Пятая встреча

Пятая встреча произошла через месяц после четвертой. Пози­тивный опыт Джессики в познании новых аспектов себя самой был прерван и позже разрушен наплывом образов-воспоминаний о на­силии, которому она подвергалась. Центральной была картина, когда ее дядя раз за разом вводил свой пенис ей в рот, а ее отец наблюдал за этим. Когда Джессика описывала это, ее тихий голос дрожал. Она рассказала, что после этого пошла в ванную, долго полоскала рот и потом уехала на велосипеде.

Я была крайне удручена рассказом Джессики. Я посмотрела ей прямо в глаза и сказала: "Я сожалею, что это произошло с вами".

Затем, с ее согласия, я зачитала заметки о наших двух телефон­ных беседах, последовавших за нашей последней встречей. Похо­же, она расслабилась и начала кивать головой, слушая мое чтение. Я сказала: "Вы говорили мне во время первой телефонной беседы, что знаете, что вы за личность. Если бы вы действительно облада­ли этим новым имиджем и оглянулись во времени, используя зна­ние и чувства, присущие этому имиджу, что бы вы ценили в той себе, которая прошла через это унижение?"

"Ценила?" — спросила она.

"Да, что может быть ценного и чему вы можете научиться у той себя, которая пережила насилие?"

Обратившись к воспоминаниям, Джессика обнаружила, что была сильной и жизнерадостной, и даже признала, что была творческой личностью. Она начала тихо всхлипывать. Прежде, когда на нее накатывали подобные воспоминания, она чувствовала беспомощ­ность, ужас, никчемность и стыд, но сейчас впервые ощутила скорбь о том, что перенесла. Она сказала, что скорбь кажется ей

хорошим, чистым чувством. И она может печалиться о том, что с ней произошло. Мы согласились, что это светлая скорбь.

Третий телефонный звонок

Три недели спустя Джессика позвонила мне и сказала, что хо­тела бы отменить следующий сеанс. Ее жизнь не была совершен­на, но она чувствовала себя свободной. Ее направлял новый имидж, и воспоминания утратили свою власть над ней. Кроме того, ее машина сломалась, когда она возвращалась домой с последней встречи, и ей пришлось провести ночь в отеле. Когда все было действительно плохо, трехчасовая поездка в один конец, казалось, имела смысл. Однако теперь ее жизнь текла более гладко, и тра­тить шесть часов на поездку, похоже, не стоило. Она отказалась от сеанса, договорившись встретиться со мной через месяц.

Четвертый телефонный звонок

Джессика снова позвонила мне через месяц. Она сказала, что до встречи со мной чувствовала себя просто увязшей, но теперь "пре­одолела хандру". Она нравилась себе самой. Она подумывала о том, чтобы вернуться к своему предыдущему терапевту, чтобы получить некоторую поддержку в новом осмыслении себя и своей жизни.

Я спросила, что сыграло самую важную роль в преодолении ее хандры. Она сказала, что это воспоминание о пении вместе с ба­бушкой и осмысление того, что ее бабушка, должно быть, чувство­вала по отношению к ней. Это полностью изменило ее самосозна­ние. Я поздравила Джессику с обретением самосознания и сказала, что мне будет любопытно услышать, куда может привести ее но­вое знание. Она поблагодарила меня, и мы закончили терапию.

Шестая встреча

Четыре года спустя (день в день) после нашей последней встре­чи Джессика снова пришла ко мне Первое, о чем она сообщила, это то, что она покупает новый дом. Я спросила, какое значение это имеет для нее. Это означает, ответила Джессика, что она стре­мится к тому, чего хочет, и ломает семейные традиции

Она пришла ко мне на консультацию, потому что впервые за­вела романтические отношения. Гэри, сказала она, совершенно отличается от ее семейного круга. Он жизнерадостный, путеше­ственник. Он не разделял традиционных ценностей, касающихся взаимоотношений между мужчиной и женщиной. Он был сексуа­лен и игрив и не использовал секс во властных целях. "Если это сработает, — сказала Джессика, — я буду отличаться от женщин в моей семье". Я поинтересовалась, есть ли уже тому подтверждения. Она ответила утвердительно. Однако ее беспокоит то, что, когда дело касается секса, она реагирует на Гэри так, как это делали бы ее сестра и мать. В ее семье не предполагалось, что женщине мо­жет нравиться секс, и теперь она находит, что половой акт причи­няет боль. Она сообщила мне, что была практична и умела, же­лая "войти, испытать оргазм и выйти".

Когда я спросила, чем она отличалась от людей из ее семьи, она сказала, что была самой жизнерадостной и игривой. Она всегда веселилась в школе и на работе, но в последние годы играла и в других ситуациях. Она занималась несколькими игровыми видами спорта и полагала, что веселья в ее жизни теперь больше, чем преж­де. Кроме того, у нее было больше друзей.

Эти перемены привели к тому, что Джессика стала восприни­мать себя более активной, вовлеченной в жизнь и свободной. Она перечислила друзей, которые заметили в ней перемены, и сказа­ла, что некоторые из них предсказывали, что она заведет роман с мужчиной.

Наша беседа позволила понять: Джессика подготовила себя к этим переменам с помощью терапии и своей готовности рисковать. Например, она стала часто заходить на беговую конюшню, где сначала никого не знала, и вступила в клуб игроков в дартс, став в нем единственной женщиной. Она обнаружила, что многое вок­руг имеет игровое начало. В юности у нее была особая предраспо­ложенность к игре. Ребенком она всегда умела создавать нечто из ничего, а еще наслаждалась грезами наяву. В подростковом воз­расте она любила рассказывать анекдоты.

Я подвела хронологический итог этих событий, и спросила, что могло бы последовать дальше. Джессика подумывала о том, чтобы позволить игровой легкости распространиться и на ее сексуальную жизнь, а следующей будет игра без структуры. Однако на пути к следующему шагу стоял страх. Он же не позволял ей и стать еще ближе к Гэри.

Я спросила, не служит ли посещение конюшни, где она нико­го не знала, примером преодоления страха. Она согласилась и до­бавила, что с мужчиной, которого она там встретила, они стали близкими друзьями. Другими примерами ее преодоления страха было то, что она являлась единственной женщиной в клубе игро­ков в дартс, а также рассказала Гэри об эпизодах насилия в про­шлом и связанных с этим затруднениях.

Я спросила Джессику, как ей удалось преодолеть страх в этих случаях. Когда она рассказывала Гэри о пережитом насилии, то знала, что потеряет его, если не сделает этого, — учитывая их за­труднения в интимной жизни. Итак, она рискнула и воспротиви­лась внутреннему голосу, который призывал ее к молчанию. В более широком контексте, Джессика сказала, что многое из того, чего мы боимся в этом мире, не стоит этого. Она верит в свою Высшую Силу. Это знание и вера помогают ей преодолеть страх.

Я спросила, что эти примеры риска и преодоления страха гово­рят о ней самой. Джессика ответила: "Я могу сделать это, некая часть внутри меня вынуждена это сделать. А еще я думаю, что у меня есть упорство и вера в свой рост и развитие".

Когда я спросила, что могло бы измениться, если бы она приня­ла эти свои качества в контексте ее взаимоотношений с Гэри, Джессика ответила, что благодаря им она могла бы измениться в сексуальном смысле. И с улыбкой добавила: "Вот поэтому мне хочется больше практики". Прежде Джессика пыталась доставить удовольствие Гэри, однако наша беседа заставила ее заинтересо­ваться практикой ради собственного удовольствия — так же, как верховой ездой и игрой в дартс — для развлечения и возможности расслабиться. Мысль об этом как о практике заставила ее почув­ствовать, что она может взять на себя большую ответственность. Она намеревалась обсудить с Гэри эти идеи.

Завершая беседу, я спросила, была ли она ей полезна. Она ска­зала: "Да. До сих пор мне и в голову не приходило, как много я изменила и чего достигла".

Пятый телефонный звонок

Джессика позвонила месяц спустя. После нашей встречи она поговорила с Гэри о своем желании "практиковаться" и взять на себя больше ответственности. Они прошли через "некоторое взаимное

непонимание, но затем все встало на свои места". Секс уже не причинял боли, и Джессика наслаждалась им все больше и боль­ше. Она сказала, что он стал более игривым и чувственным. У нее с Гэри были другие проблемы, и она не знала, останутся ли они вместе, но она была довольна новыми возможностями, которые открывала для себя как для сексуальной и живой личности. Она надеялась, что они вдвоем решат свои проблемы, а если нет, то это произойдет не из-за того, что с ней что-то не так. Просто они могут не подходить друг другу. Теперь она верила в то, что может иметь удовлетворительные интимные взаимоотношения.

Важные соображения о развитии историй

В этой главе мы еще будем возвращаться к истории Джессики, используя ее эпизоды для иллюстрации элементов процесса, побуж­дающего людей развивать яркие события в живо переживаемые нар-ративы. Но прежде давайте рассмотрим еще две другие истории.

Преобразующие истории — это явленные истории

Однажды моя пациентка Кристел рассказала мне (Дж. К.) одну историю. Ее большая семья собралась на выходные в доме ее мате­ри. Кристел и ее сестра Кармен болтали на кухне, облокотясь на полку, где стоял открытый пакет с картофельными чипсами. Раз­говаривая, они хрустели чипсами. Время от времени Кристел дума­ла про себя: "Надо перестать есть их", однако беседа продолжалась, и они с Кармен неустанно жевали. В конце концов Кристел про­изнесла вслух: "Хватит есть их". Кармен кивнула. Кристел закры­ла мешок, убрала его в шкаф, и сестры продолжили разговаривать.

Кристел рассказала мне эту историю, потому что она напомни­ла ей о том, что происходит в терапии. "Все становится реальнее, когда ты произносишь это вслух", — сказала она мне. "Может быть, мы говорим о том, о чем я не задумывалась годами, однако вы все продолжаете спрашивать меня об этом. К тому моменту, когда я ухожу, это как будто только что произошло. Вы спрашиваете меня, что я собираюсь делать дальше, я произношу это вслух и потом де­лаю в реальности. Совсем как с картофельными чипсами. Ты вроде бы и раньше думала о каких-то конкретных вещах, но они "не по-

падали" в то, что ты делала. А когда говоришь это вслух, все ста­новится более реальным. И потом ты делаешь это".

Сидя за рулем, Милтон Эриксон рассказывал своему другу о другом путешествии, в которое он несколько лет назад отправился по этой же дороге. В это время он попытался вручную переклю­чить скорость. В его машине было автоматическое переключение скоростей, и он ездил на ней уже несколько лет, но история, ко­торой он жил, произошла двадцать лет назад — когда он ездил на машине с ручным переключением скоростей, — поэтому он авто­матически двигал ногами и не мог переключить скорость, расска­зывая историю.

Такое "представление" историй не происходит автоматически каждый раз, когда кто-то что-то рассказывает, а лишь в тех случа­ях, когда человек погружается в историю и переживает ее как зна­чимую.

Иногда мы рассматриваем терапию как ритуал или церемонию, которая концентрируется вокруг "разыгрывания смысла" (Е. Bruner, 1986a; Myerhoff, 1986; White, 1991; White & Epston, 1990) на "предпочтительных" историях людей (White, 1991) о них самих, их взаимоотношениях и их эмпирических реальностях. Вслед за Эдвардом Брунером (1986а) мы признаем, что "истории становят­ся преобразующими лишь в их исполнении".

Следовательно, наше намерение состоит не в том, чтобы со-конструировать истории, которые представляют или описывают опыт, а в том, чтобы со-конструировать истории, которые люди могут переживать в предпочтительной для себя манере (Anderson & Goolishian, 1992; White, 1991). Вернемся к истории Джессики. Тем событием в ее жизни, на котором она разыграла смысл, был дет­ский опыт сидения на коленях у бабушки и разучивания с ней пес­ни. Джессика погрузилась в это воспоминание и увидела себя гла­зами своей бабушки. Затем она развила эту историю во времени, сочиняя и переживая умозрительную историю о том, как сложи­лась бы ее жизнь, если бы она жила со своей бабушкой. После этой беседы Джессика обнаружила, что совершает много необычных для себя поступков — от произнесения "спасибо" до отказа от курения. В результате нашей работы она получила понимание того, кем она была, и теперь знает, что собой представляет. Она начала жить другой историей, а не просто рассказывать ее. История была сфор­мирована жизненными событиями и в то же время сама формиро­вала жизненные события и имидж Джессики.

Люди, с которыми мы работаем, — это привилегированные авторы

Истории создаются их авторами через беседу, и в терапии содер­жанием историй служит опыт людей, с которыми мы работаем. Совершенно очевидно, что конструируемая история принадлежит человеку или семье и что она глубоко личная.

Мы не знаем, куда направятся истории людей, а можем лишь иногда быть их соавторами в некоторых эпизодах. Каждая деталь опирается на предыдущую и может быть сконструирована, когда предыдущая начинает нащупывать форму и определение (Tomm, 1993; White, 1991). Этот процесс очень отличается от процесса раз­вития цели и поиска опыта для ее поддержания (Chang & Phillips, 1993). Он вызывает любопытство и вовлекает в каждый новый эпи­зод истории, как только он появляется. На любой фрагмент кон­струкции можно отреагировать бесконечным числом вопросов, каж­дый из которых способен повести в своем направлении Важной частью нашей работы "со-конструкоров" является пристальное вни­мание к невербальной и вербальной коммуникации людей, с ко­торыми мы работаем. Именно это позволяет нам распознать и за­дать вопросы о тех гранях опыта, которые кажутся наиболее значимыми для них (Andersen, 1991a, 1993).

Я (Дж.Ф.) не знала об опыте Джессики, связанном с эпизодом, когда она учила петь песню свою бабушку, пока она сама не вклю­чила его в беседу. Тем не менее, поскольку опыт был явно значи­мым для нее, я задала ей об этом множество вопросов.

Не зная, куда направится история, и не являясь ее главными авторами, мы часто используем сослагательное наклонение. Дэвид Эпстон (1991), вслед за Джеромом Брунером, называет это "сосла­гательностью", термином, который Брунер (1986) использует в связи с "регулированием движения в условиях человеческих возмож­ностей, а не устойчивых фактов". Согласно этой линии, мы ис­пользуем "было бы" или "могло бы" вместо "будет" — то есть как бы предоставляя возможности, но не предписывая их.

Линн Хоффман делает подобное замечание о работе Тома Ан­дерсена и его коллег. Она (Hoffman, 1992) пишет: "Они склонны начинать свои фразы с "Могло бы быть так?" или "Что если?"... и влияние этого состоит в побуждении клиентов к участию и изобре­тательности"

Начало для новых историй

Выслушивая начала

Как уже обсуждалось в главе 3, мы в основном фокусируемся на деконструкции проблемно-насыщенных нарративов людей, преж­де чем пытаться сформировать новые истории Тем не менее, хотя мы, ради ясности, представляем эти процессы раздельно, конст­руирование предпочтительных историй почти всегда идет рука об руку с процессом деконструкции.

Мы побуждаем людей стать авторами новых историй и открыва­ем им путь, для того чтобы жить ими, через "уникальные эпизо­ды", то есть через нечто, что не могло быть предсказано в свете проблемно-насыщенной истории. Уникальные эпизоды составля­ют начала историй, которые с помощью вопросов и аналитичес­кого обсуждения могут быть развиты в новые истории.

Пути, которыми уникальные эпизоды или "яркие события" выходят на свет, значительно различаются. Замечательным приме­ром может служить телефонный разговор с Джессикой, который начался с фразы: "Вы можете себе представить, что значит носить новые туфли, новое платье, новый макияж и новые накладки на груди — и все это одновременно?" — и продолжился описанием эпизода, когда она произнесла "спасибо" в Макдональдсе.

Я (Дж. Ф.) работаю с семьей, члены которой озабочены про­блемами своей 17-летней дочери Алексис. Они пришли ко мне в тот день, когда Алексис вызвали к директору после ее вызываю­щего столкновения с преподавателем. У нас прошла экстернали-зирующая беседа о влиянии гнева на ее жизнь и жизнь других чле­нов семьи. Я не была уверена, что эта беседа была значима для Алексис. Когда я задавала вопросы, направленные на поиск уни­кального эпизода, типа "Бывали ли такие времена, когда вы были способны удержаться от того, чтобы гнев определял ваше поведе­ние?", она пожимала плечами и отвечала: "Не знаю".

Две недели спустя, на нашей второй встрече, едва семья вошла в мой кабинет, Алексис, даже не присев, провозгласила: "Я со­вершила великую вещь! Я была великолепна! Вы когда-нибудь чи­тали "Падение" Альбера Камю? Хорошо, у нас была по нему про­верка, и сначала мы соревновались, а потом пошли цитаты Это не то, когда вы угадываете цитаты, а когда вам дают цитаты, и вам нужно ответить, кто это сказал, что произошло непосредственно

перед этим и после этого, что абсурдно в отношении "Падения". Я имею в виду, что это экзистенциальный роман, где они ходят в это кафе в Амстердаме и целую ночь обсуждают свои мнения обо всем на свете. Поэтому, откуда знаешь, когда была сказана конк­ретная вещь? Но, как бы то ни было, там были короткие ответы, вроде суждений о символизме, а потом — сочинение. И на все это нам дали сорок минут. И я просто чувствовала, как меня все больше и больше охватывает гнев. Й я просто сказала себе: "Если бы ты сейчас была в аудитории, где примерно тысяча студентов и препо­даватель никогда не узнает тебя, и позволила бы этому гневу взор­ваться в тебе, ты просто никогда не закончила бы этот колледж". Итак, я просто сказала "Нет!" гневу... А дома дня два назад по вине моей матери села моя любимая рубашка, — драматически произнесла Алексис, уставившись на свою мать, — она всегда делает это, а я просила ее не класть рубашку в сушилку. Но я просто сказала себе: "Гнев? Нет!" Говоря "Нет!", Алексис сделала отрывистый рукой жест, как бы отметая нечто прочь.

Иногда люди проявляют уникальные эпизоды в достаточно не­посредственной манере, но с меньшей драматичностью, чем Алек­сис. Например, кто-то может описывать проблему, а потом ска­зать: "Это не всегда так", — и продолжить описывать уникальный эпизод.

Достаточно часто приходится наблюдать, как люди, вовлекаясь в пересотворение своих жизней, накапливают новые уникальные эпизоды, чтобы рассказать о них терапевту. В других случаях очень важно внимательно слушать, если мы не намерены пропустить упо­минания об уникальных эпизодах, погребенные под описаниями проблемных историй людей (Lipchik, 1988). Например, если отец говорит: "Изредка мне удается пробиться к нему, но обычно...", а затем продолжает описывать доминирующую историю, мы можем заинтересоваться частью "изредка", как нас заинтересовали бы ответы на вопросы уникальных эпизодов.

Иногда происходит нечто, что не может быть предсказано про­блемной историей, — люди, убежденные, что у них проблемы с общением, красноречиво описывают свою проблему; дети на сеансе ведут себя примерно, хотя их характеризуют как записных хулига­нов; или подросток вовремя является на терапию, хотя его проблем­ная история касается безответственности.

На первой встрече с Джессикой, когда она сравнила прошлое с настоящими последствиями насилия, мне показалось, что насто­ящие последствия были мягче и ограничивались более узким диа-

пазоном контекстов. Эта разница поразила меня как возможный уникальный эпизод, потому что Джессика каким-то образом сузи­ла последствия насилия. Именно поэтому я задавала вопросы о том, как она сделала это, побуждая ее превратить свои достижения в историю.

Приглашение к началу историй

Наиболее часто начала историй развиваются "спонтанно" в про­цессе деконструктивного выслушивания и опрашивания людей о влиянии проблем на их жизнь и взаимоотношения. Если эти нача­ла не развиваются спонтанно, мы можем прямо осведомиться об их существовании. Как отмечалось в главе 3, когда мы работаем с экстернализованной проблемой, самый прямой путь к отысканию начал историй состоит в том, чтобы спросить о влиянии человека на жизнь проблемы. То есть мы задаем вопросы типа: "Случались ли времена, когда проблема пыталась прижать вас к ногтю, но вы были способны противостоять ее влиянию?" или "Вам когда-нибудь удавалось сбежать от проблемы хотя бы на несколько минут?" или "Проблема всегда находится с вами?". Когда подобные вопросы следуют за подробным опросом о влиянии проблемы на человека, люди, как правило, вспоминают случаи, когда были способны избежать влияния проблемы. Каждый такой случай — это потенци­альное начало для альтернативного жизненного нарратива.

Во время четвертой встречи с Джессикой мы работали с экстер­нализованной проблемой "сомнения в себе". С помощью вопросов мы обнаружили, что ощущение неуверенности побуждало Джессику спрашивать себя, сможет ли она когда-нибудь стать "здоровой", "нормальной" и "жизнерадостной". Затем я спросила, бывали ли времена, когда Джессика была уверена в своей способности быть здоровой, нормальной и жизнерадостной, хотя бы на мгновение. Этот вопрос позволил обратиться к опыту, который оказался для Джессики главным началом истории, он касался ее совместного пения с бабушкой.

Существуют другие типы вопросов, также способные привести к уникальным эпизодам*. Здесь мы ограничимся лишь нескольки­ми примерами подобных вопросов в связи с историей Джессики.

*См главу 5, где приводится обсуждение вопросов о гипотетических эпизодах, вопросов с точки зрения других и вопросов о других контекстах и других временных Рамках

Если бы Джессика не рассказала мне о пении вместе с бабуш­кой, я могла бы сказать: "Я понимаю, что вы не видите себя здо­ровой, нормальной и жизнерадостной. Но если бы мне пришлось опрашивать других людей, которые вас знают, кто из них мог бы сказать, что вы собой представляете? Что позволяет им судить о вас?" Или я могла бы задать вопрос о гипотетическом эпизоде, к примеру: "Если бы вы выросли в другом доме и не было бы ника­кого насилия и оскорблений, как вы думаете, сомнение в себе смогло бы завладеть вашей жизнью? Вы могли бы сейчас быть бо­лее жизнерадостной? Что могло бы развиться в вас при более бла­гоприятных обстоятельствах?"