Антонию Водзиньскому в сарагоссу

[Париж, май 18371

Ты моя дорогая жизнь!

Ты ранен (Антоний Водзиньский был ранен в ногу в сражении под Гуэской.) — далеко от нас — а я Тебе в настоящую минуту ничего не могу послать... Твои только о Тебе и думают... Ради бога, только выздоравливай и возвращайся. Газеты пишут, что Ваш легион совершенно [уничтожен]. Не вступай в испанскую армию... [Помни], что Твоя кровь может послужить лучшей цели...

Титус писал мне, чтобы мы с ним съехались где-нибудь в Германии. Зимой я опять болел гриппом и меня посылают в Эмс. Пока я еще об этом не думаю, потому что не могу двинуться с места. Пишу и привожу в порядок рукопись. Думаю о Тебе больше, чем это Тебе может казаться, и люблю Тебя, как всегда.

Ф. Ш.

[На полях:]

Верь мне, что я помню о Тебе, как помню о Титусе... Может быть, я поеду на несколько дней к Жорж Санд (Шопен впервые посетил Ноан лишь два года спустя (в 1839 г., после возвращения с Майорки), — видно, что в это время он не вполне ясно представлял себе расстояние от Парижа до Ноана (более 300 километров), раз собирался за три дня поехать туда и вернуться назад.), но это не задержит пересылку Твоих денег, так как на эти три дня я оставляю инструкции Ясю.

Это письмо известно лишь по публикации Шульца (М. A. S z u 1 с. Fryderyk Chopin i jego utwory muzyczne. Poznan, 1873), который, однако, не воспроизвел его полностью. «Остальная часть письма, — писал он, — содержит подробности, касающиеся находящихся в Париже польских семейств и описание текущих событий, полное шутливых замечаний и остроумнейших наблюдений».

АСТОЛЬФ ДЕ КЮСТИН — Ф. ШОПЕНУ В ПАРИЖ

[Сен-Грасиен, весна 1837]

Дорогой Шопен!

Когда я говорю Вам, что люблю Вас больше ради Вас самих, чем ради себя, верьте этому, хотя может казаться, что это и не так; пусть доказательством этому будет то, что я снова не боюсь Вам надоедать; но это, в самом деле, последний раз, когда я настаиваю, чтобы Вы последовали моим советам.

Вы больны; что хуже — Вы можете заболеть серьезно. Ваши душевные и физические силы готовы иссякнуть, а когда страдания сердца превращаются в болезни — мы гибнем; я хочу, чтобы Вы избежали этого. Я не пытаюсь Вас утешить, я уважаю Ваши чувства, о которых я к тому же лишь смутно догадываюсь (Надеждам Шопена на встречу с Водзиньскими летом 1837 г. не суждено было осуществиться; это тяжело сказывалось на его душевном и физическом состоянии, что внушало тревогу его друзьям.); но я хочу, чтобы они так и остались чувствами и не превратились в физические недомогания. Человек обязан жить, когда он обладает источником жизни и поэзии, каким Вы обладаете; не теряйте этого сокровища и не гневайте бога, пренебрегая его самыми драгоценными дарами. Это было бы непростительным преступлением, так как даже сам бог не сумел бы вернуть Вам добровольно потерянного Вами прошлого.

Чтобы уберечь это прошлое, столь полное будущим, Вы должны принять лишь одно решение: позволить обращаться с собой, как с ребенком и как с больным! Убедить себя, что у Вас есть только одно дело: Ваше здоровье; остальное придет само собой. Я питаю к Вам достаточно дружбы, чтобы Вы позволили мне высказаться до конца: это деньги удерживают Вас в Париже?

Если дело в деньгах, то я могу Вам их одолжить, Вы мне их вернете впоследствии, — зато Вы три месяца отдохнете!!! Если Вам недостает любви, — примите, по крайней мере, дружбу; живите для себя, для нас; разбогатеть Вы еще успеете.

Трех месяцев отдыха и разумного лечения будет достаточно, чтобы предотвратить болезнь; но это необходимо! Душевное беспокойство будет преследовать Вас и в одиночестве — это правда, но физический отдых в конце концов укрепит и душу, а крылья таланта унесут Вас в иной мир, который позволит забыть этот. Освободитесь от уклада Вашей парижской жизни: у меня Вы найдете редкую возможность провести месяц в деревне в необходимых условиях [...].

А. де Кюстин.

Отрывок.