии, жители «береговой полосы», партия умеренная, сторонница «средней политии», по словам нашего источника, т. е. по всей вероятности — строя, введенного Солоном. Состояла она преимущественно из торговцев и ремесленников, представителей не столько землевладельческой и родовой знати, сколько движимости, хотя в составе ее были и земледельцы. Вождем паралов был Мегакл, из фамилии Алкмеонидов, зять сикионского тирана Клисфена. Наконец третья партия — диакриев, сосредоточивавшаяся главным образом в бедной, малоплодородной, холмистой части Аттики. Состояла она из фетов, мелких крестьян и пастухов, поденщиков и батраков. К ней с. 69 примкнули также те, кто вследствие Солоновой сисахфии лишился получения долгов и обеднел, и нечистокровные афиняне, опасавшиеся исключения из числа граждан. Это была партия наиболее демократическая, радикальная, раздраженная против богатых, неудовлетворенная Солоновыми реформами, мечтавшая о коренном перевороте, переделе земли и т. под.

Во главе диакриев стал Писистрат, по происхождению тоже аристократ, снискавший себе особую популярность в народе. Он имел славу счастливого полководца. В возобновившейся войне с Мегарой он завоевал мегарскую гавань Нисею и окончательно упрочил за афинянами обладание Саламином¹. С военными заслугами и доблестями Писистрат соединял обходительность, уменье располагать к себе массу; он приходил на помощь бедным, обнаруживал гуманное отношение даже к врагам, а больше всего, казалось, любил равенство². Он-то и выступил в роли вождя и защитника демоса, пролагая себе путь к тирании.

Солон, вскоре после своего законодательства покинувший было Афины, чтобы избегнуть докучливых вопросов и порицаний, и теперь давно вернувшийся из десятилетнего путешествия, ясно видевший, к чему клонится дело, тщетно предостерегал афинян от опасности, грозящей их свободе: «Из тучи идет снег и град, из блестящей молнии происходит гром; от великих же людей государство гибнет. Народ по неведению попадает в рабство к монарху; слишком высоко поднявшегося нелегко потом сдержать; надо теперь обо всем размыслить». Но предостережений Солона не слушали. «Если вы», говорил он потом, обращаясь к афинянам, «по собственной глупости потерпели, не возлагайте вины на богов; ибо вы сами взрастили этих тиранов, дав им силу, и поэтому терпите злую неволю. В отдельности каждый из вас идет по стопам лисицы, а сообща у вас — ум слабый. Ибо вы смотрите на язык и на слова вкрадчивого мужа, а на дело совсем не глядите».

с. 70 Известен рассказ о том, как Писистрат, нарочно ранив себя, явился на площадь к народу, жаловался на преследования врагов и просил дать ему охрану. До нас дошло даже имя того лица, по предложению которого постановлено было удовлетворить просьбу Писистрата; это — некий Аристон или Аристион. И вот Писистрат, опираясь на отряд телохранителей — «дубиноносцев», палочников — завладел акрополем и сделался тираном (561/0 г.).

На первый раз однако Писистрату недолго пришлось властвовать. Прежние соперники, Мегакл, стоявший во главе паралов, и Ликург, предводитель педиэев, соединились против него, и он принужден был покинуть Афины. Писистрат удалился в Марафон, средоточие его партии, диакриев.

Но с удалением Писистрата рушился союз Мегакла с Ликургом, и Мегакл вступил в соглашение с Писистратом; между ними условлено было, что Писистрат возвратится в Афины и женится на дочери Мегакла. Рассказывают, будто для захвата Афин ими пущена была в ход такая уловка: одну высокую, красивую женщину нарядили богиней Афиной; она стала на колесницу, рядом с нею Писистрат, и таким образом направились к городу, а впереди шли герольды и провозглашали, что сама Афина возвращает Писистрата в свой акрополь. Жители верили и падали ниц пред мнимой богиней. Геродот, также передающий этот рассказ (I, 60), изумляется, как могли тогдашние афиняне, отличавшиеся своим развитием, поверить подобной нелепости…

Так Писистрат вторично завладел властью, но опять не надолго. Он скоро разошелся с Мегаклом и должен был оставить Афины. На этот раз он удалился на македонское побережье, у Фермейского залива, а оттуда — на берега реки Стримона, в окрестности Пангея, местность, богатую металлами, где он владел рудниками и где впоследствии в V в. афиняне так старались утвердиться, основав Амфиполь. Добыв средства и наняв войско, Писистрат отправляется на остров Евбею, в Эретрию, в которой господствовала олигархия «всадников», оказавшая ему ревностное содействие. Он входит, кроме того, в дружественные связи с богатым с. 71 и влиятельным наксосцем Лигдамидом, с Аргосом, давшим ему отряд войска, с фиванцами, поддерживает сношения с своей партией в самой Аттике и зорко следит за тем, чт о происходит в Афинах. Теперь с оружием в руках он думает овладеть властью, вступает с войском в Аттику и в битве при Паллене наносит поражение своим противникам. Путь в Афины после этого был ему открыт. На этот раз Писистрат прочно утвердился во власти, сохранил ее до самой смерти и передал ее своим сыновьям¹.

Торжество Писистрата было ударом для евпатридов. Некоторые из его соперников и противников пали, другие волей или неволей удалились из Афин; большая часть их имений была конфискована; третьи покорились власти тирана. Но государственных учреждений и законов Писистрат не тронул. По-прежнему существовал напр. ареопаг, и рассказывают даже, что Писистрат, кем-то обвиненный, предстал на суд его; но обвинитель не явился. По-прежнему существовал и архонтат; только Писистрат старался проводить на эту должность своих родственников: по-видимому, смешанная система выборов, введенная Солоном, при которой, благодаря жребию, могли проходить в архонты лица, нежелательные для тирана, не применялась и заменена была прямым голосованием. Граждан Писистрат постарался разоружить. В его распоряжении был отряд войска и богатые материальные средства. Из рудников на берегах Стримона он получал большие доходы. Кроме того, он установил сбор в размере одной десятой или, по другому свидетельству, одной двадцатой части с дохода.

с. 72 Но не только это служило опорой Писистрату. Античное предание, которое нельзя заподозрить в сочувствии к тирании и которое прославляло тираноубийство, рисует нам Писистрата в образе гуманного, мягкого, снисходительного властителя, соблюдающего законы, правящего «умеренно, скорее как гражданин, нежели как тиран». Такими качествами и образом действия Аристотель объясняет, почему, будучи изгоняем, Писистрат снова легко захватывал власть и под конец удержал ее за собою: его возвращения желало большинство как знатных, так и демоса; одних он привлекал ласковым обращением, других — помощью в их частных делах, и с теми и другими он был хорош, говорит Аристотель.

Особенно заботился Писистрат о сельском классе¹. Всеобщего передела земли, о котором мечтала крайняя партия, и он не совершил; но есть предположение², что за смертью и удалением из Аттики многих знатных Писистрат получил возможность распорядиться землями, которые были им конфискованы, и роздал их мелким земледельцам, прежним гектеморам, которые таким образом стали собственниками обрабатываемых ими участков. Источники об этом не говорят, но и они свидетельствуют, что Писистрат нуждающихся снабжал скотом и семенами, давал им в ссуду деньги на обработку земли и проч. Словом, он открыл для сельского населения государственный кредит. Делал он это, по словам Аристотеля, для того, чтобы масса не скоплялась в городе и чтобы она, пользуясь умеренным достатком и занимаясь своими частными делами, не имела ни желания, ни досуга заниматься делами общественными: вместе с тем, при развитии земледелия, увеличивались и доходы Писистрата, так как он взимал известную долю с продуктов. Но Писистрат действовал тут не только как хитрый и властолюбивый тиран, желавший обезопасить себя, но и как дальновидный государственный человек; с. 73 тонкий расчет и личная выгода соединялись здесь с удовлетворением насущных интересов народа. Лучшее средство упрочить свою власть Писистрат видел в поднятии благосостояния массы; он полагал, что население, пользующееся достатком, не будет стремиться к перемене, к свержению его власти. В деле экономических реформ Писистрат пошел дальше по пути, на который вступил Солон; он завершил тут то, чт о начато было Солоном; он коснулся самого корня зла, от которого страдала масса земледельческого населения и от которого не могла ее радикально освободить даже сисахфия и другие меры Солона. Открыв кредит и оказав помощь земледельческому классу, Писистрат устранил самые причины тяжкого положения этого класса и сделал для Аттики невозможным в будущем повторение того экономического кризиса, который она пережила в конце VII и в начале VI в. Благосостояние массы, а вместе и дальнейший рост демоса были им упрочены. После Солона и Писистрата мы больше уже не слышим ни о земледельческом кризисе, ни о гектеморах и их печальной доле в Аттике.

Большое внимание Писистрат обращал на правосудие. Он часто сам объезжал страну, на месте разрешая споры и надзирая за правосудием. Для сельского населения он учредил «судей по демам», т. е. по сельским общинам, волостям. Аристотель объясняет это тоже заботой о том, чтобы население не покидало своих полей и не являлось в город. Но, кроме того, могли здесь действовать и другие мотивы: учреждение судей по демам было в интересах массы и правосудия; суд делался более доступным и близким населению; вместе с тем еще более подрывалось влияние и могущество местных знатных родов.

При Писистрате в Афинах развилась широкая строительная деятельность: предпринята постройка новых храмов, полезных сооружений, в роде водопровода и водоема (Эннеакрунос), чт о для города, нуждавшегося в воде, было очень важно; проведены прекрасные дороги из Афин в окрестности, причем тут главная заслуга принадлежала одному из Писистратовых сыновей, Гиппарху, и т. д. Все это с. 74 способствовало не только украшению и благоустройству города, но и давало заработок рабочим и ремесленникам, имело, следовательно, значение социально-политической меры¹. Тут, как и в некоторых других отношениях, Писистрат является предшественником Перикла. При нем же введено содержание на государственный счет инвалидов, получивших увечье на войне.

Вообще Писистрат, по словам Аристотеля, не угнетал народа, но доставлял ему внутренний мир и спокойствие, и впоследствии часто говорили, что «время Писистратовой тирании — это век Кроноса», золотая пора (гл. 16). В истории развития афинской демократии тирания Писистрата является важным моментом, подготовкой к последующему господству демоса: она должна была содействовать социальному и политическому равенству; знатные должны были подчиниться общим для всех законам и господствовавшей над всеми власти тирана; реакционные попытки евпатридов были подавлены; страстная борьба и смуты на время улеглись; Солоновы законы, не тронутые Писистратом, могли войти в самую жизнь; благосостояние массы поднялось; демос окреп.

В истории внешнего могущества Афин правление Писистрата занимает также чрезвычайно важное место. Афинский тиран далеко простер политические связи и свое влияние. Он имел опору и извне. Писистрат находился в союзе с Фивами, Фессалией, Эретрией, Аргосом и Поликратом Самосским; он был в дружественных отношениях со Спартой. Он покорил Наксос и поставил там правителем или тираном своего союзника Лигдамида; совершил религиозное очищение на Делосе и таким образом расположил в свою пользу этот священный остров; завоевал Сигей, из-за которого борьба шла еще в конце VII в., а теперь, по-видимому, возобновилась, и посадил в нем одного из своих сыновей; имел владения у Фермейского залива и Пангея. Наконец, при нем и при его поощрении представитель с. 75 одной из самых влиятельных афинских фамилий, Мильтиад, о котором Геродот говорит, как о династе, утвердился в Херсонесе Фракийском, лежавшем на пути в Понт, и положил там начало афинскому господству. Мы видим таким образом, что уже при Писистрате афинскому влиянию подчинены были важнейшие из Циклад, что афиняне уже тогда стали ногою на македонском побережье и у Геллеспонта, пунктах, чрезвычайно важных в торговом и стратегическом отношениях, и там, где впоследствии так широко распространилось афинское господство. Наряду с расширением политического могущества, развивались, разумеется, и торговые связи, обеспечивались сношения напр. со странами Припонтийскими. Словом, при Писистрате уже было как бы намечено то, что совершено Афинами V в., в пору расцвета их демократии и внешнего могущества. Писистрат является тут предшественником Фемистокла и Аристида, Кимона и Перикла, и история Афин V в. представляет ряд фактов, аналогию и прецеденты которым мы встречаем в истории предшествующей — в эпоху тирании.

Эта эпоха является важною и в истории искусства, в частности — пластики и керамики. Тогда совершались крупные перемены и в религиозной, и в умственной сфере: обнаруживались новые течения, и течения эти находили себе покровительство и поддержку при дворе афинского тирана. Подобно некоторым другим тиранам, Писистрат содействовал развитию культа Диониса, бога земледельческого, сельского класса, а в особенности — культа Афины: между прочим, по-видимому, с его времени ведет начало праздник «Великих Панафиней». Писистрат и его сыновья покровительствовали поэтам. Вообще при дворе афинского тирана обнаруживалась живая умственная и поэтическая деятельность. Некоторые черты тут могут напомнить нам эпоху итальянского Возрождения.

Писистрат умер в старости в 528/7 г. Власть перешла к его сыновьям. Из них более выдавались Гиппий и Гиппарх¹, которые и стояли во главе дел. Руководил с. 76 правлением собственно Гиппий, как старший и одаренный от природы способностями государственного деятеля. Гиппарх же был любитель муз и друг поэтов — Анакреона, Симонида и других, которых он приглашал в Афины; он ближе стоял к искусству и к литературе. Это был «Лаврентий Великолепный древности», по выражению одного немецкого историка.

Первое время по смерти Писистрата его сыновья правили таким же образом, как и он. Но положение сыновей было затруднительнее. Владычество тиранов становилось тягостным не для одних только евпатридов, но и для демоса, прежде столь нуждавшегося в тирании, как демократической диктатуре, а теперь бывшего в состоянии обойтись и без нее, начинавшего стремиться к большей самостоятельности и свободе. Притом сыновья Писистрата не имели за собою тех заслуг, которые делали их отца столь популярным и которые в глазах многих давали ему право на власть; они должны были сознавать, что их власть не имеет законной почвы. Вдобавок, они иногда позволяли себе по отношению к отдельным лицам поступки, которые должны были вызывать раздражение и месть. Одним из таких поступков и был вызван заговор Гармодия и Аристогитона.

Гармодий и Аристогитон были двое молодых афинян, связанные между собою любовью — известно, что в Греции влюблялись не столько в женщин, сколько в юношей. Гиппарх, воспылавший страстью к Гармодию, но отвергнутый им, нанес оскорбление его сестре¹, устранив ее, как с. 77 недостойную, от участия в процессии. Тогда Гармодий и Аристогитон решились отомстить и составили заговор с целью убить тиранов. Они хотели привести в исполнение это во время празднования Панафиней. Но замысел их не вполне удался: заговорщикам удалось умертвить лишь Гиппарха. Гармодий погиб тут же на месте, а Аристогитон — потом.

Заговор Гармодия и Аристогитона был делом личной мести; лишь личное оскорбление побудило этих молодых афинян взять на себя роль освободителей Афин; о свободе и демократии Гармодий и Аристогитон в сущности не думали и не они освободили Афины от тирании. Но фантазия народная идеализировала Гармодия и Аристогитона; легенда сделала из них борцов за свободу, освободителей от ига тиранов, приписала им стремления, которых они не имели, и дело, которого они не совершили. Память о Гармодии и Аристогитоне долго хранилась в Афинах; их чтили, как тираноубийц и освободителей; им воздвигнуты были статуи на площади; полемарх приносил им жертвы, как павшим за отечество; потомки их пользовались льготами и привилегиями, напр. обедом в пританее, изъятием от налогов, расходов по культу и проч. О них вспоминали во время пиршеств в застольных песнях. «Не умер ты, дорогой Гармодий», говорится, напр., в одной из таких песен, «но пребываешь на островах блаженных, вместе с быстроногим Ахиллом и Тидидом Диомедом». По словам другой, слава Гармодия и Аристогитона будет вечною, так как они «тирана убили и афинян сделали равноправными». Все это показывает нам, как смотрели впоследствии в демократических Афинах на тиранию и тираноубийство.

После гибели Гиппарха Гиппий стал подозрительнее, суровее. Тирания сделалась жестокою: Гиппий мстил за смерть брата, многих казнил и изгнал; но этим внушал к себе еще больше недоверия и ненависти. Между тем Писистратиды лишались опор извне, одного союзника за другим: с. 78 пали Лигдамид Наксосский и Поликрат Самосский; персы овладели Сигеем и Херсонесом Фракийским. В самих Афинах оппозиция против тирании росла, а за границею Аттики действовали политические изгнанники. Во главе их были Алкмеониды, которые и берутся за низвержение тирании.

Алкмеониды были знатны, богаты и могущественны. Их связи простирались далеко, даже за пределы Греции. Представители этой фамилии были в родстве или в дружбе с тиранами Сикиона, с царями Лидии и т. д. Даже живя в изгнании, Алкмеониды являлись опасными врагами для Гиппия. Правда, первая попытка их вторгнуться в Аттику и низложить тиранию окончилась неудачной для них битвою при Лейпсидрии. Но вскоре Алкмеониды нашли средство для достижения своей цели: они приобрели могущественного по своему влиянию союзника в лице дельфийского оракула. Храм в Дельфах сгорел и Алкмеониды условились построить его вновь, при чем отстроили его с б о льшим великолепием, чем обязаны были по договору¹, и этим, разумеется, приобрели расположение дельфийских жрецов.

С этих пор оракул был на стороне Алкмеонидов и побуждает Спарту положить конец тирании в Афинах: каждый раз, когда спартанцы обращались с каким-либо вопросом в Дельфы, пифия повторяла одно: они должны освободить Афины. Но были, кроме того, и чисто политические мотивы, побуждавшие Спарту выступить против Писистратидов: это — союз последних с Аргосом, давнишним соперником и врагом Спарты. И вот спартанцы отправляют морем в Аттику против Гиппия небольшой отряд; но отряд этот, высадившись, терпит поражение. Теперь задеты были уже честь и самолюбие Спарты. Во главе большого войска в Аттику является сам спартанский царь Клеомен. Гиппий заперся в акрополе. Клеомен вместе с с. 79 афинянами, «желавшими свободы», осаждает его. Гиппий, после того, как его сыновья, которых он хотел отправить в безопасное место, попали в руки осаждающих, вступил в переговоры. Он должен был покинуть Аттику и удалился в Сигей, под покровительство персов.

Так положен был конец тирании в Афинах в 510 г.