Павел Иванович Новгородцев 2 страница

¹ Новгородцев II. И. Мораль и познание. С. 837.

¹ Новгородцев П. И., Покровский И.А. О праве на суще-ствование. М., 1911. С. 6.

А. П.Альбов

Павел Иванович Новгородцев

сформулировал как правовую проблему; более конк­ретную юридическую разработку можно найти в ра-ботах И. А. Покровского.

Надеждьі политиков и мьіслителей зпохи ранних буржуазних революций утвердить на земле совершен-ное «государство разума», воплощающее великие принципьі свободи, равенства и братства, сменились к концу XIX века пониманием иллюзорности перво-начальньїхзамьіслов. Если для Гегеля государство бьіло «земньїм богом», «воплощениемнравственнойидеи», то для Ницше — «холодньїм чудовищем». Апофеоз права, вьізванньїй Великой французской революцией, сменился осознанием неспособности правового госу-дарства воплотить идеальную мечту. Зто настроение кризиса вказалось итогом всей политической аволю-ции XIX века. Кризис правосознания обнажил духов-ньіе основьі той верьі, что питала политическую мьісль XIX века: верьі в абсолютную реализацию правового государства. Именно ее крушение угнетало сознание и будило мьісль. «Общее значение происходящего кри­зиса я вьіразил в форме крушения идеи земного рая, — писал Новгородцев. — Человечество не только возвра-щалось к пониманию рая "неземного", но и освобож-далось от утопической верьі в возможность идеального сочетания свободьі и равенства в рамках государства. Конфликт либерализма и демократии, отстаивающих зти два противоположньїх начала, является ярким симптомом нереживаемого кризиса». Новгородцев іюказал, как в течение XIX века разрушалась вера во

всемогущество народовластия и народного суверени-тета, заявленная Руссо и Монтескье, и открьшалась неспособность народного представительства, референ­думе, общественного мнения реализовать в действи-тельности единство свободьі и равенства. Наряду с разрушением верьі в возможность совершенной госу-дарственной организации Новгородцев изображает упадок классического либерализма, исходящего из тео-рии индивидуализма.

Новгородцев связьівает преодоление кризиса пра­восознания с возрождением естественного права, ибо положительньїм результатом кризиса является новое понимание общественного идеала как бесконечной задачи, имеющей смьісл морального требования и пред-полагающей бесконечное приближение к нему.

Критика верьі в построение рая на земле не от-меняет реальной ценности права и государства. Только освобождение от утопии усовершенствования жизни приводит к подлинному историческому «оправданию права», поскольку показьівает его вьісшие призвание и укорененность в глубинах духовной жизни.

В понимании основного принципи общественной философии — свободной личности — Новгородцев все больше склоняется к философским идеям Вл. Соловье-ва. В поздний период своей деятельности он начал признавать недостаточность идеи разделения права и нравственности, которую он первоначально отстаи-вал, и утверждал необходимость их неразрьівной свя-зи. В последних работах он прямо основьівал право на

А. П. Альбов

Павел Иванович Новгородцев

нравственности, развивая проект Соловьева о синтезе личности и общества, универсализма и индивидуализ-ма. Исходя из индивидуализма, как из безусловного начала, так что «вне автономной личности нет вовсе и нравственности», Новгородцев исполнение нрав­ственности видел в заданий и идеале вселенской со-лидарности.¹

Развитие зтих воззрений в серии последовавших статей обозначило новьій зтап в творчестве Новгород-цева. Он бьіл связан с осознанием религиозного прин-ципа, как проникающего во все злементьі человече-ского знання и делания.

Обращение Новгородцева к религии, для многих неожиданное, на самом деле бьіло подготовлено всем предшествующим духовньїм развитием мислителя. Национальио-государственная катастрофа, пости гшая Россию в 1917 году, показала правоту его взглядов.

В зтом новом вйдении мира Новгородцеву иначе открьілось существо проблеми, исследованию которой он посвятил всю свою жизнь. Он стремился обосновать путь религиозного преодоления общественного уто-пизма как в его индивидуалистическом, так и социа-листическом вариантах. Существо социального уто-пизма видится ему в безрелигиозном рационализме, ставящем цель ниспровергнуть живьіе национальньїе святьіни и «устроиться на земле без Бога*, одной лишь силой ограниченного человеческого рассудка. Истоки

Флоровский Г. В. Памяти П. И. Новгородцева.

утопизма лежат, по мьісли Новгородцева, в духовном складе европейской цивилизации, которая, оторвав-шись от питавших ее религиозньїх корней, утверж-дается в секуляризованном рационалистическом со-знании. Действительньїм идеалом общественной жиз-ни является соборное единство, пронизанное началом христианской любви. Духовное об'ьединение и чело-веческая солидарность укрепляются обращением к Аб­солюту, ибо только через путь к Богу человеку открьі-вается путь к ближнему. Внутреннее преображение личности, достигаемое в сознании вьісшего религиоз­ного начала, єсть единственная дорога устроения об­щественной жизни. Таким образом, тот кризис духа, о котором всегда говорил Новгородцев, представился ему кризисом безрелигиозного Запада. Последние годьі своей жизни мьіслитель посвятил созданию про-екта новой русской и православной общественной философии, начала которой он нашел в мировоззре-нии Достоевского и Соловьева.

Опьіт русской революции заставил Новгородцева пересмотреть свой взгляд и на значение наследия сла-вянофилов в их отношении к философии права. Счи-тая их ранее правовими нигилистами, теперь он на-ходит, что самьіе глубокие основи построения пра­вового государства заложеньї именно в их трудах. Не зтическое или хозяйственное единение является основой государственного единства, а национальная культура, национальньїе святьіни, идеальї истинн, добра и красоти. Путь автономной морали и демокра-

А. П. Альбов

Павел Иванович Новгородцев

тическои политики привел к разрушению в человече-ской душе вечньїх связей и вековьіх святинь. «Вот по-чему, — пиінет Новгородцев, — ми ставим теперь на место автономной морали теономную мораль и на место демократии, народовластия, — агиократию, власть святинь». Правовое государство висшей сво-ей целью ставит защиту человеческой свобод ьі, но признать зто в качестве вьіспіей цели государства люди могут только глубоко осознав отношение свобо-дьі к висілим ценностям жизни, осознав свободу как проводник благодатних сил. Именно христианское по-нимание свободи составляет глубочайшую основу идеи правового государства.

Разрабатьівая вопрос о правовом идеале, П. И. Нов­городцев опирался на идеи «возрожденного естествен-ного права»: в контексте юридической науки пробле­ма естественного права истолковьівалась Новгородце-вим как вопрос о будущем праве, которое представало результатом не только естественного развития, но и идеи долженствования и нравственного закона. Буду-щее право оказивалось идеальнмм правом, воплоще-нием возвишеннмх стремлений морального сознания. Анализ опьіта классической философии права по ос-мьіслению сущности права и государства как обще-ственно-исторического и нравственно- идеального феномена позволяет вьіделить в нем два основних мо-мента. Во-первьіх, посредством права общество отво-дит личности определенную среду свободьі, то соци-альное пространство, в котором человек может реали-

зовать себя в качестве свободного лица. Во-вторих, само же право и ограничивает зту сферу свободи ря­дом обязательних правил, закрепленньїх в нормах за-конотворчества и ценностях правосознания.

Учитьівая фундаментальность и непреходящую значимость работ П. И. Новгородцева, мн отнюдь не можем претендовать на их окончательное осмьісле-ние. Тем не менее надеемся, что обращение к основ­ним идеям немецкой и русской философии права еще раз позволит осммслить кризис философскои мьісли и правовой культури наших дней, даст импульс к по-иску нових путей, образцов (парадигм) современного философствования.

А. П. Альбов, доктор юридических наук,

кандидат философских наук, доцент,

профессор кафедри теории права и государства

Санкт-Петербургского университета МВД России

Предисловие

ПРЕДИСЛОВИЕ

Настоящее сочинение возникло в тесной связи с мо-им трудом «Историческая школа юристові. Заинте-ресовавшись судьбой идеи естественного права, я по-старался рассмотреть в зтом труде, насколько истори-ческое направление в юриспруденции упразднило ту идею, которая издавна являлась опорой философии права. В результате исследования я пришел к мьісли, что зто упразднение бьіло мнимьім и что естественно-правовая идея пережила те нападения, которьіе бьіли против нее сделаньї. Историческая точка зрения со-вершенно основательно отвергла прежние учення о происхождении права из случая и произвола; но центр естественно-правовой доктрини заключался вовсе не в ее взгляде на происхождение права, а в во-просе о возможности нравственного суда над ним.

Таким образом, интерес при исследовании идеи естественного права должен бьіть переставлен от во-проса об условиях правообразования к проблеме о са-мостоятельном значений нравственной оценки явле­ний. Движение мьісли истекшего века бьіло скорее враждебно к положительному решению зтой пробле-мьі. Сначала историзм, а затем позитивизм стреми-лись устранить точку зрения должного и поставить

нравственньїй вопрос как частньш вид генетического или исторического рассмотрения. Между тем генети-ческая точка зрения не покрьівает собою зтической, и вместо того чтобьі отвергнуть зту последнюю, она должна бьіть отвергнута в своих исключительньїх притязаниях. Как ни широка область ее применения, но она имеет свои предельї, которьіе должньї бьіть ясно осознаньї.

Нет ничего удивительного, если современная мьісль в разрешении вопроса о самостоятельном значений нравственной точки зрения обращается к Канту. Исто-рия философии не знает до сих пор более крупной по-пьітки обосновать самостоятельное положение зтиче­ской методьі. На почве ее независимого существова-ния находят свою настоящую постановку все те идеи, которьіе за последнее время старались отстоять от об-ьективизма науки. Проблеми индивидуализма и нравственной оценки, совершенно вьіходящие из сферьі об-ьентивно-научного рассмотрения, получают здесь надлежащее освещение. Вместе с тем узакони-вается вся область нормативних понятий в своєй от-влеченной и формальной постановке. Когда в ней ви-дят лишь один из возможньїх способов исследования, трудно возражать против ее абстрактной односторон-ности. Зто философское признание нормативного рас­смотрения имеет большое значение для юриспру­денции, которую также пьітались перестроить под влиянием позитивизма. Ее особенная метода должна остаться неприкосновенной как самостоятельньш спо-соб исследования наряду с историческим и социоло-гическим.

П. И. Новгородцев

11редислоеие

Результати возвращения к философским основам Канта не ограничиваются атой реабилитацией нрав-ственной проблеми. Его критицизм отражается и на новом направлений социологической мисли. Недав­няя «наука о законах общественной солидарности», учившая о том, как отдельньїе общественнне явлення «соприкасаются между собою» и «стремятся прийти в состояние гармонии», представляется теперь слиш-ком догматической и лишенной твердих оснований. Таким образом, почти вся совокупность методологи-ческих понятий, воспринятнх нами от недавнего про-шлого в качестве основьі для постановки юридических и общественньїх наук, подвергается критике и осуж-дается как недостаточная.

В настоящем труде я коснулся лишь первого пунк-та атой новой методологической программьі, т. є. во-проса о самостоятельности нравственной проблеми. Я поставил своей целью изучить положение зтого во-проса у Канта, от которого ведет своє начало совре-менное направление зтической философии. Важно бьіло определить как достоинства, так и проблеми его системи и таким образом установить точнее настоя-щую сферу ее задач. Проблеми зтой системи, как из-вестно, нашли глубокомьісленного критика в лице Ге-геля. Его основнне замечания против Канта до сих пор сохраняют весь свой интерес и в своей совокупности полагают фундамент для другого построения мораль-ной философии, основанного на иннх началах и стрем-лениях. Нельзя найти лучшей параллели для взгля-дов Канта. Изучая круг вопросов, вьідвинутих Геге-лем, ми убеждаемся в их настоятельной важности,

но убеждаемся также и в том, что они не устраняют, а восполняют вопросьі Канта. Мне представлялось по-учительньїм именно совместное изложение их докт­рин, с помощью которого всего лучше вьіясняются как самостоятельность нормативного рассмотрения, так и необходимость его восполнения.

Так определяется общий план моего труда. Исто-рическое освещение доктрин я не ставил своей зада-чей. Точно так же я считал возможним обойти второ-степеннне подробности в ученнях Канта и Гегеля, не представлявшие для моих целей никакого интереса.

Москва. 9 октября 1901 г.

2 Зак. 3364

Введение

ВВЕДЕНИЕ

Когда в настоящее время кто-либо берется писать об известном учений или ряде учений и ставит своей целью обьяснить их внутреннее строение вне связи с вьізвавшей их исторической обстановкой, он должен представить особенное оправдание как для своей те-мьі, так и для своей методьі. Ибо теперь стало не толь-ко обьічньїм, но и ощеобязательньїм требование, что-бьі идеи изучались в связи с реальной средой, в кото-рой они возникли и получили распространение. Столь же обьічньїм, почти шаблонньїм стало возражение, стремящееся подорвать научную цену тех исследова-кий, которьіе оставляют в стороне обстановку, среду и берут идеи и учення в их обособленном существова-нии и внутреннем значений.

Если бьі речь шла о том, чтобьі опровергнуть в та­ких исследованиях следьі старого гегелевского взгля-да, видевшего в развитии идей торжественное ше-ствие абсолютного духа, раскрьівающего свои опреде-ления по строгим законам логики, мьі бьі поняли те возражения, которьіе делаются в данном случае. Мьі би поняли вообще указанное вьіше требование — об изучении идей в связи с реальними условиями жиз-ни, — если бьі оно сопровождалось ясньїм осознанием ожидаемьіх от иего результатов и опровергаемьіх им взглядов. Но когда оно становится научньїм шабло­ном, вьісказьіваемьім безапелляционно и неїіроверяю-

щим своих оснований и пределов, здесь позволитель-ньг сомнения и вопросьі.

Мне казалось уместньїм вмсказать зти сомнения и поставить зти вопросьі в самом начале своей рабо-тьі, посвященной анализу идей двух важнейших пред-ставителей немецкой философии права. Та специ-альная область научной литературьі, которая имеет своей целью изучение и обьяснение идей — философ-ских, политических и иньїх, — чрезвьічайно бистро вьірастает на наших глазах. Давно уже не замечалось в зтой области такого оживлення, как теперь, когда в разньїх странах и на разньїх язьїках появляются многочисленньїе исследования и статьи, с различньїх точек зрения освещающие идейную сторону истори-ческого процесса. Нельзя не сказать, однако, что зтой оживленности научной работьі в данной области да­леко не соответствует степень вьіясненности методо-логических приемов и средств. Кроме общих замеча-ний и раз^яснений вводного характера, мьі почти ничего не можем указать в зтом отношении. По-види-мому, здесь, как и в других случаях, первоначально должен накопиться известньш научньїй материал и опьіт: программьі и методьі вьірабатьіваются позднее.

С своей сторони я хотел бьі скорее поставить во-прос, чем его исчерпать: более зтого едва ли можно и требовать от вступительньїх замечаний. Полагаю, однако, что и в зтом виде мои замечания могут ока-заться полезньїми, по крайней мере как повод для дальнейшего обсуждения предмета. Для меня они бьіли совершенно неизбежньїми ввиду необходимости оправдать постановку вопроса в моей работе.

Начну с характеристики исторического изучения доктрин, имеющего целью установить их связь с усло­виями времепи. После зтого тем легче будет вьіяснить

П. И, Новгородців

Введение

самостоятельньїе задачи того особого философского изучения, которое берет идеи в их внутреннем зна­чений независимо от условий их исторического про-исхождения.

І

Когда в исторических обзорах развития идей впер-вьіе применена бьіла мьісль об их закономерной зво-люции, когда идеи перестали рассматриваться в ка-честве случайньїх продуктов личного творчества и бьі-ли прикрепленьї к общему ходу истории, зто бьіло великим и крупньїм успехом в деле их научного обьяс-нения. Можно сказать, что с зтих именно пор началась их разработка в духе истинно исторической методьі. Теперь уже нельзя говорить об иной постановке исто­рического изучения идей. Всякое новое методологи-ческое требование в зтой области должно позтому ис-ходить не из отрицания, а из восполнения и усовер-шенствования зтой методьі, оставляя незьіблемой ее основу — представление об общей связи исторических явлений и их аакономерном развитии.

Но когда мьі ставим вопрос о ее усовершенствова-нии, то здесь едва ли могут бьіть какие-либо колеба-ния. Нет никаного сомнения, что на первьіх порах, как зто било, впрочем, вполне естественно, попьітки свя-зать развитие идей с общим ходом собьітий должньї бьіли оказаться не вполне удовлетворительньїми. За­дача бьіла слишком сложна, для того чтобьі она могла бьіть сразу разрешена с помощью наличньїх приемов исторической науки. Таким образом, после того как историческая литература уже обогатилась цельїм ря­дом исследований в указанном вьіше направлений, все

еще чувствовалось, что «новьіе задачи часто понима-ются слишком поверхностно и формально». На зто еще не так давно указьівал проф. Виппер в своей статье «Политические теории во Франции в зпоху религиоз-ньіх войн».¹ Перечисляя новьіе проблеми, вьітекав-шие из применения исторической методм к изучению политических идей, упоминая о ясно заявленном тре-бовании ставить идеи в связь с реальними условиями их возникновения и вскрьівать за крупними мисли­телями настроение масс, автор указанной статьи при-бавляет: «Надо, однако, сознаться, что задача, постав-ленная таким образом, виполняется в весьма недоста-точной мере. В оправдание часто указивагот при зтом на несоответствие между характером наших источни-ков и поставленной целью, на невозможность опреде-лять настроения, круг мьіслей масс. Мне кажется, что беда не в характере доставшихся нам сведений, а в на­ших приемах, в неприспособленности к нашим новьім задачам тех разрезов исторически переданного мате-риала, тех комбинаций исторических данньїх, к ко-торьім мьі привикли».² Остановимся несколько на за-мечаниях Р. Ю. Виппера: они представляют едва ли не самое иитересное, что бьіло написано у нас об зтом предмете за последнее время. В зтих замечаниях ясно формулируются слабьіе сторони распространеннои теперь методьі, но вместе с тем вскривается и вся труд-ность более правильного ее применения. Чем вьіше ставится цель, тем более недостаточньїми оказьівают-ся средства, и необходимьій результат, к которому мм должни здесь прийти, состоит в том, чтобьі ясно осо-знать неизбежньїе предельї при осуществлении наме-

¹ Журнал Министерства Народного Просвещения (да-
лееЖМНП). 1896. Авг.

² Там же. С. 279.

Я. И. Новгородцев

Введе ниє

ченной задачи. Обьяснение идей, которое мм получа-ем зтим путем, не может бьггь полньїм: оно встречает-ся с некоторьіми непреодолимьіми трудностями. С другой сторони, зто неполное по существу об-ьясне-ние будет тем более недостаточннм, если оно будет считать себя единственньїм. Лишь с сочувствием мож­но отнестись к мьісли, что изучение идей «нельзя ограничивать одной логической связью абстрактних систем, что параллельно с изучением политических теорий дблжно вести изучение политических учреж-дений и политическои борьбьі, общественного строя и общественньїх отношений».¹ Если историки начи-нают принимать все болєе и более участия в изучении идей, зто можно только приветствовать. Но бьіло бьі ошибочно думать, что в данном случае можно огра-ничиться одним историческим изучением. Наряду с исторической задачей здесь возникают другие про-блемьі — вопросьі системи, догмьі, критики. Все зти вопросьі не укладьіваются в рамки собственно истори-ческого изучения и имеют самостоятельньїй интерес. Остановимся сначала на первой части вьісказанньїх нами положений и поясним нашу мьісль о неизбеж-ньіх трудностях и границах исторического обт>ясне-ния идей. В связи с замечаниями проф. Виппера мьі будем иметь в виду по преимуществу идей политиче-ские; но то, что мм скажем об зтой группе идей, с тем большей силой может бьіть повторено в применении к другим продуктам мьісли, имеющим более отвлечен-ньій характер.

Говоря о современной постановке исторического изучения политических идей, Р. Ю. Виппер метко указьівает самьій основной недостаток атого изучения,

ЖМШ1. 1896. Авг. С. 278.

которьш особенно часто встречается в данной облас-ти. Зтот недостаток состоит в слишком поверхност-ном сближении идей с собьітиями. Вместо того чтобьі доискиваться корней и основ, довольствуются бли-жайшими поводами и намеками и думают, что задача исторического изучения на зтом оканчивается, меж-ду тем как с зтого она только начинается. «Дело в том, что, подьіскивая реальную подкладку политических систем и идей той или другой зпохи, старайсь опреде-лить ближайший предмет, под впечатлением кото-рого возникла та или другая сторона учения, т. є. сводя некоторьім образом политическую теорию к сумме намеков на явления современности, историк исполняет только часть своей задачи*.' Исторический комментарий должен идти несравненно далее и глуб-же. «Пользуясь вьішеуказанньїм приемом сближения теории с фактами окружающей жизни, нельзя в то же время забивать, что политическая теория, политиче-ская идея єсть действительно абстракция, что хотя она исходит от прямьіх впечатлений и постоянно йми питается, но в то же время иредставляет продукт некоторого сложного состояния, целоп совокупности различньїх данньсх исторической жизни., сословной группировки, правительственной системьі, зкономи-ческих и культурних запросов, известного отношения общества к своєму прошлому ит.д.; нельзя забивать, что в политическои теории обьїкновенно лииіь после многих исканий, столкновений, в результате долгих колебаний и поворотов мьісли символизируются в прбстьіе и резкие формули — настроения, вьізванньїе

¹ ЖМНП. 1896. Авг. С. 279. (Курсив в атой и других цитатах из.статьи Р. Ю. Виппера принадленсит мне. — Я. Я.)

П. И. Новгородцев

Введение

группами разнообразньїх фактов, накопившиеся и наросшие за цельїй период молчания и подготовки или коренящиеся в прочньїх, но мало вьіступающих наружу традициях».¹ Соответственно с зтим поло-жительное требование Р. Ю. Виппера состоит в том, чтобьі обратить внимание на изучение жизни тради-ций в обществе: не поддаваясь целиком фактам непосредственного соприкосновения теории с действи-тельностью... следует рассматривать теории «с точки зрения сложившихся форм, функционирующих учреж-дений, действующих общественньїх порядково; сле­дует вскрьівать «накопляющиеся впечатления и при-вьічки мьісли, практические желания и протести в пределах данньїх общественньїх рамок за цельїй пе­риод, предшествующий возникновению теории, и в зтом направлений подступать к самой теории как к последней сжатой формуле продолжительного дви-жения».²

Несомненно, что поставить задачу изучения идей на зту почву єсть прямое требование исторической методи; без зтого она не только недостаточно, но во-все не вьшолняет своей цели закономерного обтьясне-ния явлений. Указать ближайшие и наглядньїе пово-дьі для возникновения какой-либо теории — значит часто избавить себя от необходимости отьіскивать бо­лее глубокие ее корни и более сложньїе условия ее про-исхождения, которьіе, однако, впервьіе проливают свет на ее историческое значение. Я буду еще имєть случай говорить ниже о том, как освещение теории с помощью таких ближайших и наглядних поводов мо-жет привести к совершенно ошибочньїм результатам.

¹ ЖМНП. 1896. Авг. С. 280.

² Там же. С. 282.

Все зто несомненно. Но несомненно также, что столь усложненная и углубленная задача исследования час­то встречается не только с неприспособленностью к ней наших приемов, но и с недостатком наших науч-ньіх средств. Мьі невольно должньї будем повторить уже вьісказьівавшееся некоторьіми соображение от-носительно несоответствия между характером наших источников и поставленной целью. Трудно рассчитьі-вать на то, чтобьі нам всегда удалось раскрнть в своем анализе «настроения, визваннне группами разно-образних фактов, накопившиеся и наросшие за цельїй период молчания и подготовки или коренящиеся в прочньїх, но маловиступающих наружу традициях*. Нельзя не видеть, что самьій характер задачи, постав­ленной столь правильно и удачно, часто вьізьівает у нас сознание своего бессилия ввиду отсутствия надле-жащих средств для наших заключений. Мьі с жадно-стью будем ловить каждьш документ, каждую брошю-ру или книгу, дошедшую до нас, будем присматривать-ся к жизни учреждений, к нарастанию традиций и при зтом весьма часто будем чувствовать, что многое оста­лось для нас скрьітьім и неясньїм. Там, где надо про-следить рост мьісли, самая сущность задачи обрекает нас на обьяснения приблизительнне и неполньїе. Для нас будут заметньї широкие полосьі общественно-го сознания, сказьівающиеся на каждом шагу и в жиз­ни, и в литературньїх произведениях, между тем как другие полоси, менее яркие, менее бросающиеся в гла-за, легко могут ускользнуть из нашего поля зрения. Особенно трудно будет вскрьіть те умственнне воздей-ствия, которьіе бьіли естественнн для своего времени и необнчньї для нашего. Наконец, всего менее будут поддаваться учету те воздействия и впечатления, ко-торьіе носили более индивидуальннй характер и яв-

17. И. Новгородцев

Введение

лялись достоянием немногих — может бьіть, исклю-чительньіх — представителей зпохи. Говоря, напри-мер, о развитии французской политической мьісли, нетрудно проследить традицию сословньїх представи-тельньїх учреждений, память о которьіх не замирала во Франции во все время прогрессивного роста монар-хии, начиная от Готмана и кончая Монтескье. Ноу каждого из отдельньїх писателей зта традиция имеет своеобразную форму вираження, и для обт>яснения ее необходимо прибегнуть к целому ряду иньїх влияний. Так, по отношению к автору «Духа законов» придет-ся пересмотреть все следи его обширной зрудиции и богатого политического опита и все же в иньїх пунк­тах скорее констатировать законченньїе результати его мьісли, чем дать их полное обьяснение. Иногда ато обнаруживается и в тех случаях, когда историк ста-вит своей сознательной целью проследить психологи-ческий генезис известной доктрини: недостаток дан-ньіх для вьіполнения зтой задачи тотчас же скажется на характере вьіводов. Исследователь волей-неволей должен пускаться здесь в догадки с очень слабой сте-пенью вероятности.¹

Мне кажется вообще, что в вопросах психологиче-ского генезиса доктрин мьі стоим перед задачей не толь-ко трудной, но и не вполне разрешимой. Она бьіла бьі разрешима только тогда, если бьі можно бьіло допус­тить, что от всех основних злементов изучаемой док­трини могут бьіть проведень! нити в глубь историче-ского прошлого, что она вполне и без остатка может бить разложена на свои составньїе части. Но здесь все-гда будет налицо опасность, что на самом деле частич-ное обьяснение доктрини мм примем за полное, что