Сладкая каша

Гримм, 103

Каша из зерен злаковых растений была самой древней вареной пищей человека, а котел для каши был олицетворением этой пищи. В древней Индии Солнце и Луна называ­лись небесными котлами для каши, потому что они вмеща­ли в себя макрокосмические силы. Их рассматривали как небесные сосуды, которые одаривали человека космической пищей. Человек мог вмещать в себя (fassen) и осмыслять (erfassen) эту пищу. Солнце делает его дневным, мыслящим человеком; Луна влияет на жизненные ритмы, рост и раз­множение. Человек более ранних эпох переживал эти силы в состоянии своего ясновидческого чувствования и созерца­ния и душевно-духовно питал себя ими.

По мере развития человечества Солнце и Луна стали пе­реживаться только внешне, как физические явления, а не как дарящие силу небесные сосуды. Душа стала «бедной», но человек, несмотря на это, — микрокосм в макрокосме, в своем малом мире он — слепок и отражение мира большо­го. Небесные котлы для каши всегда оказывали свое дейст­вие. Человек лишь должен осознавать их, тогда он сможет почувствовать в себе силы вечного вкушения — духовного питания.

Сказка рассказывает об этом по-своему.

«Жила-была бедная, скромная девочка одна со своей ма­терью, и есть им было нечего. Пошла раз девочка в лес и встретила по дороге старуху, которая уже знала про ее го­ремычное житье и подарила ей глиняный горшочек. Стоило ему только сказать: “Горшочек, вари!” — и сварится в нем вкусная, сладкая пшенная каша; и скажи ему только: “Горшочек, перестань!” — и перестанет вариться в нем каша.

Принесла девочка горшочек домой своей матери, и вот избавились они от бедности и голода и стали, когда захочется им, есть сладкую кашу».

В душевном домашнем хозяйстве царит бедность. Родо­вое (унаследованное) и консервативное (мать) голодает, и юное, стремящееся вперед детское начало (дочь) тоже тер­пит нужду. Однако дочь ищет помощи — она «отправляет­ся в путь». Она благочестивая, скромная и добрая; а благо­честие может добыть помощи. Доброта может привести соб­ственную сущность к превращению — если отправляется в путь. В человеке есть одна область, там присутствует изоби­лие. Это вегетативный мир, разрастающаяся жизненная сила и сила роста. Она предстает в сновидении и в сказке в обра­зе леса. Непредвиденное освежение, подкрепление может прийти человеку из этой области. Наша сказка указывает на это. Там становятся новой достоверностью старые, давно забытые представления и опыт: прародительница, дающая совет старуха говорит. Она указывает на магическую силу слова, на волю в слове и пищу, которая следует из этого. Она дарит также новую способность к постижению (Fas­sungs-Vermögen), сосуд (Ge-faß), горшок. И таким образом, ребенок в человеке снова может получать космическую пищу и далее больше: начинать процесс осуществления и останав­ливать его.

«Однажды девочка ушла из дому, а мать и говорит: " Гор­шочек, вари!" — и стала вариться в нем каша, и наелась мать досыта. Но захотелось ей, чтобы горшочек перестал варить кашу, да позабыла она слово. И вот варит он и ва­рит, и ползет каша уже через край, и все варится каша. Вот уже кухня полна, и весь дом полон, и ползет каша в другой дом, и улица вся полна, словно хочет она весь мир накор­мить; и приключилась большая беда, и ни один человек не знал, как тому горю помочь. Наконец, когда один только дом и остался цел, приходит девочка; и только она сказала: " Горшочек, перестань!”— перестал он варить кашу; а тот, кому надо было ехать в город, должен был в каше проедать себе дорогу».

Сказка показывает нам: не вся душевная сущность проде­лала это развитие, оно выпало на долю только юного, ищу­щего и скромного, благочестивого, то есть как раз того, ко­торое «отправилось в путь» и пришло «в лес». Мать не пошла в лес, она есть тот аспект целого, который пассивно отвер­дел, остановился в развитии. Она может, конечно, вызвать внутреннее действие, но не в состоянии управлять им, и она должна поэтому пасть жертвой неумеренности.

Эта сказка принадлежит к тем сказкам, которые почти всегда рассказываются неправильно, а именно так, будто бы ребенок велел горшочку варить кашу, а потом забыл нужное слово. На самом же деле все должно быть наоборот.

Как ни мала и непритязательна эта сказка, она — это Песнь Песней ребенку в человеке. Можем ли мы рассказать нашим детям что-нибудь более утешительное, чем эта сказ­ка? Можем ли мы изобразить им проще и понятнее досто­верность вечного вкушения, свойственного душе, пока она несет в себе детское, благочестива и скромна? Конечно, ни­когда нельзя разъяснять ребенку этот образный язык, в дет­ском возрасте образы должны говорить сами за себя. Но если ребенок вбирает их в свою душу, то они действуют так же питающе, как сладкая каша в нашей сказке.

ЧЕЛОВЕК КАК СОТВОРЕЦ

Развитие и пути