Отряд греческих волонтеров

Столь долго подготовлявшийся разрыв России с западными державами совершился. Франция и Англия 12 марта заключили в Константинополе особый трактат с Турцией, которым определялись их взаимные отношения⁸⁴, а 10 апреля между обеими западными державами был заключен оборонительный и наступательный союз⁸⁵.

Если в Англии этот союз был вызван опасением столь нежелательного для нее падения Оттоманской империи и чрезмерного усиления влияния России на Востоке, то со стороны императора Наполеона III преследовались совершенно иные и не соответствовавшие, по всей вероятности, интересам Великобритании цели.

«Я смеюсь над Восточным вопросом, — сказал Наполеон принцу Гогенцоллерну-Зиненгеру уже после разрыва с Россией, — так же, как и над влиянием русских в Азии. Меня интересует лишь влияние их в Европе, и я хочу положить конец тому господству, которое за последнее время петербургский кабинет приобрел на континенте. Мне все равно, желает ли Россия очистить княжества или нет, но я желаю ослабить ее и не заключу мира, пока не достигну своей цели»⁸⁶.

Наше правительство ознакомило европейские Кабинеты и общественное мнение со своим взглядом на происшедший разрыв посредством утвержденных государем февральского меморандума и мартовской декларации⁸⁷. Истинное же освещение событий для России было, кроме того, сделано новым манифестом от 11 апреля, написанным лично императором Николаем. В этом манифесте, объявленном при торжественной обстановке в первый день Светлого Христова Воскресения, государь объяснял народу,

485

что общая цель Англии и Франции обессилить Россию и низвести ее с той степени могущества, на которую она возведена Всевышней Десницей. Упомянув далее о том, что Россия сражается не для материальных выгод, а исключительно за веру христианскую и в защиту единоверных своих братий, государь обращался ко всему христианству. «Да познает же все христианство, — были заключительные слова манифеста, — что, как мыслит Царь русский, так мыслит, так дышит с ним вся русская семья»⁸⁸.

Мы уже говорили, что вскоре после возвращения князя Меншикова из Константинополя нашему послу в Вене барону Мейендорфу было поручено передать императору Францу-Иосифу собственноручное письмо императора Николая, в котором откровенно разъяснялись взгляды и намерения государя.

Австрийский монарх ответил⁸⁹, что им поручено графу Буолю войти в соглашение с бароном Мейендорфом относительно самого полезного способа действий для достижения цели посреднической миссии, принимаемой на себя Венским кабинетом. Прежде всего император Франц-Иосиф предполагал повлиять на Порту, чтобы она дала «должное» России удовлетворение. Он надеялся успеть в этом, рассчитывая на возвышенные чувства императора Николая, которые окажут свое влияние в отношении великодушной пощады Турции. Если бы, однако, успех не был достигнут и государь решился бы занять княжества, то усилия австрийского императора предполагалось направить на то, чтобы ни в Константинополе, ни в Лондоне и Париже оккупация не была признаваема началом войны. Относительно сделанного из Петербурга предложения Австрии занять пограничные турецкие области император Франц-Иосиф находил, что с этим не следовало бы спешить. Он полагал, что открытое принятие Австрией враждебных против Турции мер вызвало бы форменный союз Франции со всеми революционными элементами, и просил предоставить ему широкую свободу действий, которой он воспользуется «dans l’esprit de l’alliance qui unit».

Вскоре император Николай отправил в Вену другое письмо, следующего содержания⁹⁰:

«Мой дорогой друг! Я не могу достаточно благодарить тебя за благородные, прямые и столь достойные тебя ответы на то, что я тебе писал и поручил передать барону Мейендорфу. Я вполне одобряю программу, которой ты желаешь придерживаться в настоящем грустном случае. Она столь же разумна, как и осторожна, и я не могу ее не уважать. К несчастью, дела все ухудшаются, так как тебе уже известно, что моя последняя попытка привести турок к более справедливой оценке вещей не удалась вследствие адской

486

диктатуры (l’infernale dictature), которой пользуется над этим несчастным правительством лорд Редклиф, сделавшийся, кажется, всемогущим. Результат ясен. Для меня — это необходимость немедленно вступить в княжества, что уже и совершается; для Турции — полное подчинение английским и французским фантазиям, т. е. именно то, что желают вменить в вину моим намерениям.

Мне не остается ничего более, как продолжать держаться плана, который я начертал и которому буду следовать спокойно и решительно на досаду английскому и французскому флоту и их вооруженной силе. Если они желают войны со мной, то пусть придут — мы будем готовы защищаться. Если желают приняться за моих союзников — я тут со всеми моими силами для поддержки последних.

Но то, что мы должны предвидеть и чему противодействовать, заставляют наши интересы, может теперь, когда Турция предалась англичанам и французам, вскоре наступить. Если вспыхнет война, то я не имею никакой возможности поступать дальше так, как поступал раньше; я не смогу более удерживать в покое болгар, греков и прочие народности, нетерпеливые и пришедшие в отчаяние. Весьма возможно, что они все восстанут, а флоты бессильны против них. Последствием будет падение в Европе Оттоманской Империи даже без помощи нашего оружия.

Я желал бы, если это событие наступит, заранее знать твои виды и намерения. Я повторяю то, что ты уже знаешь: я не желаю завоеваний ⁹¹, и я это торжественно объявил в моем манифесте России. Этим все сказано. Мне казалось бы поэтому, что простейшим решением было бы признать в их границах независимость народностей, которые сами отделились бы от Турции, както: Молдавия, Валахия, Сербия, Болгария и др. Я думаю, и ты тоже это предпочел бы, это от нас отстраняет несправедливые подозрения, будто мы стремимся к завоеваниям. Такая мера даст нам соседями маленькие государства, которые будут управляться по их обычаям и лицами, ими выбранными; для их существования нужен будет только наш общий протекторат, а неприятелей у них не будет.

Если, наконец, вследствие ли общего восстания христиан или вследствие хода военных операций, и Константинополь должен быть освобожден от турок, то и тут с тобой одним, мой добрый, дорогой друг, я хотел бы, в предвидении будущего, быть в согласии относительно того, что, по твоему мнению, следовало бы сделать. Я не вижу другого исхода, как создание вольного города под гарантией всех европейских держав и срытие укреплений Дарданелл и Босфора ⁹².

Что касается, дорогой друг, настоящего, то, по занятии княжеств, я не предполагаю переходить Дуная. Я желал бы выждать, какое

487