Предисловие

FRIEDEL LENZ

BILDSPRACHE DER MÄRCNEN

VERLAG URACHHAUS STUTTGART

ФРИДЕЛЬ ЛЕНЦ

ОБРАЗНЫЙ ЯЗЫК

НАРОДНЫХ СКАЗОК

Перевод с немецкого Т.М. Большаковой и Л. В. Куниной

Издательство

Московского Центра вальдорфской педагогики

«ПАРСИФАЛЬ»

Ленц Ф. Образный язык народных сказок — перевод с нем./ М: Парсифаль, 1995. - 336 с.

Народная сказка - одно из самых древних культурных явле­ний. Слагать сказки люди начали очень давно, задолго до тех вре­мен, которые мы считаем началом истории. Тогда люди обладали совсем иным сознанием — мифологическим, образным, непред­метным, подобным сновидениям, язык которых, как каждый зна­ем по собственному опыту, часто недоступен современному интел­лектуальному подходу. Автор настоящей книги, Фридель Ленц, которая училась этому языку несколько десятилетий, руководству­ясь духовной наукой Рудольфа Штайнера, называла сказки «сна­ми, которые видят народы». Лучше всего в наше время сказки понимают дети, чье сознание так же, как и сознание, слагающее сказки, живет в образах. Из таинственных сказочных образов ре­бенок черпает знания о судьбе, человеческой душе, законах разви­тия Человека и прочих чрезвычайно важных вещах. Мы, взрос­лые, должны давать детям эту необходимую им пищу. Прочтя эту книгу, мы сможем делать это более сознательно и обоснованно.

ISBN 5-85251 -023--8 © Verlag Urachhaus Stuttgart 1972

© Оформление, оригинал-макет, редакция — издательская группа: С. Ловягин, Л. Куцын, В. Загвоздкин, 1995. © Перевод — Вальдорфский Педагогический Семинар в Санкт-Петербурге, Н.Петерсен.

ПРЕДИСЛОВИЕ

Передача сказок началась в те давние времена, когда че­ловек, как существо сознательное, постепенно высвобождался из великого творения, и тайны человеческого бытия и при­роды перестали открываться ставшему теперь ясным взгля­ду. Первые люди, пытаясь осознать мир, в котором они живут, запечатлевали виденное ими в художественных об­разах.

Сказка не имеет позднейшей исторической и локальной
детерминации сказания или легенды. Она большей частью
не несет в себе образной формы только одного народа, потому что она совершала путешествие по всему миру, напри­мер, сначала была кельтской, потом стала византийской, индийской, арабской. Даже будучи выхвачена непосредственно из духовного потока, она сохранила ни с чем не сравнимую жизненность: она образует направленную вновь к божественному истоку связь, которую не может разру­шить интеллект.

Вероятно, на протяжении столетий сказитель в том виде, в каком он существует и сейчас в деревенских и племенных общинах Востока, получал свои знания от посвященных и передавал их «бабушке», женщине — хранительнице сказа­ний. Передаваясь из поколения в поколение, сказки посте­пенно становились средством воспитания подрастающего по­коления. Они потрясают, утешают, отгадывают загадки; они полны юмора, надежды, сострадания, нравственности, жиз­ненной мудрости. Как же выглядит этот образный мир юно­го человечества и ребенка; что означают все эти великаны, волшебники, карлики, феи, эльфы, говорящие животные, растения и камни? Не дерзко ли утверждение, что сказки суть - зеркальные образы духовных творческих процессов?

Сказки говорят «образным языком», они как бы живопи­суют словами. Однако не любыми, не по воле личной поэти­ческой фантазии. Более глубокому взгляду открывается — и на это указывает данная книга, — что человек изначально видел сказочные образы, следуя духовным закономернос­тям. В этих образах даны истинные, но покоящиеся на бо­лее древних душевных силах «имагинации».

Слово «Märchen» (сказка) указывает в своем древнеирландском корне на значение «великий, известный», впос­ледствии — на «весть, известие» (Ср. рус. «сказка» — от «сказать», производного от общеслав. «казати» — «говорить, показывать». — Прим. перев.) Сказка сохраняла это содержание в течение того времени, пока она, спетая или рассказанная, устно передавалась как культурное наследие от поколения к поколению. Когда взрослый человек врас­тал из своего душевного сновидческого состояния в прони­занное Я сознание, ему становилось все труднее принимать непосредственное участие в этих сказочных образах. В но­вое время, когда люди начали воспринимать сказку как ли­тературную художественную форму, начали ее записывать и даже иллюстрировать, когда возникла группа художест­венных сказок, в сказки прокрался элемент нереальности, ложности. Сказка перестала восприниматься всерьез, как жизненная данность. Начиная с XVI века делались попыт­ки литературно «отполировать» сказки. Братья Гримм, Бехштайн и Тик в XIX веке уберегли сказки для нашего языко­вого пространства от такого приукрашивания; они собирали сказки, освобождали первоначальные образы от всяких на­слоений, приводили их в первозданный вид. Они следили за чистотой языка. Руководимый истинной чуткостью и эво­люционным сознанием, Якоб Гримм в предисловии к своей «Германской мифологии» писал о сказках, «которые до сегодняшнего дня дают юношеству и народу здоровую пищу, от которой он не откажется, какие бы иные кушанья ему ни подавались». Это было в 1854 году. Через пятьдесят лет фрейдовский психоанализ роковым образом подчинил себе все те области, которые реально ускользали от восприятия чувствами. Сказка была низложена до носительницы сим­волов нечеловеческого подсознания. Говоря словами Грим­ма, здесь, возможно, было «подано другое кушанье», кото­рое, однако, не может долго исполнять роль «здоровой пищи». Сказка безупречна и будет таковой оставаться, по­тому что в эпоху, которая закостеневает, сказка проходит через множество духовно-душевных превращений, которые содержит в себе комплементарно — только менее ясно, ме­нее прямолинейно — сама жизнь.

Сказка живет дольше, потому что она не придумана, а увидена. Она несет свою «актуальность» как нечто подвиж­ное, постоянно меняющееся, так как она имеет свой исток в правде развития. Она остается логичной для ребенка, кото­рый вбирает в себя шаг за шагом земную жизнь, черпая из этого мира образов и живя с ним. И сказка окружает ребен­ка одной из самых надежных защитных оболочек от искажаю­щих мир комиксов, от парализующих фантазию влияний телевидения, кино и пластинок, во время просмотра или прослушивания которых ребенок погружается, внутренне и внешне, в неестественную пассивность, потому что детская фантазия обладает еще одной способностью — чувствовать окружающий нас образный мир имагинацнй (имагинация - духовное праобразное видение — Прим. перев.).

Там, где ребенок до возраста девяти-десяти лет еще касается этого образного потока, взрослый в общем вынужден осознать свое бесси­лие, свою изолированность. Фридель Ленц показывает в этой книге, что он может освободиться от этого и как он может это сделать, при каком заднем плане его манера рассказыва­ния верна для детей. Фридель Ленц опирается при этом на тот метод, который впервые был развит Рудольфом Майером в его труде «Муд­рость германских народных сказок» (Штуттгарт, 1971).

В течение жизни занималась Фридель Ленц народными сказками — не только германскими братьев Гримм, но и сказками других европейских народов. Потребность научить­ся понимать Евангелие послужила истоком того, что она установила столь решительную связь, занялась широко за­думанным изучением сказок. Это глубоко внутреннее дело заставило ее жить в образном мире культа. В возникшее таким образом тесное духовное взаимоотношение в равной степени внесло свой вклад изучение основанной Рудольфом Штайнером антропософии. Христианская религия и духов­ная наука образовали для Фридель Ленц основы для ее ра­боты и опыта. Исходя из складывавшегося шаг за шагом благодаря ее способности проникновения и духовной про­зорливости толкования сказок, она сформировала жизнетолкование, которое не только равноценно благоразумному объяснению мира, но и, как видение духовных ступеней развития, превосходит его. Своей работой она хотела со­брать не просто знание, потому что последнее было по своей сути абсолютно изначальной жизненностью. Так и проводи­ла Фрндель Ленц свои доклады, вернее, часы сказок для взрослых, во время которых она вводила своих слушате­лей, как в нечто само собой разумеющееся, в неисчерпае­мые жизненные образы. При этом она обнаружила, насколько далеко сказка с ее образами влилась через язык в общепринятое использование в жизни. Толкуя язык сказок, она давала толкование и общеизвестному языку, должны ли мы «погрузиться» в проблему, и сразу перед глазами возникает водная поверхность, или мы «схватываем» что-то и делаем это невидимыми «духовными руками». Полное отдачи рассказывание, живые образные повествования, правдивые толкования давали Фридель Ленц верную восторженную аудиторию. Таким образом, она опосредованно вернула детям целостный сияющий мир сказок.

В этом смысле публичная работа со сказками, которую вела Фридель Ленц, добиваясь понимания этого драгоцен­ного духовного наследия, была в течение десятилетии обра­щена к взрослым, к родителям, бабушкам и дедушкам, вос­питательницам детских садов, учителям, к каждому, кто был в состоянии открыть свое сердце богатству и глубине языка образов. Настоящая книга равным образом предназначена для взрослых и исключительно через них принесет пользу детям.

Так как детям сказки только рассказываются или читают­ся, то толкования предназначены не для них. В этом томе собраны воедино 25 наиболее известных и значимых на­родных сказок. В приложении Фридель Ленц дает важные объяснения деталей.

Эту книгу мы принимаем как завещание автора, ушедше­го из жизни в ноябре 1970 года. Пользуясь материалами своих докладов, Фридель Ленц незадолго до своей смерти придала ей форму, с тем чтобы сохранить плоды труда своей жизни. Она ставит этот важный труд в ряд более ранних публикаций:

«Иван-Иоганн» (Штуттгарт, 1957), «Кельтский миф о драконе» (Штуттгарт, 1961) и «Мели, мели крупку» (Фрай­бург, 1965).

Для оформления одной-единственной главы, которая дол­жна была стоять на втором месте, Фридель Ленц не хватило больше сил. Толкование сказки о Белоснежке в этой книге принадлежит доктору Элизабет Кляйн, которой мы благо­дарны за то, что она предоставила в наше распоряжение свою работу. Обладая способностью проникновения, она предприняла попытку привести свой стиль в соответствие со стилем изложения Фридель Ленц.

Издательство «Ураххаус»