Неопозитивизм

Неопозитивизм представляет собой философское направле­ние, развивающее дальше, применительно к новым историческим условиям, новому уровню развития науки и общественной прак­тики субъективно-идеалистические и агностические идеи пози­тивистов XIX и начала XX века. Не случайно поэтому его назы-

вают третьим позитивизмом. В качестве первого позитивизма рассматриваются воззрения О. Конта (1798—1857) и Г. Спенсера (1820—1903), которые объявили философию ненужной, мешаю­щей развитию научного познания, дезориентирующей его, посколь­ку она ставит нереальные цели достижения знания сущности ве­щей, конечных причин, скрытых за наблюдаемыми явлениями. По мнению Конта, человеческое познание должно сосредоточить свое внимание на изучении явлений, описании их внешних сторон, клас­сификации. Последовательное развитие этих идей Конта привело к возникновению в конце XIX и начале XX века эмпириокрити­цизма, представляющего собой новую стадию в развитии позити­визма, его новую форму — так называемый второй позитивизм. Представители эмпириокритицизма Э. Мах (1838—1916), Р. Аве­нариус (1843—1896) и др., сводя явления к ощущениям, а по­знание к исследованию взаимосвязи между ощущениями, пыта­лись ликвидировать вопрос о соотношении психического и фи­зического, материи и сознания. Объявив неразрывную связь пси­хического и физического рядов явлений, субъекта и объекта и обусловленность второго первым, они оказались на позициях субъективного идеализма.

Третий позитивизм (неопозитивизм), сменивший эмпириокри­тицизм, сформировался в 20—30-х годах нашего века в результа­те применения математической логики к философскому иссле­дованию. Основные его представители — М. Шлик (1882—1936), Р. Карнап (1891-1970), Л. Витгенштейн (1889-1951), А. Дж. Айер (р. 1910) и др.

Неопозитивизм — одно из наиболее распространенных на­правлений в современной буржуазной философии. Он имеет много сторонников в среде ученых. Его популярность обусловливается тем, что он выступает против всякой «метафизики», то есть об­щих философских проблем, считает эти проблемы надуманными, искусственными, псевдопроблемами и заявляет о том, что фило­софия должна обслуживать науки, оказывать ученым помощь в формировании научных положений и оперировании ими; она дол­жна заниматься лишь разработкой правил логического анализа, ре­шать языковые проблемы. «На протяжении всей своей истории, — пишет неопозитивист Г. Фейгль, — философия являлась особой твердыней словесной магии. При помощи чисто словесных способов она пыталась объяснить вещи, которые может объяснить только наука или которые вообще не могут быть объяснены. В процессе своего развития она создала свои собственные затруднения и... пыталась «разрешить» эти псевдопроблемы»¹. Неопозитивизм,

' Feigl H. Logical empiricism.— In: Twentieth Century Philosophy. N. Y., 1957, p. 376.

продолжает далее Фейгль, изживает все недостатки философии. Он занимается действительно реальными проблемами. Его основ­ная проблема — «логический анализ». Поэтому, заключает Фейгль, мы можем определить философию как болезнь, которую должен излечить логический анализ '.

Философия, согласно учению неопозитивистов, должна зани­маться исключительно анализом языковых форм и разработкой правил построения языковых выражений. «Философ, — пишет А. Дж. Айер, — не интересуется непосредственно физическими свойствами вещей. Он имеет дело только с тем способом, каким мы говорим о них»². Язык, заявляет он, является границей нашего познания; нам никогда не удастся «выйти за рамки языка и с этой выгодной позиции рассматривать мир для того, чтобы понять, какая система лучше всего описывает его»³.

Что же касается вопроса об отношении наших высказываний, образуемых нами языковых конструкций к окружающей объектив­ной действительности, то он, по мнению неопозитивистов, не пред­ставляет никакой научной ценности. А если это так, то спор между материалистами и идеалистами, с точки зрения неопозити­вистов, беспредметен. Он является следствием неумелого исполь­зования языковых форм. Материалисты и идеалисты хотят решить вопрос о существовании материального мира без учета конкрет­ной структуры языка, а этого, согласно неопозитивистам, делать нельзя. Прежде чем решить тот или другой вопрос, нужно выяс­нить, каким типом языка мы пользуемся, ибо при оперировании одним языком правы будут материалисты, при оперировании дру­гим - идеалисты.

Так современные позитивисты пытаются подняться над мате­риализмом и идеализмом и ликвидировать основной вопрос фило­софии.

Наглядным примером неопозитивистского решения основного вопроса философии может служить учение Р. Карнапа. Карнап утверждает, что проблема объективного существования чувствен­ных вещей, материального мира имеет два аспекта — внутренний и внешний. Внутренний аспект касается «существования» внутри той или иной языковой системы или структуры, внешний — свя­зан с существованием самой этой структуры или системы. Что ка­сается вопроса внешнего аспекта существования, то есть сущест­вования самой языковой структуры, то он не имеет смысла и поэ-

¹ Feigl H. Logical empiricism.— In: Twentieth Century Philosophy., p. 377.

² Ayer A. Longuage, Truth and Logic. L., 1951, p. 57.

³ Айер А. Дж. Философия и наука. — Вопросы философии, 1962, № 1, с. 103.

тому неразрешим, ибо человек не может выпрыгнуть из языковой структуры и решать вопрос о ней самой. Все его решения облека­ются в слова, а значит, всегда остаются лишь в рамках той или иной языковой структуры. Что же касается первого аспекта суще­ствования, то есть существования в рамках языковой системы, то он, по Карнапу, разрешается очень просто. Существует ряд линг­вистических структур или языков, включающих в себя специфиче­ские выражения, слова и определенные правила. В одних из них могут быть такие выражения, которые позволяют сделать утверж­дение об объективном существовании материальных вещей, в дру­гих они могут отсутствовать. И вот в зависимости от того, какую структуру, лингвистическую форму или язык мы принимаем, мы можем определенным образом решать вопрос о существовании объ­ективной реальности. Бели, рассуждает Карнап, мы, например, применяем предметный язык, то вместе с этим мы должны принять и объективное существование материальных вещей. Но если мы применим структуру языка, в которой нет положений, свидетель­ствующих о реальном существовании материального мира, мы 'должны признать правильным учение, отрицающее объективное существование вещей. «Быть реальным (с научной точки зре­ния), — пишет Карнап, — значит быть элементом системы ка­кого-либо языка»¹.

По Карнапу, получается, что реальное существование матери­ального мира целиком и полностью зависит от человека, от его субъективных желаний. Захочет он выбрать предметную языковую структуру, мир будет существовать, не захочет — мир не имеет права на реальное существование. Человек превращается здесь в сверхъестественное существо, творящее по своему усмотрению мир. Таким образом, Карнап, стремясь подняться над материализ­мом и идеализмом и ликвидировать основной вопрос философии, не нашел ничего лучшего, как проповедовать чистейший идеализм. Да это и естественно, ибо попытки выскочить из «двух коренных направлений в философии, — по выражению В. И. Ленина, — не содержат в себе ничего, кроме «примиренческого шарлатанства»².

Мысль Карнапа о том, что язык играет решающую роль в опре­делении истинности того или иного положения, а вместе с этим и в признании и отрицании объективного существования матери­ального мира, нашла свое дальнейшее развитие в учении американ­ских философов А. Кожибского, С. Чейза и др. Указанные филосо­фы считают, что именно язык, языковые структуры определяют поведение людей. Поведение человека есть не что иное, как прояв­ление, выражение языковых приемов. Правильное использование

' Carnap R. Empiricism semantics and ontology. — In: Readings in Philosophy of Sciencer. N. Y., 1953, p. 511.

² Ленин В. И. Поли. собр. соч., т. 18, с. 361.

языковых форм вызывает правильные действия, правильное по­ведение. Неправильное использование языка, неправильное упот­ребление тех или иных слов нарушает душевное равновесие, при­водит к возникновению всевозможных конфликтов, противоречий, классовой борьбы и т. п. Отсюда необходимость в реорганизации языка, в ликвидации общих понятий, которые якобы вводят лю­дей в заблуждение и вызывают между ними конфликты.

С. Чейз, например, полагает, что люди часто спорят и даже уничтожают друг друга только потому, что путают общие понятия, абстракции с действительными вещами, принимают первые за ре­альные вещи. «Мы постоянно, — пишет он, — смешиваем ярлык с несловесными предметами и таким образом даем подлинную цен­ность слову, как чему-то живому»'. Именно эта тенденция, про­должает он, приводит к тому, что люди считают такие абстракции, как «свобода», «справедливость», «вечность», реально существую­щими живыми существами, в то время как в объективной действи­тельности их нет. «Что означает слово «фашизм»? — спрашивает Чейз и отвечает: — Очевидно, что термин сам по себе не означает ничего. Можно сказать, не боясь ошибиться, — продолжает он дальше, — что такого рода абстракции, как «демократия», «комму­низм», «тоталитаризм», также вызовут подобную реакцию»². «Без­работица не является вещью»³, — категорически заявляет он. «Ра­дикалы ненавидят «капитализм». Но такого животного не сущест­вует. Они ненавидят пустоту. Это все равно, что ненавидеть дьявола»⁴.

По Чейзу, в объективной действительности существуют лишь единичные вещи, а общие понятия суть пустые слова, они сами по себе ничего не означают и не выражают. Некоторую значимость, по мнению Чейза, общие понятия приобретают лишь тогда, когда мы определим предмет, к которому относится каждое из них, или, другими словами, когда отыщем соответствующие референты. По­этому, прежде чем употреблять вообще понятие, мы должны опре­делить предмет, по поводу которого должно быть высказано суж­дение, если же такого предмета не обнаружится, то всякие рас­суждения излишни, они ни к чему не приведут, разве только к каким-либо недоразумениям — конфликтам. Во избежание этих недоразумений Чейз рекомендует изъять из употребления все об­щие понятия, у которых не может быть обнаружен соответствую­щий предмет. К таким понятиям Чейз относит понятия «комму­низм», «безработица», «демократия», «капитал», «стоимость», «нация» и т. п.

¹ Chase S. The Tyranny of Words. N. Y., 1938, p. 8-9.

² Ibid., p. 193.

³ Ibid., p. 249.

⁴ Ibid., p. 276.

Чейз не прав, когда объявляет общие понятия пустыми, бес­смысленными словами. Если нет в мире таких общих предметов, как «капитализм», «демократия», «фашизм», то это еще не зна­чит, что соответствующие понятия ничего не обозначают и не выра­жают. Общие понятия относятся не к одному какому-то предмету, а ко многим предметам, имеющим соответствующие общие свойст­ва. Эти общие свойства, повторяющиеся в предметах данной груп­пы, и являются тем, чему соответствует общее понятие, к чему оно непосредственно относится. Поэтому, когда мы используем общее понятие даже и применительно к какой-либо отдельной вещи, мы имеем в виду в этой вещи не ее индивидуальные черты, а то, что общее у этой вещи со всеми другими отдельными веща­ми данной группы. А если это так, то нам нет необходимости в этом случае отыскивать какой-то особый предмет, который бы соответствовал общему понятию, ибо то, что высказывается или выражается здесь через общее понятие, применимо к любому отдельному предмету данной группы. Люди хорошо это понимают и поэтому без каких-либо особых затруднений пользуются в своих рассуждениях общими понятиями. То, чего не понимает Чейз, очень хорошо усвоили все здравомыслящие люди. Рабочие, на­пример, на практике убедились, что капиталисты имеют то общее, что все они эксплуатируют трудящихся, хотя и существуют в дей­ствительности как отдельные, сугубо индивидуальные личности. Рабочим абсолютно не важно, каковы индивидуальные черты того или иного капиталиста, высокого он или среднего роста, худой или толстый, эксплуатирует рабочих путем участия в акционерном обществе стали или путем спекуляции сахаром, каучуком или другими товарами. Не случайно поэтому в общем понятии «капи­талист» зафиксированы и мыслятся лишь те черты, которые общи всем капиталистам, то, что составляет природу, сущность капи­талистов.

Семантики повторяют ошибки средневековых номиналистов, но повторяют их в худшей форме. Средневековые номиналисты проти­вопоставляли свою точку зрения религиозному антинаучному объяснению мира, современные семантики, напротив, подрывая веру в общие понятия, объявляя их фикциями, символами, ли­шенными содержания, препятствуют выработке научного-представ-ления о мире.

В качестве способа отделения общих понятий, предложений, лишенных, по мнению неопозитивистов, смысла и заслуживающих быть изъятыми из языка, от понятий, выражений, имеющих опре­деленный смысл, значение, позитивисты выдвинули принцип вери­фикации, предполагающий опытную проверку высказываний, со­поставление их с чувственными данными или с предложениями, их фиксирующими. Однако далеко не каждое общее положение

можно непосредственно сопоставить с чувственными данными, ощущениями. В частности, положения, отражающие тот или иной момент сущности, ту или иную необходимую сторону или связь исследуемого объекта, не могут совпадать с чувственными данны­ми, поскольку последние отражают лишь то, что лежит на поверх­ности объекта, то есть явление. В явлении же сущность, ее состав­ляющие необходимые стороны и связи выражаются искаженно. Оно (явление) включает в свое содержание и случайное, обуслов­ленное не внутренней природой объекта, а внешними условиями его существования, другими окружающими его объектами, с ко­торыми он вступает во взаимодействие.

Если руководствоваться принципом верификации, то необходи­мо отбросить все понятия, суждения, которые отражают внутрен­ние необходимые свойства и связи объектов, их сущность. Оста­нутся лишь суждения, отражающие внешние, случайные, несуще­ственные свойства и связи, описывающие явления. Тогда мы вы­нуждены будем отбросить все научные теории, которые в системе взаимосвязанных общих идеальных образов так или иначе выра­жают сущность той или иной области действительности, и доволь­ствоваться эмпирическими наблюдениями, чувственными данны­ми, искажающими действительное положение вещей.

Не случайно поэтому принцип верификации не получил сколь­ко-нибудь серьезной поддержки в науке и потерял свою значимость даже у самих неопозитивистов, которые вместо него выдвинули в качестве критерия выявления научной значимости, осмысленности и истинности понятий и положений логическую связность, непро­тиворечивость другим понятиям и выражениям, входящим в ту или иную научную систему. Правда, и этот принцип не способен приве­сти к научному решению проблемы истинности языковых конст­рукций — понятий, положений, входящих в тот или иной искус­ственный или естественный язык, поскольку он не выводит поз­нающего за рамки субъективного мира, мира понятий, суждений, языковых выражений.