Центральный ядерный баланс

Москва - 2001

Содержание

	ВВЕДЕНИЕ	3
1.	ПАРАМЕТРЫ “ПЕРВОГО ЯДЕРНОГО ВЕКА”	9
1.1.	Центральный ядерный баланс	9
1.2.	Ядерные державы “второго ряда” в глобальном ядерном балансе	17
1.3.	“Теория – это действие”	28
2.	ОЧЕРТАНИЯ “ВТОРОГО ЯДЕРНОГО ВЕКА”	34
2.1.	Новый стратегический ландшафт	34
2.2.	Новые члены “ядерного клуба”	41
2.3.	Перспективы появления следующих ядерных государств	51
3.	СТРАТЕГИЧЕСКАЯ СТАБИЛЬНОСТЬ В УСЛОВИЯХ “ВТОРОГО ЯДЕРНОГО ВЕКА”	59
3.1.	Новые моменты в ядерной политике США	59
3.2.	Контуры новых соглашений по сокращению стратегических наступательных вооружений между Россией и США	63
3.3.	Изменения в фундаменте ядерного сдерживания	68
3.4.	Проблема ПРО и стратегическая стабильность	77
4.	СИСТЕМА ЯДЕРНОГО СДЕРЖИВАНИЯ РОССИИ В НАЧАЛЕ XXI ВЕКА	92
4.1.	Облик стратегических ядерных сил России	92
4.2.	О концепции Северного стратегического бастиона	96
4.3.	О ядерной доктрине России	97
4.4.	О возможном ответе на создание системы ПРО	100
5.	СИСТЕМА “ПРЕДЪЯДЕРНОГО СДЕРЖИВАНИЯ” ДЛЯ РОССИИ	105
	Перечень сокращений

 

Введение

 

Проблема ядерного сдерживания - комплексная междисциплинарная тема, поле совместной деятельности множества специалистов и ученых, представляющих как естественные, так и гуманитарные науки. Это сфера исследований и разработок не только для политологов и военных, но и для социологов (исследование поведение малых групп, теория принятия решений), психологов, экономистов, а также для климатологии и науки по изучению экосистем, биологии, радиологии, простор и для классических исторических исследований общего плана и для специальных работ по исследованию конкретно-исторических ситуаций и для целого ряда других научных дисциплин.

Ядерное оружие и средства его доставки отличает исключительно высокая наукоемкость. Это же относится и к таким важным компонентам системы сдерживания, как система предупреждения о ракетном нападении (СПРН), система контроля космического пространства (СККП) и др. Это же свойственно и теории ядерного сдерживания, если к ней относиться так серьезно, как этого требует данная тема.

В СССР ядерное оружие было создано огромным напряжением усилий практически всей страны в тяжелейших условиях первых лет после Великой Отечественной войны. Это же относится и к носителям ядерного оружия. Неоспорима при этом роль отечественных ученых, отечественной науки, несмотря на все заслуги политической и военной разведки, оказавших немаловажное содействие в создании советского “ядерного щита”.

Создатели отечественного ядерного, а затем и термоядерного, оружия навсегда останутся гордостью отечественной науки, символом выдающегося вклада науки в национальную безопасность страны. В этом же ряду стоят и имена наших выдающихся конструкторов, создателей средств доставки ядерного оружия.

К сожалению, события последних лет заставляют поставить вопрос - сможем ли мы правильно распорядится доставшимся нам от Советского Союза ракетно-ядерным наследством или впоследствии придется воссоздавать ядерный щит практически с нуля, по аналогии с тем, как это не раз случалось с отечественным военно-морским флотом?

В ходе развернувшейся в нашей стране в последнее время острой публичной дискуссии о значении ядерного сдерживания в современной стратегии национальной безопасности России – как с военной, так и политической точек зрения - обозначились две крайние позиции.

Согласно одной точке зрения, в связи с острейшими проблемами, с которыми сталкивается сегодня Россия в обеспечении надлежащей оборонной мощи в целом, в развитии сил общего назначения, именно ядерное сдерживание должно быть основной опорой в обеспечении национальной безопасности.

Сторонники противоположной точки зрения отмечают, что в обозримом будущем основные проблемы национальной безопасности будут связаны с терроризмом, сепаратизмом, конфликтами низкой интенсивности на территории России и у ее границ, ядерное оружие для этого совершенно бесполезно. Логическим выводом служат предложения о радикальных сокращениях ядерных сил до почти символического уровня и переход к так называемому минимальному ядерному сдерживанию с одновременным перенацеливанием ресурсов на наращивание возможностей сил общего назначения.

Высказываются и весьма радикальные точки зрения о судьбе различных компонентов ядерных сил, прежде всего стратегических - вплоть до перехода к стратегической “монаде” в лице наземного компонента - межконтинентальных баллистических ракет (МБР) в составе Ракетных войск стратегического назначения (РВСН).

Характерно, что сторонники обоих подходов апеллируют к одним и тем же базовым документам - Концепции национальной безопасности и Военной доктрине Российской Федерации, утвержденным Президентом России в январе и апреле 2000 г. соответственно.

В новой Концепции национальной безопасности Российской Федерации отмечается, что “ важнейшей задачей Российской Федерации является осуществление сдерживания в интересах предотвращения агрессии любого масштаба, в том числе с применением ядерного оружия, против России и ее союзников”. В том же документе указывается, что “этноэгоизм, этноцентризм и шовинизм, проявляющиеся в деятельности ряда общественных объединений, а также неконтролируемая миграция способствуют усилению национализма, политического и религиозного экстремизма, этносепаратизма и создают условия для возникновения конфликтов“, при этом “во многих странах, в том числе в Российской Федерации, резко обострилась проблема терроризма, имеющего транснациональный характер и угрожающего стабильности в мире”.

Представляется что, обе позиции, высказанные участниками вышеназванного спора, абсолютизируют одну из сторон современной военно-политической обстановки.

При этом складывается впечатление, что многие участники дискуссии продолжают размышлять в категориях “первого ядерного века”, когда существовало четкое разграничение между “центральным противостоянием” и периферийными интересами, а сдерживающая роль ядерного оружия основывалась на убеждении в том, что его применение ведет к глобальной катастрофе.

Изначально, в силу наличия двух сверхдержав - СССР и США - и возглавляемых ими крупнейших военно-политических союзов, ядерный баланс принял глобальный характер. Внешне для подавляющей части политиков “ядерное уравнение” при этом было достаточно простым, сводясь к количествам боезарядов, обеспеченных средствами доставки. Однако в условиях “второго ядерного века в балансе можно и нужно более рельефно выделить несколько уровней, поскольку имеются уже не один тип ядерных государств и существуют различные виды взаимоотношений между ядерными и неядерными державами. У каждого ядерного государства есть собственная специфика структуры и состава ядерных сил, ядерной политики, философии ядерного сдерживания, стратегической культуры.

В условиях нового стратегического ландшафта начала XXI века для интересов национальной безопасности России как никогда важно учитывать не только так называемый “центральный” ядерный баланс Россия-США (доставшийся, прежде всего в наследство от баланса СССР-США), но и все остальные компоненты “мирового ядерного уравнения”, сколько бы малыми они ни выглядели на сегодняшний день в чисто количественном выражении. Только их учет позволяет представить сложнейшую систему военно-политического взаимодействия ведущих государств мира. Особенно важно это после завершения “холодной войны”, распада “биполярного” устройства мира.

По нашему мнению, в отмеченной выше полемике о роли ядерного оружия еще не найден оптимум. Проблема ядерного сдерживания применительно к “малым” войнам не столь очевидна, как кажется. Конечно, едва ли найдется в мире государство, готовое применить ядерное оружие в борьбе с “внутренним врагом”, но это не означает полной бесполезности сил ядерного сдерживания для противодействия сепаратизму – если не в прямом, то в косвенном выражении.

Два наиболее крупных конфликта последнего десятилетия - война в Персидском заливе в 1991 г. и агрессия НАТО против Югославии в 1999г. - укладываются в одну схему, которая может стать стандартной в новом веке. Суть ее - крупномасштабное вмешательство внешних сил во внутренний конфликт со строго выверенными политическими целями ограниченной войны*. Начавшаяся 7 октября 2001г. контртеррористическая операция США и их союзников в Афганистане также может принять форму внешнего вмешательства в гражданскую войну в этой стране.

В современном мире существует немало реальных и потенциальных конфликтов, которые могут развиваться подобной “иракско-югославской” модели. Это индо-пакистанский конфликт в Кашмире, арабо-израильский конфликт, “тайваньская проблема” и др. Нельзя исключать из этого ряда и проблемы целостности России и наши отношения с соседями. О том, что ядерное сдерживание может “работать” в подобных конфликтах, свидетельствует, на наш взгляд, опыт располагающего “ядерной бомбой в подвале” Израиля. На протяжении последних двух десятилетий (с 1982 г.) он ведет “вялотекущую войну” в Ливане и на своей территории, при этом союзники палестинцев вынуждены воздерживаться от крупномасштабного вмешательства в нее не в последнюю очередь из-за страха перед возможным возмездием.

 

*   *   *

Данная работа – это не всеохватывающее исследование по данной теме, а лишь краткий очерк по проблеме ядерного сдерживания в условиях наступления нового этапа в развитии международных отношений в их военно-политической составляющей.

Мы считаем, что несколько десятилетий после второй мировой войны продолжался “первый ядерный век”, а к концу ХХ в. мир вступил во “второй ядерный век”. В настоящей работе в том числе делается попытка развить тезис о “втором ядерном веке”, определить, пока хотя бы вчерне, его контуры и сделать ряд выводов для политики национальной безопасности России. В том числе в данной брошюре получили дальнейшее развитие и обоснование ряд положений, выдвинутых ранее одним из авторов концепции Северного стратегического бастиона для морского компонента стратегического ядерного сдерживания и также концепция “предъядерного сдерживания”, связанная с различными формами применения высокоточного оружия большой дальности.

1. ПАРАМЕТРЫ “ПЕРВОГО ЯДЕРНОГО ВЕКА”

 

Центральный ядерный баланс

Существующая система ядерного сдерживания сформировалась прежде всего в результате взаимодействия в этой сфере Советского Союза и США. В основе центрального ядерного баланса лежит признание де-факто принципа “взаимного гарантированного уничтожения”. Отечественная теория ядерного сдерживания разрабатывалась у нас со значительным запаздыванием по отношению к развитию его материальной основы.

Ядерное сдерживание вероятного противника от агрессии базируется на неотвратимости, неизбежности нанесения ему неприемлемого ущерба при любом варианте его действий, даже при внезапном “обезоруживающем” или “обезглавливающем” ударе. Хотя идея воздействовать на восприятие противника таким образом, чтобы удержать его от нежелательных поступков, очень стара (еще 2500 лет назад Сунь-Цзы писал о возможности расстроить планы противника), только ядерное оружие смогло создать достаточно мощный психологический эффект, в роли которого выступают размеры неприемлемого ущерба в ответных действиях, под угрозой нанесения которого противник вынужден отказаться от своих намерений.

Осознание потенциальным агрессором неотвратимости возмездия, угрозы гибели его населения в колоссальных масштабах от первичных, вторичных и третичных последствий ядерных взрывов, угрозы катастрофического нарушения экосистемы делает любые политические цели, которые могли бы быть поставлены при развязывании такой войны, иррациональными.

Во многом система взаимного сдерживания была узаконена, кодифицирована советско-американскими соглашениями об ограничении стратегических наступательных вооружений, начиная с Договора ОСВ-1 1972 г., а также Договором об ограничении систем ПРО 1972 г. Путь к этим соглашениям, к кодификации отношений между СССР и США в ядерной сфере, к установлению определенного уровня стратегической стабильности был тяжелым, сложным, не раз чреватым ядерной войной. Об этом ни в коем случае нельзя забывать, оценивая перспективы стратегической стабильности в XXI веке, разрабатывая российскую стратегию национальной безопасности.

До распада СССР становление системы центрального ядерного сдерживания прошло, по крайней мере, пять этапов.

Первый этап (июль 1945 - август 1949 гг.) характеризуется ядерной монополией США. На втором этапе, после первого испытания ядерного оружия в СССР, монополия была ликвидирована, но уязвимость территории США еще оставалась несоизмеримо меньшей, чем у Советского Союза. В тот период мы не имели ни межконтинентальных средств доставки, ни авиационных и морских баз вблизи территории США, подобных американским базам у наших границ.

Следует отметить, что и ликвидация ядерной монополии не была одномоментным актом. Если американцы смогли применить свои атомные бомбы уже через несколько недель после первого испытания, то нашей стране потребовалось больше времени для подготовки серийного производства ядерного оружия, начатого только в декабре 1951 г., и принятия его первых образцов на вооружение в 1953-1954 гг. С точки зрения сдерживания важно другое - уже само по себе первое советское испытание было воспринято американцами как утрата ядерной монополии. В этом проявилась одна из характерных черт ядерной сферы - важно не только то, что происходит в действительности, но и восприятие другой стороной.

Третий этап связан с развертыванием в СССР, начиная с 1956 г. бомбардировщиков межконтинентального радиуса действия (Ту-95 и М-4), баллистических и крылатых ракет на подводных лодках и МБР. И вновь, как на предыдущем этапе, свою роль сыграло восприятие - вывод на орбиту советской ракетой типа Р-7 первого искусственного спутника Земли 4 октября 1957г. имел больший политический эффект, чем развертывание нескольких боевых МБР того же типа в Архангельской области и Казахстане тремя годами позже.

На четвертом этапе, к концу 60-х гг. благодаря усилиям конструкторских коллективов, возглавлявшихся М.К.Янгелем, В.Н.Челомеем, В.П.Макеевым, И.Д.Спасским и С.Н.Ковалевым, их многочисленных смежников, разработавших средства доставки; предприятий промышленности, развернувших их серийное производство; военных, осваивавших новую технику, Советскому Союзу удалось выйти на уровень примерного равенства с США по количеству носителей ядерного оружия. Однако в начале этого этапа США, начавшие интенсивно оснащать свои МБР и баллистические ракеты подводных лодок (БРПЛ) разделяющими головными частями индивидуального наведения (РГЧ ИН), все еще обладали значительным преимуществом перед СССР по совокупному количеству ядерных зарядов. Это преимущество было ликвидировано после начавшегося в 70-х гг. оснащения советских МБР и БРПЛ зарядами с РГЧ ИН. В это время и возникло понятие стратегического паритета между СССР и США.

Признанием факта его установления стали достигнутые во Владивостоке в 1974 году между Л.И.Брежневым и президентом США Дж.Фордом договоренности о равном суммарном количестве уровней стратегических вооружений на период до конца 1985 года: по 2400 носителей стратегического оружия (на земле, на море и в воздухе), а также равное количество ракет, которое стороны имеют право оснащать разделяющимися головными частями индивидуального поведения (не более 1320 единиц).

На пути к этому соглашению обе стороны прошли через серию кризисов, в ходе которых возникала прямая или косвенная угроза применения ядерного оружия. Это, прежде всего, два Тайваньских (1954 и 1958 гг.) и Берлинский (1961 г.) кризисы, а также Карибский (в американской терминологии – “Кубинский ракетный”) кризис октября 1962 года. Все они, особенно Карибский, происходили в условиях высочайшего накала военно-политического и идеологического противостояния двух сверхдержав, двух мировых систем в глобальном измерении. Каждый этап противостояния, каждый кризис, к счастью, заканчивался мирным исходом, одновременно способствуя формированию системы взаимного сдерживания, системы взглядов на обеспечение ядерной безопасности.

И для советских и для американских лидеров, по-видимому, главной точкой в оценке ядерного оружия и возможностей его использования в кризисной ситуации стал Карибский кризис. Важнейший вывод состоял в том, что уже в тех условиях, когда ядерные силы США преобладали количественно, американской стороне, ее высшему государственному политическому руководству пришлось признать, что невозможно безнаказанно нанести ядерный удар по СССР. Иными словами стала очевидной ситуация взаимного ядерного сдерживания, хотя в то время, по ряду авторитетных оценок, соотношение ядерных потенциалов США и Советского Союза было 17:1 в пользу США. И это реальное положение дел американцы знали достаточно хорошо, несмотря на всю браваду и блеф со стороны Н.С.Хрущева, заявившего под впечатлением от посещения Южного машиностроительного завода в Днепропетровске о том, что в СССР “ракеты стали делать, как сосиски”.

По ряду появившихся в американских источниках данных, во время Карибского кризиса военные предлагали президенту Дж.Кеннеди нанести упреждающий “обезоруживающий” удар по всем ядерным средствам СССР. Но при этом никто не был готов гарантировать американскому президенту, что у “Советов” не останется хотя бы одного-двух боезарядов на соответствующих носителях, способных доставить ядерный боезаряд до территории США в ответном ударе и уничтожить Нью-Йорк или Вашингтон. Отсутствие такой гарантии оказалось достаточным для Кеннеди, чтобы отказаться от планов применения ракетного оружия против СССР, хотя это был последний исторический шанс США лишить Советский Союз ядерного потенциала. Такова, например, точка зрения академика А.А.Фурсенко. 

Впрочем, есть исследователи, которые предполагают, что, окажись на месте Кеннеди менее рациональный, более склонный к авантюрам политик, он мог бы и не избежать соблазна применить ядерное оружие. Так что необходимо учитывать и такого рода возможность.

Опираясь на модель поведения американского президента в ходе Карибского кризиса, можно применительно к сработавшему в тех условиях ядерному сдерживанию говорить о “критериях Кеннеди”. То есть о том, что даже при значительной асимметрии в силах и средствах намного более слабая сторона, обладающая ядерным оружием, способна, благодаря его огромной разрушительной силе, сдерживать в условиях кризиса более сильную сторону.

Уроки Карибского кризиса для дальнейшей эволюции системы ядерного сдерживания можно оценивать двояко. Для Советского Союза они послужили стимулом для количественного рывка в строительстве как стратегических сил, так и других ядерных сил и средств. Советский Союз не стал строить свою политику на основе “критериев Кеннеди”. Затратив огромные усилия и средства, СССР смог сначала добиться паритета с США, а затем длительное время поддерживать примерное количественное равенство с США по числу боезарядов и носителей. Для других членов “ядерного клуба”, развивавших свои ядерные силы и средства под сенью “центрального ядерного сдерживания” и ограничившихся гораздо более скромными политическими целями и, соответственно, ядерными арсеналами, “критерии Кеннеди” фактически легли в основу национальных ядерных стратегий (особенно Франции и Китая), хотя их использование при этом напрямую не формализовывалось.

В том, что дальнейший количественный рост числа зарядов не имеет смысла, обе стороны убедились еще до конца холодной войны. Результатом этого стала тенденция снижения суммарных количеств ядерных боеприпасов. Пиковые значения были достигнуты СССР в 1986г. – 45 тыс. единиц, США - в 1966г. (32 тыс. единиц). В 1991 г. количество ядерных боеприпасов, находящихся на вооружении у СССР и США, составляло, по ряду оценок экспертов, 35 тыс. единиц и 20 тыс. единиц, т.е. уменьшилось по сравнению с максимальным на четверть и на треть соответственно.

Тенденция к снижению размеров ядерных арсеналов характерна для всех членов “ядерного клуба”, не только сверхдержав, но и стран так называемого второго эшелона. Так, у Великобритании максимум – 350 единиц - имел место в 1975-1981 гг., к началу XXI в. ее ядерный потенциал оценивается специалистами в 185 зарядов. По оценкам, у Франции было 538 зарядов в 1991-1992 гг. и 450 в 2000г.; в Китае – 434 в 1991-1993гг. и 400 в 2000г.

Как показывают эти данные, две сверхдержавы намного оторвались от трех других ядерных держав, и этот отрыв в целом сохраняется и поныне, хотя количество ядерных боеприпасов в ядерных арсеналах и России и США продолжает постоянно уменьшаться.

Несмотря на тенденцию к сокращению запасов, система взаимного ядерного сдерживания установилась на исключительно высоком уровне, когда число боеголовок и количество стратегических средств доставки ядерного оружия межконтинентальной дальности измеряется тысячами единиц. В результате возникло противоречие между располагаемыми арсеналами и реальными потребностями. Пытаясь разрешить это противоречие, и зарубежные и отечественные эксперты все чаще стали оперировать так называемыми “критериями Макнамары”*, определяющими масштабы “гарантированного уничтожения” противника в ответном ударе.

Полемика вокруг размеров неприемлемого ущерба идет давно, и разброс оценок, предполагаемых разными авторами, весьма широк. Такой разброс обусловлен сложно измеряемыми количественно или не поддающимися формализации факторами, такими, как менталитет населения страны, подвергающейся ядерному удару, характер социально-политической системы, особенности географии государства и т.п.

Позднее, уже в конце 70-х годов, по ряду сведений, просочившихся в печать, Пентагон отошел от “критерия Макнамары” и начал использовать “критерий Г.Брауна” (известного физика, министра обороны в администрации президента Дж.Картера). По “критерию Г.Брауна”, порог “неприемлемого ущерба” с учетом различных дополнительных факторов был снижен в 2 раза, т.е. до 200 Мт. Но и он многими экспертами признается весьма завышенным. Многие американские специалисты отмечают, что при выборе такого порога не учитывались многообразные вторичные и третичные последствия ядерных взрывов, на которые ученые, а затем и политики начали обращать внимание позднее, в основном уже в 80-е годы*.

Помимо развития собственно стратегических наступательных ядерных вооружений, создания каждой ядерной сверхдержавой трехкомпонентных стратегических ядерных сил (наземных в виде межконтинентальных баллистических ракет, морских - баллистические ракеты на атомных подводных лодках и бомбардировочной авиации межконтинентальной дальности), страны - первые обладательницы ядерного оружия приобрели и другие “аксессуары”, тесно связанные с СЯС. Это двухэшелонные (наземная и космическая) СПРН, системы стратегической спутниковой разведки, нацеленной прежде всего на разведку целей, связанных с СЯС, СККП и др. Обладание именно такими системами, наряду с наличием огромных арсеналов ядерных боеприпасов, на деле обеспечивало США и СССР статус сверхдержав, поскольку монополия на собственно ядерное оружие была утрачена ими достаточно быстро, после того как в 1952, 1960 и 1964 гг. в привилегированный “ядерный клуб” вступили соответственно Великобритания, Франция и Китай.

 

1.2. Ядерные державы “второго ряда” в глобальном ядерном балансе

 

Система “центрального” ядерного сдерживания сыграла, как показывает история холодной войны, немаловажную роль в предотвращении не только новой мировой войны, но и в ограничении масштабов локальных войн и региональных конфликтов. Англия, Франция и Китай – постоянные члены Совета Безопасности ООН - развивали свои ядерные силы как бы под общей шапкой ситуации “центрального” ядерного сдерживания СССР и США, причем каждая из трех стран делала это по-своему. Изучение политики этих держав также представляет значительный интерес с точки зрения национальной безопасности России, формирования российской теории и практики ядерного сдерживания в современных условиях.

Великобритания сделала ставку на максимально тесное сотрудничество с США, начавшееся еще в годы второй мировой войны, и на максимальную опору на американскую СПРН. Благодаря созданному во время войны заделу, англичане смогли довольно быстро создать собственное ядерное оружие, вступив в “ядерный клуб” лишь на три года позже, чем СССР.

В настоящее время основу британских ядерных сил составляют американские БРПЛ типа “Трайдент II” (D5) с английскими РГЧ, размещенные на ПЛАРБ собственной постройки (последняя из четырех лодок типа “Вэнгард” должна вступить в строй в 2001г.). Следует отметить, что находящиеся на борту лодок ракеты даже не являются британской собственностью и хранятся в американском арсенале в Кингс-Бей (штат Джорджия). Согласно решению, принятому в 1998г. по итогам рассмотрения Обзора по вопросам стратегической обороны (Strategic Defence Review) постоянно на патрулировании будет находится только одна ПЛ, несущая уменьшенный боекомплект (48 боезарядов), а остальные три - в различных состояниях боевой готовности. На патрулировании ПЛ будет находится в состоянии пониженной боевой готовности и выполнять только ряд второстепенных задач, ракеты не будут нацеливаться. Хранимый запас боезарядов будет составлять “менее 200 единиц” (по оценке СИПРИ). Англия давно отказалась от своего воздушного компонента СЯС, и, поскольку, в отличие от Франции, наземного компонента у нее никогда не было (за исключением краткого периода, когда им формально были переданы американские БРСД, развернутые на островах), британские стратегические силы сейчас – это морская “монада”. Англия практически отказалась и от тактического ядерного оружия, сняв в 1998 г. (на 10 лет раньше, чем первоначально планировалось) с вооружения авиационные бомбы типа WE-177, предназначавшиеся для самолетов “Торнадо”, “Си Харриер” и вертолетов.

Выбор в пользу морского компонента СЯС для бывшей “владычицы морей”, сохраняющей высокий уровень военно-морской культуры, высокое качество своих, теперь сравнительно небольших, Королевских военно-морских сил в целом, закономерен. Ядерная политика Соединенного Королевства всеми экспертами оценивается как менее самостоятельная – по сравнению с Россией, Францией, Китаем*.

Франция создавала независимый ядерный потенциал вопреки сопротивлению американцев, но оставаясь в целом в системе политического союза Запада (даже после выхода из военной организации НАТО в 1967 г.)**.

Для Франции собственное ядерное оружие было и остается, несмотря на сравнительно скромные размеры ядерных арсеналов по сравнению с США и Россией, одним из главнейших средств обеспечения статуса великой державы, символом ее национальной независимости, суверенитета.

Хотя работы по программе создания собственного ядерного оружия во Франции были начаты еще в 1945 г., рывок в ее реализации был сделан лишь с приходом к власти Шарля де Голля в 1958г. Вынужденный пойти на отказ от такого символа величия, как колониальная империя, президент должен был предложить нации, прежде всего, военным какие-то иные атрибуты великой державы. Собственное ядерное оружие как нельзя лучше подходило для этого.

В 50-е – начале 60-х годов деголлевское государственное руководство в тесном взаимодействии с национальным капиталом, с национальными промышленниками, создало собственную атомную науку и индустрию, ракетостроение, сохранило и развило авиационную промышленность, создало национальную электронику, словом, – все то, что сегодня является одним из краеугольных камней национального технологического и промышленно-экономического суверенитета нации.

Причем, если в разработке обычной военной техники и сложной наукоемкой продукции гражданского назначения французы смело шли там, где это было выгодно, на кооперацию с английскими, германскими, итальянскими, испанскими (а в ряде случаев – и с американскими) фирмами, то ядерное оружие и средства его доставки, их разработка и производство оставались полностью в руках французского государства. Ядерные секреты французы тщательно оберегали от своих союзников, даже когда они были еще в военной организации НАТО.

На создание независимых ядерных сил Франция затратила, по ряду оценок, в три-четыре раза больше средств, чем Великобритания. Такова цена, которую французская нация решила заплатить за сравнительно высокую степень независимости своих ядерных сил сдерживания.

Официально де Голль мотивировал создание собственных ядерных сил страны ненадежностью Америки в качестве гаранта военной безопасности Франции в условиях развивавшегося военно-стратегического равновесия США – Советский Союз, на которое он обратил внимание еще в 50-е годы. Конечно, сыграло свою роль и унижение, которое французам и англичанам (уже имевшим в то время ядерное оружие) довелось испытать в 1956 г., когда в ходе Суэцкого кризиса им четко указали на то, что они более не рассматриваются в качестве великих держав.

И этот курс де Голля сам по себе был весьма неприятным для США, но сделать они ничего, в конечном итоге, так и не смогли. Де Голль писал, что “запрет для Франции иметь собственные силы сдерживания, если она в состоянии их иметь, значит навлечь на себя гром, совершенно лишившись громоотвода… Это будет означать - полностью положиться на американскую оборону… на их политику в заграничном протекторате и оставаться в неопределенности”. Де Голль при этом в свойственном ему и столь привлекательном для французов в то время патетическом стиле восклицал: “Нет, мы достойны лучшего, чем это”.

При этом де Голль не отказывался от “совместных действий этой силы с аналогичными силами союзников”, но тут же фактически перечеркивал этот тезис, говоря: “для нас всякого рода интеграция вообще невообразима”*.

Такое отношение к общей системе ядерной политики западного блока, в которой доминировали США и англичане, т.е. в целом англосаксы, было отражением глубочайшего недоверия Франции и де Голля к политике англосаксонских держав, которое сложилось еще во время второй мировой войны. Тогда, как известно, Франции не оставалось ничего другого, как уповать на союзнические отношения с Америкой и Англией, но как держава, потерпевшая поражение от Германии в 1940 году, она неоднократно ставилась англосаксонскими государствами в откровенно подчиненное, а подчас и унизительное положение.

Степень антиамериканизма во французской ядерной политике, в военно-политическом курсе в целом, отнюдь не следует преувеличивать. Во всех острых международно-политических кризисах послевоенного периода Франция выступала в качестве одного из наиболее лояльных союзников США; в конфликтных ситуациях она позволяет разногласия с США лишь до определенных пределов (но при этом поведение Франции заметно контрастирует с поведением Великобритании, которая вообще не позволяет себе практически никаких разногласий с США). Среди причин подобного поведения Франции следует отметить соотношение ее политической, экономической и военной мощи с США, а также принадлежность страны, несмотря на все особенности ее положения и позиции, к евроатлантическому сообществу.

Французы, не имея таких огромных интеллектуальных ресурсов, которые имели американцы после второй мировой войны, тем не менее, создали и продолжают развивать собственную независимую школу ядерного стратегического мышления. Одним из принципиальных доктринальных положений Франции в отношении ядерного оружия является сохранение максимальной свободы выбора в применении ядерного оружия. Во французской “Белой книге” по вопросам обороны 1994 г. (документе, действующим и по сей день) зафиксировано, что в определенных случаях не исключается применение Францией превентивных ядерных ударов. Следуя этой политике, Франция официально сохраняет неопределенность относительно применимости или неприменимости своего ядерного оружия.

Нетрудно заметить, что эти положения французской военной доктрины во многом созвучны духу формирующейся новой идеологии российского ядерного сдерживания, изложенной в принятой в 2000 г. Военной доктрине России, где отмечается, что “Российская Федерация оставляет за собой право на применение ядерного оружия в ответ на использование против нее и (или) ее союзников ядерного и других видов оружия массового уничтожения, а также в ответ на крупномасштабную агрессию с применением обычного оружия в критических для национальной безопасности Российской Федерации ситуациях”.

Французские ядерные силы сейчас модернизируются, одновременно значительно сокращаясь количественно. В их структуре сейчас осуществляется переход от подобия “триады” к “диаде” за счет полного изъятия наземного компонента СЯС (все 18 баллистических ракет средней дальности типа S3D, дислоцировавшихся на плато Альбион, были сняты с дежурства в сентябре 1996г., а два года спустя - полностью демонтированы). Франция также избавилась от своих “достратегических” (оперативно-тактических) ракет “Гадес”, сменивших в свое время ракеты “Плутон”. В 1996 г. были сняты с вооружения бомбардировщики Мираж-IVP. Небольшой воздушный компонент французских ядерных сил не будет обладать межконтинентальной дальностью, хотя его боевые возможности будут возрастать за счет оснащения 45 самолетов Мираж-2000N крылатыми ракетами средней дальности типа ASMP*. Официально роль этих самолетов считается двойной - “стратегической” и “достратегической”. Основу французских ядерных сил сдерживания составят БРПЛ типа М45, развернутые на ПЛАРБ собственной постройки (всего планируется иметь четыре лодки, а не пять, как предполагалось ранее). Это означает, что постоянно на боевом дежурстве будет находиться, скорее всего, лишь одна лодка. Но по своей боевой мощи, с учетом оснащения ракет РГЧ ИН, она будет существенно превосходить совокупную мощь всей демонтируемой группировки ракет на плато Альбион. Эта система фактически будет обладать межконтинентальной дальностью, она будет способна достигать территории как США, так и России. Предполагается, что в 2008 г. на вооружение поступит новая БРПЛ типа М51. К морскому компоненту можно отнести и вооруженные ракетами ASMP самолеты палубной авиации “Супер Этандар” и “Рафаль-М”, которые будут базироваться на авианосце “Шарль де Голль”, вступившем в строй в 2000 г. Вокруг постройки второго авианосца данного типа продолжаются споры. В связи с тем, что приоритет в строительстве ВМС сейчас отдается многоцелевым ПЛА, оснащенным КРМБ, закладка систершипа “Шарля де Голля” откладывается как минимум до 2009-2010 г.

 

Характеризуя национальные подходы к политике ядерного сдерживания и к структуре ядерных сил после завершения “холодной войны”, один из ведущих современных французских военных теоретиков А.Ларкан сделал весьма любопытное заявление: “Вездесущий, скрытый военно-морской компонент боевой мощи позволяет наносить удары по всем азимутам. Гипотеза его применения против СССР была лишь временной”.

Франция имеет полный цикл национальной ядерной и ракетной промышленности. При этом она обладает потенциалом для разработки и производства практически всего спектра обычных вооружений, чего нет ни у Великобритании, ни у Германии, ни тем более у Японии. Вместе с тем у Франции, в отличие от США и России, пока отсутствуют национальная система предупреждения, но шаг за шагом развивается система спутниковой стратегической разведки, что в перспективе позволит создать космический эшелон СПРН.

Во Франции все еще существует устойчивый национальный консенсус по ядерным вопросам, объединяющий практически весь политический спектр – от коммунистов до правых**. Опираясь на этот консенсус, президент Франции Ж.Ширак сразу же после прихода к власти, презрев международное общественное мнение, провел в 1996 г. серию испытаний ядерного оружия, явно продемонстрировав свою приверженность деголлевскому курсу. Французским “ядерщикам” профессионально завидовали те, кто связан с развитием ядерного оружия в России и США, поскольку, по их мнению, ничто не может заменить натурных испытаний. Нет во Франции “аллергии” и в отношении атомных электростанций, которая надолго охватила США, а также многие западноевропейские страны, а после Чернобыльской трагедии – и Советский Союз.

В Китае побудительные мотивы, толкавшие руководство на создание собственного ядерного оружия, отчасти были схожи с теми, которые действовали в случае с Францией, но средства были избраны иные. Оружие изначально рассматривалось китайским руководством не только в контексте собственно национальной безопасности, но как инструмент борьбы за место в ряду великих держав. Для того, чтобы преодолеть слабость, приведшую в XIX-XX вв. к нескольким унизительным поражениям не только от западных держав, но и от соседних России и Японии, стране следовало наверстывать не десятилетия, а столетия отставания.

Атомный проект стал тем рубежом, который советское руководство решило не переходить, сохраняя в целом союзнические отношения с Китаем. Конечно, в рамках военно-технического сотрудничества было достигнуто немало – в СССР учились китайцы, в Китае работали советские военные и гражданские специалисты по ракетно-ядерной тематике, поставлялись носители (самолеты, баллистические ракеты, дизельные ПЛ) и технологии их производства. Представление о масштабах помощи можно получить из опубликованных в последнее время воспоминаниях высокопоставленных советских участников сотрудничества в ядерной сфере, где раскрывается ряд важных подробностей. Тем не менее самого главного - передачи китайской стороне технологий атомного и термоядерного оружия – все же не произошло, несмотря на давление Мао Цзедуна, особенно сильное в 1958 г., во время очередного тайваньского кризиса.

Будучи “младшим” союзником в альянсе, китайцы к середине 50-х гг. поняли, что “старший брат” - CССР - не собирается рисковать своей безопасностью ради интересов Китая в острых кризисных ситуациях, особенно тогда, когда не совсем ясно, кто является их инициатором. Не случайно старт китайской ядерной программе был дан после кризиса 1954-1955 г., когда КНР не удалось решить тайваньский вопрос*. “Атомная программа” была дополнена секретной военной составляющей, что нашло отражение в двенадцатилетнем (1956-1967) плане развития науки и техники, предусматривавшем работы в сфере атомной энергии, радиоэлектроники, разработке ядерного оружия и средств его доставки. Некоторые авторы напрямую связывают дату принятия решения о создании собственного ядерного оружия с заседанием секретариата ЦК КПК 12 января 1955 г.

Используя созданный с советской помощью “задел” и технологии, полученные разными путями с Запада, КНР смогла в сжатые сроки создать собственное ядерное (к 1964 г.) и термоядерное (к 1967 г.) оружие, развернуть к концу 60-х годов “диаду” СЯС средней дальности, состоящую из БР наземного  базирования и бомбардировщиков, а затем и выйти в космос (в 1970 г.)**.

В настоящее время основу китайских ядерных сил составляют БРСД наземного базирования. Значительная их часть - около 50 ед. - устаревшие “Дунфэн-3А” (дальность 2800 км), они постепенно снимаются с вооружения. Более современными являются “Дунфэн-4” (20 ед. в шахтном и мобильном вариантах, дальность 4750 км***) и твердотопливные “Дунфэн-21А” (36 ед., 1800 км). Все они имеют моноблочные ГЧ. Межконтинентальных ракет полной дальности немного - 7 МБР “Дунфэн-5А” в моноблочном оснащении, развернутых в начале 80-х годов (дальность более 13000 км). Эти силы считаются достаточными для того, чтобы осуществлять сдерживание в отношении США, а также и ряда других стран. Характерно, что суммарная численность МБР и БРПЛ Китая почти совпадает с количеством крупнейших (с населением более 500 тыс. чел.) городов США, которых насчитывается 25. По оценкам экспертов, значительная часть китайских СЯС наземного базирования обладает высокой степенью живучести, т.к. ракеты размещены в высокозащищенных ПУ. В 1995 г. начались испытания мобильной твердотопливной МБР типа “Дунфэн-31”, рассчитанной на дальность 8000 км и оснащенной, по ряду сообщений, комплексом средств противодействия ПРО, Велась разработка МБР “Дунфэн-41” (дальность 12000 км). По мнению экспертов, обе эти ракеты могут быть оснащены РГЧ ИН. Морской компонент составляют 12 БРПЛ типа “Цзюлань” (дальность 1700 км), унифицированных с БРСД “Дунфэн-21А”. Они развернуты на единственной ПЛАРБ типа “Ся”, находящейся, судя по всему, в опытной эксплуатации (по мнению западных специалистов, лодка ни разу еще не выходила на боевую службу). Им на смену разрабатывается новая БРПЛ “Цзюлань-2” (дальность 8000 км), унифицированная с МБР “Дунфэн-31”. Их носителем будет новая ПЛАРБ проекта 094. На вооружении НОАК находятся также самолеты бомбардировочной и истребительно-бомбардировочной авиации (правда, основная их масса - устаревших типов), способные нести ядерное оружие, а также оперативно-тактические ракеты и артиллерийские ядерные боеприпасы.

 

В целом, по оценкам специалистов, в ракетных и ядерных технологиях КНР отстает от США и Российской Федерации на 20-25 лет, однако стремится ликвидировать это отставание, вкладывая в технологии значительные средства**. При этом у Китая практически отсутствует система предупреждения о ракетном нападении, но КНР активно стремится развивать национальную систему стратегической космической разведки.

Ядерная политика Китая отличается от французской тем, что КНР может проводить полностью независимый курс, не испытывает ограничений, подобных зависимости Франции от США и НАТО. Можно с высокой степенью вероятности предположить, что Китай станет второй сверхдержавой уже на исходе первой трети XXI века. В некоторых опубликованных политических документах Пентагона утверждается, что только две державы в обозримом будущем в глобальном масштабе могут “создать проблемы” для США – Китай** и возрожденная Россия, при этом отмечается, что Россия находится в упадке, а Китай - на подъеме*.

КНР активно модернизирует свои ядерные силы и средства, но, как считают большинство экспертов, до 2001 г. никакого форсирования их количественного наращивания не наблюдалось. Перелом связывают с агрессией НАТО на Балканах, что было воспринято многими, в том числе и китайскими экспертами, как отработку военно-политического инструментария для XXI века.

Прикрываясь “зонтиком” ядерного сдерживания (близкого по многим признакам к упомянутым выше “критериям Кеннеди”), КНР создает более пригодные для использования в большой политике военные инструменты. Значительно интенсивнее, чем СЯС, в КНР развиваются силы общего назначения, особенно авиация, а в последнее время и ВМС, которые все еще остаются в основном флотом прибрежного действия**.

Подавляющее большинство серьезных экспертов сходятся во мнении, что вектор военной политики Пекина в обозримой перспективе будет направлен в жизненно важный для его интересов район Южно-Китайского моря и Юго-Восточной Азии, а не в сторону, например, Индии. Одним из свидетельств этому может служить весьма сдержанная (можно отметить, ответственная) реакция Пекина на индийские ядерные взрывы в 1998 г., особенно с учетом неосторожных высказываний в тот момент министра обороны Индии. Нельзя не заметить, что такая реакция была благоприятна для российских интересов. Более жесткий ответ китайской стороны, особенно принятие каких-либо решений по наращиванию китайских ядерных сил, еще больше осложнил бы международную военно-политическую обстановку.

 

1.3. “Теория - это действие”

Теоретическое обеспечение ядерного сдерживания разрабатывалось. параллельно с его “материальным наполнением”. При этом материальная составляющая ядерного сдерживания имеет нивелирующее значение, поскольку физическая основа ядерного оружия, как и технологическая основа создания ядерных боезарядов, средств их доставки, систем управления стратегическими силами и в целом ядерного оружия в принципе имеют одни и те же основы у разных стран. Избранная теоретическая концепция играет огромную роль в политике ядерного сдерживания. Здесь вполне можно согласиться с одним из ведущих французских военных теоретиков генералом Пуарье - соратником де Голля, - который сказал, что в ядерную эпоху “теория – это действие”.

В целом различные теории ядерного сдерживания предусматривают самый широкий диапазон действий – от упреждающих, превентивных ударов до варианта “мертвой руки”, когда предполагались действия уже после уничтожения “обезглавливающим ударом” государственного руководства страны, подвергшейся нападению (как это постулировалось в ряде американских директив по ядерной политике в годы холодной войны, судя по организовывавшимся утечкам в прессу). Весьма широк диапазон действий ядерных держав и в ответных действиях: здесь и так называемый “встречный удар”, и “ответно-встречный”, и “ответный удар” с его разновидностью в виде “глубокого ответного удара”. Рассматривались разного рода “демонстрационные” единичные ядерные взрывы, которые были бы призваны продемонстрировать стороне, слишком далеко зашедшей в своих военных операциях, решимость другой стороны применить и ядерное оружие.

Каждый из видов этих действий предполагает свои требования не только в отношении собственно ударных ядерных средств, но и в отношении систем боевого управления и процедур принятия решений, систем предупреждения о ракетном нападении и пр.

При этом исключительно большую роль в политике ядерного сдерживания играет не только прямая угроза применения ядерного оружия, но и разного рода косвенные действия, символические жесты, утечки информации о директивах по применению ядерного оружия, реклама тех или иных взглядов военных теоретиков. Особенно умело пользуются этим набором средств англосаксонские государства.

Как уже отмечалось выше, ядерная политика, в том числе теория и практика ядерного сдерживания, у каждой стороны, у каждой нации специфична, национальна, отражает особенности национальной психологии, традиции национальной политической и военной культуры. Нетрудно заметить, что и американская, и советская (российская) и французская школы ядерной мысли строились на одном интеллектуальном фундаменте - европейском рационализме. Уже при первом взгляде на китайское стратегическое мышление выявляется влияние иной социокультурной базы.

Для глубокого понимания сущности современной китайской военной доктрины, органической частью которой является ядерная составляющая, необходимо читать военные труды Мао Цзэдуна и трактаты полководца и военного теоретика VI-V вв. до н.э. Сунь-Цзы, являющиеся сегодня своего рода библией китайского “политбюро в политбюро” - Центрального военного совета КНР, частью которого является Генштаб НОАК.

Следует отметить, что теоретическое наследие Сунь-Цзы оказало определенное воздействие и на американских разработчиков теории ядерного сдерживания. Это неудивительно, поскольку приверженность Сунь-Цзы непрямым действиям обеспечили этому автору гораздо большую популярность в США, чем, например, Клаузевицу, проповедовавшему прежде всего “прямые действия” в духе “стратегии сокрушения”, которую реализовали Мольтке-старший во франко-прусской войне 1870-1871 гг. и его последователи в первой и второй мировых войнах.

Классическое китайское военное наследие, ставящее во главу угла “победу замыслом”, оказалось очень созвучным философии ядерного сдерживания, основанного на виртуальных воздействиях на восприятие другой стороны. Как представляется такое совпадение не совсем случайно. Эпоха, в которую жил Сунь-Цзы, знала свою “революцию в военном деле”, относительные масштабы которой могут быть сопоставимы с переворотом, произведенным ядерным оружием (имея в виду оценки возможных последствий применения военной силы для достижения политических целей)*.

Сунь-Цзы пришел к выводу, что следует стремиться к тому, чтобы “побеждать не сражаясь”, “побеждать замыслом”, расстраивая планы противника, заставляя его отказаться от своих намерений. Второй его вывод, повлиявший на ядерные стратегии - возможность победы “слабого над сильным”, что что нашло отражение в “критериях Кеннеди”, концепциях “минимального сдерживания”.

Неудивительно, что китайцы, позже других вступившие в “ядерный клуб”, очень хорошо в нем освоились и уверенно опираются на свои сравнительно скромные ядерные силы во внешней политике.

Китай первым провозгласил принцип неприменения ядерного оружия и долгое время оставался единственным государством, сделавшим это, пока к Китаю не присоединился Советский Союз. Сейчас КНР снова оказалась в положении единственного государства, официально придерживающегося этого принципа в его абсолютном выражении. Наряду с обязательством по неприменению ядерного оружия КНР взял на себя обязательство (без предварительных условий) не применять ядерное оружие и не угрожать его применением в отношении неядерных государств и безъядерных зон.

Формулировка соответствующего положения военной доктрины России, принятой в 2000 г., выглядит следующим образом: “Российская Федерация не применит ядерного оружия против государств - участников Договора о нераспространении ядерного оружия, не обладающих ядерным оружием, кроме как в случае нападения на Российскую Федерацию, Вооруженные Силы Российской Федерации или другие войска, ее союзников или на государство, с которым она имеет обязательства в отношении безопасности, осуществляемого или поддерживаемого таким государством, не обладающим ядерным оружием, совместно или при наличии союзнических обязательств с государством, обладающим ядерным оружием”.

Российская формула ближе по содержанию к доктринальным положениям, декларируемым США и Англией. У Франции, как уже отмечено выше, в этом вопросе позиция более агрессивная. Нельзя исключать того, что с учетом таких факторов, как появление ядерного оружия в Индии и Пакистане, решения США по ПРО и агрессия НАТО против Югославии, позиция Китая в этом вопросе может быть в какой-то момент подвергнута пересмотру.

В силу своей независимости французская, а также китайская модели ядерного сдерживания представляет особый интерес. Хотя надо признать, что на них до самого последнего времени даже специалисты не обращали должного внимания, сосредоточив его почти исключительно на ситуации “центрального ядерного баланса”, взаимного ядерного сдерживания сверхдержав. Сегодня же в экспертных кругах высказывается предположение, что многие элементы политики новых ядерных государств – Индии и Пакистана – будут скорее заимствованы ими у Франции и Китая, нежели у США или России.

Следует ожидать, что и индийские и пакистанские концепции будут носить синтетический характер, род сплава европейских уроков Оксфорда и Гарварда, где получает образование элита двух стран, и местных культурных особенностей, опыта более старых членов “ядерного клуба”.

Более того, в не меньшей, чем любая другая политика, а иногда и в большей мере, ядерная политика несет на себе отпечаток личности того или иного государственного деятеля. Политико-психологические параметры военно-стратегического баланса в ядерной сфере имеют особое значение. Именно психология как отдельных государственных и военных лидеров, так и психологические особенности тех “малых групп” высших эшелонов власти, в которых могут приниматься решения на применение ядерного оружия, на приведение в боевую готовность соответствующих сил и средств, относительно тех или иных заявлений или других жестов, связанных с ядерным оружием, в определенных ситуациях может оказаться решающей.

2. ОЧЕРТАНИЯ “ВТОРОГО ЯДЕРНОГО ВЕКА”