POV Gerard. Мое сердце – чертова бомба замедленного действия, которая в итоге разорвет меня на части и раскидает внутренности по белым стенам

Мое сердце – чертова бомба замедленного действия, которая в итоге разорвет меня на части и раскидает внутренности по белым стенам, нарисовав красочный узор из кишок, легких, почек и прочих составляющих.

Я давно перестал нормально питаться, давясь лишь жалкой пародией на еду, которую мне здесь предлагают. Я таю на глазах, за что Пеппер ласково прозвала меня “призрачным мальчиком”.

И вот сейчас она привела меня в столовую, полную посторонних личностей, с которыми я избегаю всякого контакта; любимая медсестра часто сидит со мной во время завтрака, потому что однажды я попросил ее об этом, и она не отказала мне. Единственная моя позволительная прихоть. Иначе я совсем бы принял себя за вид сорнякового растения.

- Мм, что у нас сегодня в меню? – поставив пошарпанный поднос на стол, Пеппер попыталась развеселить меня, представляя, что мы сейчас находимся в каком-нибудь дорогом ресторане. – Хлеб с маслом, овсяная каша и чай – вот что я выбрала для тебя, Джи! – она всегда старалась угодить мне, но только выходило это с натяжкой, потому что меня воротило от одного запаха этой стряпни.

- “Разнообразие”, – буркнул я, пододвинув к себе тарелку с кашей и принявшись копаться в ней кривой ложкой.

- Джи, милый, тебе нужно поесть, хотя бы немного, ради меня, ладно? – Пеппер погладила меня по голове, всматриваясь в мои сонные глаза. Мне действительно хотелось хоть раз порадовать ее, но я не мог заставить себя проглотить эту гадость. Аппетита не было вообще. Таблетки заменили мне все.

- Ради тебя, если только. Чуть-чуть. – Речь моя была замедленной, как после наркоза, а все, как раз-таки, из-за пресловутых “лечащих средств”. Парадокс в том, что на какой-то стадии пребывания в этом ущербном месте ты осознаешь обратный эффект “чудодейственных” лекарств, которые калечат тебя, разрушая каждую клетку организма, но в то же время ты уже становишься зависимым от этих таблеток, веруя в тот самый “эффект плацебо”, как наркоман, действительно думающий, что героин спасет его от страданий.

Я поднес к губам ложку с вязким содержимым и, зажмурившись, поместил это в рот. Проглотил, давясь, морщась, но проглотил. Ради Пеппер. А на себя мне уже давно стало плевать, как только из меня сотворили обезумевшее создание, будто собрали из частей умерших людей – таким гнилым я себя чувствовал. Франкенштейн в смирительной рубашке.

- Вот умница! – рыжеволосая санитарка чмокнула меня в щеку и потрепала по волосам. – Джи, и не забудь таблетки выпить. – Пеппер указала на маленький контейнер, ютившийся в уголке подноса. Как обычно, с утра мне полагалось 20 мг прозака, 30 мг желтовато-зеленоватой дряни под названием Азафен и 75 мг горького Доксепина. Вот я и наелся!

Проглатывая медикаментозный яд, я внушал себе, что стану сильнее, что депрессия, мучающая меня уже второй год (хотя задатки ее появлялись еще раньше, огромным комом нарастая на венозных сосудах), заглохнет и оставит меня в покое. Но все обещания врачей оказались фальшивкой. Знаете, я понял, что психиатрическая лечебница это лишь прикрытие для подпольного морга – уничтожение и погребение здоровых людей ЗАЖИВО. Они, эти монстры в белых халатах, насильно сводят тебя со здравого пути сознания. Они заставят тебя поверить в то, что ты конченный псих. Они внушат тебе это, вдолбят в твой неустойчивый к восприятию извне мозг, что ты психически нездоровый, как герою романа “1984”, морально вспоров и изнасиловав разум, втемяшили то, что “2x2 = 5” – и он сам стал так думать. Вы представляете, что можно сотворить с человеческими извилинами? В этой больнице мы, пациенты, являемся лишь неудачными экспериментами тестирования всяких новаторских препаратов и идей, взбредающих в голову ненасытным кукловодам, которые забавляются с нашими душами и чувствами. А выбраться из этого зловонного склепа еще никому не удавалось.

Я уставился куда-то в неизвестность, в точку, которую сам же и нарисовал в воздухе. Я все чаще мысленно возвращался к тем дням, когда все началось. Горьких воспоминаний из детства и подросткового возраста у меня никто не отнимет, сколько бы электрошоковых терапий на мне не проводилось.

Отец беспробудно пил со своими дружками-собутыльниками, устроив из нашего и без того скудного на лишнее пространство дома полнейший хаос, состоящий из “букетов” ядреного спирта и грязной посуды и одежды, разбросанных по всем квадратным метрам нашего жилища.

Мать? А что мать? Она была той еще шлюхой, прости Господи. Но это действительно так. Это, по-вашему, нормально, когда ты идешь с друзьями из школы, а на соседней улице видишь свою мать в откровенном наряде, которая зазывает за угол очередного мужика, трясущего перед ней своими шелестящими купюрами? Потом ты просто сбегаешь из дома на несколько суток, а когда желудок будет совсем сводить от голодных спазмов, возвращаешься и застаешь мать, которую имеет на столе очередной клиент, а отец валяется где-то на кухне в обнимку с бутылкой дешевой дряни, разъедающей желудок, печень и все остальное. Ты привыкаешь к такому распорядку дня и просто незаметно проскальзываешь к холодильнику, в котором, как ни странно, еще остались куски чего-то съестного, и без оглядки бежишь в свою комнату, запирая дверь на ключ.

Все это далеко в прошлом. Но уже та жизнь поспособствовала тому, что сейчас я нахожусь здесь. О другом, более значительном случае в моей жизни, который и упек меня, собственно, сюда, я расскажу немного позже, и тогда все станет на свои места.

А пока мне пора на психотерапевтический сеанс с доктором Вангер. Если для вас, в том мире, мире за пределами стен больницы Маклина, страшна рутина, то представьте хоть на долю секунды, каково мне.

***

- Сволочь, ты где шлялся?! – разъяренный вопль отца встретил меня на пороге дома, когда я вернулся с дополнительного урока в литературном кружке.

- Я занимался! – огрызнулся я, прекрасно понимая, что любой мой тон для отца будет звучать неподобающе.

- СУЧЕНЫШ! – мощный удар в челюсть, и я валюсь с ног. Пинок в живот, пинок по ноге, пинок…Ушел.

Поднявшись с пола, я хватаюсь за стены, чтобы дойти до своей уютной коморки. Больно. Да. Но я привык, и уже не чувствую. Душевные раны куда страшнее. Слышу крики, доносящиеся откуда-то с заднего двора – мать развлекается с одним из дружков отца. И зачем меня вообще родили?

Захожу в свою комнату, залезаю в кровать и укутываюсь пледом. Так всегда спокойнее, как в детстве, когда я прятался под одеялом или под кроватью, затыкая уши, чтобы не слышать очередных пьяных ссор и истерик отца с матерью, покрывающих друг друга благим матом. Особенно страшно было, когда отец хватался за ножи или другие острые столовые приборы. Тогда я зажмуривался и пытался вразумить себе, что все это сон. Плохой сон. Я доставал из-под кровати свой любимый альбом для рисования и начинал выводить на белых листах всяких мультяшных героев, представляя, что сейчас я окажусь с ними, в их мире, и они меня спасут. А потом мы вместе станем настоящей командой.

Детский лепет…

***

Я вырос. Уже давно. И никто меня так никогда и не спас. Даже сам себя я уже не в силах спасти. Даже Пеппер. Никто. Только…”эффект плацебо” на время. Моя душа – раб моего тела. Я – раб горстей таблеток. Моя депрессия – раб воспоминаний, терзающих меня изо дня в день. Этот мир – раб неверного истолкования чьих-то снов. И так будет всегда. Мы все рабы.