Пределы возможностей специальных дисциплин

То, что было сказано о причинах самоубийств, еще более после­довательно применимо к анализу причин преступлений, революций, оин и практически ко всем другим социокультурным феноменам. Если Но ^{НС иссле}Д°^{вать как} повторяющиеся явления, рассматриваемые од- _аде*Ременно в матрице общества и культуры, ни одно из них нельзя если^ВаТН° ^{понять или} обнаружить его истинные причины. Например, задаться вопросом, почему уровень преступности в Соединенных ₀ -ах выше, чем в ряде других стран, каковы причины флуктуаций ^Деленного преступления или всех преступлений, вместе взятых, или
почему строгость наказания за различные преступления то возрастает т уменьшается, то ни один из этих вопросов не может получить правилен ° го ответа без изучения преступности как перманентного фактора в общЗ- структуре рассматриваемых обществ и их культуры. Можно с уверенн₀^И стью утверждать, что никакая специальная причинная теория преступно* сти — биологическая, психиатрическая, экономическая, географическая экологическая, образовательная — не может адекватно объяснить, поче­му определенные действия рассматриваются как преступные, а другие как нормальные. Неадекватность таких односторонних теорий непосредст­венно связана с их "атомистическим", сингулярным однобоким подхо­дом, игнорирующим целостный анализ общества и культуры. Это еще более справедливо по отношению к таким глобальным социокультурным феноменам, как войны и революции. Даже дискретные явления, изучае­мые с позиций экономики или политологии, права или этики, искусств или истории, не могут быть полностью поняты без рассмотрения тех социо­культурных созвездий, в которых они происходят. К. Маннгейм правиль­но отмечает, что, например, в политологии "рано или поздно сталкива­ешься с вопросом, почему страны в один и тот же период времени и на одной плоскости развития имеют совершенно различные типы конститу­ций и формы правления и почему экспорт технологии и конституции из одной страны в другую приводит к изменению их формы в той стране, куда они попадают?.. Таким образом, политолог оказывается отброшен­ным к неизвестным сущностям, которым он навешивает либо ярлык "национального духа", либо ярлык "культурного наследия людей". Это означает, что необходимо рассматривать общество и культуру как целое. То же самое происходит, когда он рассматривает проблему власти и господства или многие другие экономические проблемы... Становится, например, все более очевидным, что выбор, совершаемый индивидами, когда они выступают как потребители, не является произвольным, а, напротив, соответствует определенным коллективным стандартам, кото­рые... детерминируются неэкономическими, "социальными" факторами. Какими же социальными факторами? Чтобы ответить на этот и подобные вопросы, экономист, как и политолог, действует, как будто существует некая теория постоянных и переменных, объясняющая формирование человеческих потребностей"^[95]. Иными словами, вновь необходим выход за рамки специальной дисциплины.

В медицине существует процедура, которую обычно проделывает каждый компетентный врач: перед тем как диагностировать болезнь пациента, он исследует весь организм в целом и знакомится с историей его жизни. В социальных науках эта процедура, к сожалению, почти отсутству­ ет, ибо ее необходимость еще не осознана. Как и в медицине, специализи­ рованный подход здесь становится плодотворным и разумным, лишь когда во внимание принимается все социокультурное пространство. В противном случае науке уготована судьба быть неадекватной и ложной. В большой семье общественных наук социология играет именно эту роль. Вышесказанное в достаточной мере демонстрирует специфические функ­ции социологии в системе социальных и гуманитарных наук, конкретные ипостаси этих функций, и, наконец, необходимость такой науки, независи­ мо от того, как она называется — социологией или абракадаброй.