Артур Янов

что я действительно ощущал?» Побуждаемый Яновым, я дей-

ствительно начал сосать, подчиняясь тому, что мой рот делал

совершенно непроизвольно. Всеми своими внутренностями я,

в какой-то степени ощущал неудобство. Мне просто нужна была

мама, ее грудь, вот и все. Боль внутри меня была той самой бо-

лью, какую я испытывал всякий раз, когда допускал в душу чув-

ство моей потребности в маме — мне так ее недоставало — и

боль эта — не что иное, как пустота. Эта пустота и заставляла

меня плакать. Потом губы мои сами собой произнесли вопрос:

«Почему ты никогда не заботилась обо мне?» Но, даже не полу-

чив ответа, я уже заранее знал, ощущал это потрясающее от-

вержение человека, до которого никому нет дела, о котором не

заботилась его собственная мать — то есть, она не кормила меня

грудью, не брала на руки и очень-очень редко прижимала к гру-

ди. (Здесь я коснулся решающего вопроса, и главного смысла

слов «очень-очень редко»: я уверен, что моя мать заботилась

обо мне, но в меру своего темперамента, в меру своего характе-

ра, но недостаточно для моих детских нужд и потребностей.) И

сегодня вечером я ощутил следующую фазу этого отторжения,

отсутствия заботы — она не желала слышать мой крик и мой

плач. Я молча широко раскрыл рот, задавая свой немой воп-

рос, я растягивал рот очень и очень широко; конечно, я не мог

видеть себя, но понимал, что это немой, молчаливый крик. «По-

чему ты не заботилась обо мне?» — кричал я, понимая, что нео-

пределенное, неясное желание, обуревавшее меня всего лишь час

назад, теперь реально сфокусировалось на матери. Мне всего-

навсего нужно было зажать сосок ее набухшей молоком груди

между беззубыми деснами и чмокающими губами. И вот сегод-

ня вечером я снова — наверное, всего лишь во второй раз в жиз-

ни, я ощутил страшный голод. (В первый раз это было до того,

как я двадцать шесть лет назад отключил свои чувства, а второй

раз это произошло сегодня.) Каким-то образом, все элементы

совершенно отчетливого распознавания того, «где я нахожусь»,

в этот момент сложились в единую связную картину. Меня слов-

но ударили в спину — настолько сильной была эта первичная

сцена. Случилось так, будто смысл явился откуда-то изнутри,

вырвался откуда-то из области затылка и заполнил мой рот. «Я

не могу говорить!» — дико закричал я. Я просто кричал, вопил,