Жившая в доме для престарелых миссис О'С. была слегка глуховата, но в
остальном вполне здорова. Однажды ночью, в январе 1979 года, она увидела
удивительно яркий, ностальгический сон. Ей снилось детство в Ирландии, и
особенно живо -- музыка, под которую они пели и танцевали в те далекие годы.
Она проснулась, но музыка продолжала звучать громко и ясно. "Я, наверно, все
еще сплю", -- подумала она, но это предположение не подтвердилось. Пытаясь
сообразить, что случилось, миссис О'С. встала. Была глухая ночь. Скорее
всего, кто-то не выключил радио, подумала она, но почему музыка разбудила
только ее?
Миссис О'С. проверила все радиоприемники в доме, но ни один из них не
был включен. Тут ее осенило: ей однажды рассказывали, что пломбы в зубах
могут работать как кристаллические детекторы, неожиданно громко принимая
случайные радиопередачи. "Ну конечно, -- подумала она, -- музыку играет
пломба. Это скоро пройдет. Утром надо будет с ней разобраться". Она
пожаловалась сестре из ночной смены, но та ответила, что все пломбы выглядят
|
|
нормально. Тут миссис О'С. пришла в голову новая мысль: "Какая же
радиостанция станет среди ночи с оглушительной громкостью передавать
ирландские песни? Песни, одни только песни, без всякого дикторского текста и
названий. Причем только те, которые я знаю. Какая станция будет передавать
только <i>мои</i> песни, и ничего больше?" И вот тут она подумала: "А не играет ли
радио <i>у меня в голове?"</i>
К этому моменту ей уже стало совсем не по себе. Музыка гремела не
переставая. Миссис О'С. подумала о своей последней надежде --
отоларингологе, у которого лечилась. Он наверняка успокоит ее, уверит, что
для беспокойства нет причин, что у нее просто ухудшается слух и шумит в
ушах. Однако, придя наутро к "ухогорлоносу", в ответ на свои жалобы она
услышала:
-- Нет, миссис О'С., на проблемы со слухом это не похоже. Звон,
жужжание, грохот -- возможно; но концерт ирландских песен в ушах звенеть не
может. Я думаю, -- добавил он, -- вам нужно показаться психиатру.
В тот же день она записалась на прием, но и психиатр ее не утешил.
-- Психика тут ни при чем, -- заявил он. -- Вы не сошли с ума. К тому
же сумасшедшие не слышат музыки, только голоса. Вам следует обратиться к
невропатологу, моему коллеге доктору Саксу.
Так она попала ко мне.
Разговаривать с миссис О'С. было нелегко: с одной стороны, из-за ее
глухоты, а с другой -- оттого, что мой голос постоянно перебивался песнями.
Она могла меня слышать только во время тихих и медленных номеров программы.
Это была внимательная, сообразительная женщина; я не видел у нее
|
|
никаких следов умственного расстройства или бреда. И все же она показалась
мне далекой и погруженной в себя, словно пребывала в каком-то своем особом
мире. Насколько я смог установить, с неврологической точки зрения все было в
порядке. Тем не менее я подозревал, что музыка вызвана органическими
причинами.
Что могло привести эту женщину в такое состояние? 88 лет от роду, в
добром здравии, симптомов горячки нет. На тот момент она не принимала
никаких медикаментов, которые могли бы расстроить ее замечательно ясный
рассудок. Еще накануне все было в порядке.
-- Как вы думаете, доктор, может это быть инсульт? -- спросила она,
словно читая мои мысли.
-- Не исключено, -- ответил я. -- Но я никогда не видел таких
инсультов. Что-то, конечно, случилось, но я думаю, особой опасности нет. Не
волнуйтесь и потерпите немного.
-- Легко сказать, потерпите, -- ответила она. -- Если бы вы только
слышали! Я знаю, тут у вас тихо, но я тону в море звуков.
Я хотел немедленно снять энцефалограмму и тщательно исследовать
височные -- "музыкальные" -- доли головного мозга, однако по разным причинам
несколько дней сделать это никак не удавалось. Тем временем музыка слегка
утихла и стала менее назойливой. Впервые за три дня миссис О'С. смогла
выспаться. Кроме того, в перерывах между песнями она все лучше слышала.
Когда я наконец смог провести энцефалографическое обследование, до
миссис О'С. уже доносились только случайные обрывки мелодий, всего по
нескольку раз в день. Я прикрепил ей к голове электроды и попросил лежать
тихо, ничего не говорить и не напевать про себя. Услышав музыку, она должна
была пошевелить пальцем -- на записи мозговой активности такое движение
никак не сказывалось. За те два часа, что продолжалась процедура, она
подняла палец три раза, и всякий раз это совпадало с рывками самописцев,
регистрировавших пики и острые волны в височных долях, что подтверждало
наличие эпилептической активности в этих отделах мозга.
В свое время Хьюлингс Джексон высказал гипотезу (позднее доказанную
Уайлдером Пенфилдом*), что подобная электрическая активность коры является
неизменной основой реминисценций и других галлюцинаторных состояний. Но
почему эти странные симптомы возникли так внезапно? Мы провели сканирование
мозга и выяснили, что у миссис О'С. действительно случился небольшой тромбоз
или кровоизлияние в правой височной доле. Именно из-за этого вдруг зазвучали
в ночи ирландские песни, ожила хранившаяся в коре мозга музыкальная память.
Когда сгусток рассосался, исчезла и музыка.
* Уайлдер Грейвс Пенфилд (1891--1976) -- канадский невролог и
нейрохирург. Широко применяя электростимуляцию при операциях на открытом
мозге, получил важные данные о функциональной организации коры головного
мозга человека.
К середине апреля песни полностью прекратились, и миссис О'С. вернулась
к нормальной жизни. Я поинтересовался, что она думает обо всем этом, не
жалко ли ей утихшей музыкальной судороги.
-- Забавно, что вы спросили, -- с улыбкой ответила она. -- В общем и
целом мне, конечно, гораздо легче. Но все-таки немного жаль. Мне как бы
вернули забытый кусочек детства. Сейчас столько всего играют, что я,
наверно, скоро ни одной из этих песен и не вспомню. А некоторые ведь были
очень красивые...
Что-то подобное я уже слышал от своих пациентов, принимавших L-дофу;
тогда я назвал это "наплывом ностальгии". Слова миссис О'С. о детстве навели
меня на воспоминания о пронзительном рассказе Герберта Уэллса под названием
"Дверь в стене", и я рассказал ей сюжет.
-- Точно, -- сказала она. -- Это прекрасно передает и настроение, и все
чувства. Но <i>моя</i> стена реальна. И дверь тоже -- она ведет в забытое,
|
|
утраченное прошлое.
После этого эпизода мне долго не приходилось сталкиваться с подобными
случаями, пока в июне прошлого года меня не попросили осмотреть миссис О'М.,
поступившую в тот же дом престарелых. Ей тоже было за восемьдесят, она тоже
была глуховата, но в здравом уме и твердой памяти. Как и миссис О'С., она
слышала музыку и вдобавок временами звон, шипение и грохот. Она утверждала,
что слышала и голоса, обычно издали и "по нескольку хором", так что
разобрать слова ей не удавалось. Она никому об этом не говорила и целых
четыре года втайне опасалась, что сходит с ума. Узнав от одной из сестер о
похожем эпизоде, случившемся у них же несколько лет назад, она вздохнула с
облегчением и немедленно обратилась ко мне.
Как-то днем, рассказала миссис О'М., она резала на кухне овощи, и вдруг
заиграла музыка. Это был гимн "Пасхальное шествие", за которым быстро
последовали "Славься, славься, аллилуйя" и "Доброй ночи, Господи Иисусе".
Как и миссис О'C., она заподозрила, что кто-то не выключил радио, -- и так
же быстро обнаружила, что ни один приемник в доме не включен. Но вот дальше
дела у них пошли по-разному: у одной музыка утихла в течение нескольких
недель, а у другой продолжается уже четыре года и лишь усиливается.
Сначала миссис О'М. слышала только эти три песни. Одной мысли о них
было достаточно, чтобы начался концерт, но время от времени они раздавались
совершенно неожиданно, сами по себе. Уяснив это, она попыталась не думать о
них, но это привело лишь к тому, что они стали приходить ей на ум еще чаще.
-- А сами-то песни вам нравятся? -- спросил я, пытаясь обнаружить
психологическую подоплеку. -- Значат ли они что-нибудь для вас лично?
-- Абсолютно ничего, -- ответила она, не раздумывая.
-- Мне они никогда дороги не были и никакого особого значения для меня
не имеют.
-- А как вы относитесь к тому, что они не умолкают?
-- Я их ненавижу, -- сказала она с глубоким чувством. -- Представьте,
что с вами рядом живет безумный сосед, который в буквальном смысле слова
|
|
никак не сменит пластинку.
Больше года эти песни продолжали звучать с невыносимой регулярностью,
но затем музыка стала сложнее и разнообразнее. С одной стороны, это ухудшило
ситуацию, но с другой -- принесло хоть какое-то облегчение. Теперь она
слышала бесчисленное множество песен -- иногда по нескольку сразу; порой у
нее в голове возникали целые оркестры и хоры; время от времени раздавались
голоса и гул.
Обследовав миссис О'М., я не нашел никаких серьезных отклонений от
нормы, но с ее слухом действительно происходило нечто любопытное. Сверх
обычной глухоты, вызванной заболеванием среднего уха, она испытывала
серьезные трудности с определением и дифференциацией тонов. Неврологи
называют это расстройство <i> амузией </i> и связывают его с нарушением функции
височных долей мозга, отвечающих за слух. Недавно миссис О'М. пожаловалась
мне, что все гимны в церкви звучат одинаково: ей все труднее различать их по
тону и мелодии и приходится полагаться на слова и ритм*. В прошлом миссис
О'М. хорошо пела, но теперь она фальшивила и пение ее было лишено всякой
выразительности.
* Сходная неспособность воспринимать речевой тон и выразительность
(тональная агнозия) наблюдалась у еще одной моей пациентки, Эмили Д. (см.
главу 9 -- "Речь президента"). (<i>Прим. автора</i>)
Миссис О'М. также упомянула, что громче всего музыка у нее в голове
раздавалась при пробуждении, стихая по мере накопления других чувственных
впечатлений; реже всего музыка появлялась в те моменты, когда миссис О'М.
была поглощена каким-то занятием, особенно требующим зрительной активности.
Наша беседа продолжалась около часа, и за это время музыка возникла только
однажды -- прозвучали всего несколько тактов "Пасхального шествия", но так
громко, что почти полностью заглушили мой голос.
Энцефалограмма миссис О'М. показала необычно высокую амплитуду волн и
повышенную возбудимость в обеих височных долях, то есть в тех отделах мозга,