Артур Янов

ну (я в то время училась в колледже) он написал мне «прими-

рительное письмо», в котором просил не тревожиться по пово-

ду нашей размолвки. Он просил меня вернуться на лето домой,

чтобы мы смогли создать новую Ким — то есть, личность, ко-

торая удовлетворила бы нас обоих.

Любовь, которой дарили меня родители, принимала форму

бессмысленных ограничений и жесткой дисциплины, к кото-

рой меня приучали «ради моей же пользы». Мне приходилось

просить особого разрешения, чтобы делать то, что другим де-

тям позволяли делать просто так: остаться ночевать дома у под-

руги, приглашать домой друзей, иногда не ложиться спать вов-

ремя. По утрам, встав с постели, я должна была по списку сде-

лать десять каких-то вещей. Только после этого мне можно было

уйти из дома. (Я убеждена, что мать не спала ночами, состав-

ляя эти проклятые списки из десяти пунктов.) Эти ограниче-

ния и обязанности сделали меня нервным и раздражительным

ребенком. Неподчинение и проступки наказывались поркой,

когда я была маленькой, а позже оплеухами и запретом на вы-

ход из дома в свободное время сроком на один месяц — когда я

стала подростком. Это «соблюдение справедливости» сопровож-

далось сердитыми криками и ворчанием. Помню, как мой отец,

после таких ссор, заходил в мою комнату и принимался допы-

тываться, отчего я строю из себя такую несчастную и так плохо

себя веду, несмотря на то, что у меня есть все, чего я только могу

хотеть. Но что я могла хотеть? Я никогда не могла ответить на

этот вопрос. Он постоянно сбивал меня с толку. Действительно,

казалось, что у меня есть все. Мне ни разу не пришло в голову

сказать, что единственное, чего я от него хочу — это любви; я

хотела, чтобы он любил меня и не скрывал этого. Кажется, я ра-

зучилась высказывать вслух мои желания. Я не могла попросить

его об этом прямо, так как не хотела рисковать — я не пережила

бы его отказа. Тогда мне пришлось бы признать и почувствовать,

насколько сильно не хватает мне его любви, и как мне больно

оттого, что он меня не любит. Вместо этого я скрывала желание

под покровом смутного, угрюмого, но очень сильного гнева. Я

никогда не отвечала на этот вопрос отца.

Последнее, о чем я хочу сказать относительно моего ранне-

го детства — это общая обстановка в родительском доме. Роди-