Обширность и тематическое многообразие трудов Аристотеля делают трудной задачей определение того пункта, с которого лучше всего начать изложение его системы. В учебниках по истории философии, написанных в советское время и испытывавших на себе гнет обязательной идеологии, было принято заострять внимание на критике Аристотелем теории идей Платона. Факт критики рассматривался в качестве удобного повода, чтобы в очередной раз «развенчать» Платона, учение которого следовало подать как «классово чуждое».
Ведь если его критикует лучший ученик, каковым несомненно и был Аристотель, то некая изначальная ущербность платоновской системы представлялась вполне очевидной. Однако критическое отношение Стагирита к доктрине учителя свидетельствует в гораздо большей мере о другом — о преемственности их концепций. Но как вдумчивый ученик, он не мог отказаться от права выражения своего несогласия с мыслями учителя, когда после серьезных размышлений обнаруживал в них внутренние несообразности и противоречия.
|
|
Аристотель критикует платоновскую теорию идей не с позиций «мнения» (т.е. того, что у Платона обозначалось термином «докса» и означало колеблющееся знание по принципу «нравится — не нравится»), а с позиций доказательности, т.е. знания эпистемного характера. Поэтому аристотелевский подход целиком лежит в русле платоновского преклонения перед доказательностью и логической убедительностью, а также недопущения в научно-философское рассуждение личных или иных посторонних мотивов. В свете такого взгляда становится понятным и очевидным знаменитое аристотелевское изречение «Платон мне друг, но истина дороже», которым, по преданию, он ответил на упреки в отклонении от теории учителя.
Первые сочинения Аристотеля, написанные им в период пребывания в Академии, свидетельствуют о постепенности его перехода от платонизма к собственной системе. Окончательный вид последняя приняла только в Ликее. Эта постепенность перехода не может не говорить о чрезвычайной вдумчивости, свойственной мыслителю, считавшему изучение точек зрения своих предшественников крайне важной задачей. Здесь мы подходим к особенностям аристотелевского типа философствования, отличающим построения Стагирита от платоновских и оказавшим значительное влияние на последующую эволюцию мысли.
Исторический подход. Аристотель сознательно исповедовал принцип, согласно которому, прежде чем излагать собственное мнение, следует тщательно изучить то, что высказывали по данному предмету предшественники, т.е. те мыслители, которые занимались данной проблемой ранее. Такой подход на сегодняшний язык называется изучением истории и литературы вопроса. Ко времени Аристотеля греческая цивилизация насчитывала уже несколько веков самобытного существования, накопив обширный материал по различным отраслям знания. Аристотель считал своим долгом тщательно изучить достижения предшественников и непредвзято изложить их, а только затем оспорить что-либо из известного или прибавить новое. Так, аристотелевская «Метафизика» начинается с пространных материалов по истории греческой философии. Стагирит рассматривает воззрения таких философов, как Фалес, Анаксимен, Гераклит, Анаксагор, Ксенофан, Эмпедокл, Парменид, пифагорейцы, Демокрит, Сократ, Платон и др. При этом Аристотель обращает особое внимание на те взгляды, которые не совпадают с его собственными, поскольку, по мнению
|
|
мыслителя, достижение истины идет не через общность воззрений, а через преодоление противоположных. Таким образом, Аристотель отнюдь не исходил из возможности и обязательности обозрения всего наследия в его абсолютной полноте (но и не отрицал важности стремления к полноте). Блаженная наивность относительно способности человеческого разума обозреть всю историю в целом, целиком и во всех деталях была чужда Аристотелю. Но он хорошо понимал, что к истории нужно обращаться так, чтобы она стала источником опыта, искать в ней ответы на сегодняшние вопросы, ибо «не однажды и не дважды, но бесконечно возвращаются к нам одни и те же мнения».
Систематичность и методичность. Широко известен тот факт, что аристотелевские труды зрелого периода отличаются систематичностью и последовательностью изложения. Уже при самом поверхностном взгляде становится вполне очевидным, что работы Аристотеля — это самые настоящие научные трактаты и этим они разительно отличаются от платоновских диалогов, родственность которых мифопоэ-тическому творчеству подчеркивается к тому же обильным присутствием в них мифологических сюжетов и образов. Стремление к системности проистекает у Аристотеля отнюдь не из случайных обстоятельств.
У Аристотеля «наряду с мышлением, — пишет С.Н. Трубецкой, -реальным источником познания является и чувственный опыт: разум не создает из себя понятий, он воспринимает их из опыта, из материи. Истинное знание не только логично — оно положительно»1. У Платона истина целиком находится в мире идей, поэтому и систему, точность знания Платон бы понял только как приобщение к миру идей. Платоновское учение не стремится к систематичности потому, что содержит элемент презрения к чувственному миру. У Аристотеля же логика рассматривается не только в чистом («подлинном») виде, как у Платона, но и как то, что присутствует в самих вещах и их совокупностях, поэтому на первый план выходит знание фактов. Система выстраивается, если мы знаем достаточное количество фактов, владеем обширной фактической, т.е. положительной, информацией: она сама способна привести нас к системе. Следовательно, все зависит от добросовестности, терпения, тщательности, неустанности. Именно поэтому Аристотель столь внимателен ко всем деталям и частностям, его труды становятся энциклопедией по различным отраслям знания: от истории и философии до биологии, медицины, астрономии. При этом он стремится не упустить ни одной детали, поскольку каждая способна сыграть свою роль в общей системе. Крайне важно и то, что занятия наукой превращаются у Аристотеля не в скучное дело, которым можно заниматься только принуждая себя, а в увлекательное иссле-
Трубецкой С. Н. Указ. соч. С. 73.
дование, постепенно шаг за шагом раскрывающее перед нами внутреннюю гармонию и красоту мира. Поэтому, не следует суетиться или хотеть «взлететь» к вершине знания одним рывком (как это получается у Платона), а в мерном движении по ступеням знания воспринимать гармонию и вкус жизни.
|
|
Универсальность принципа становления. Платон исключил из мира идей, т.е. из мира истины и красоты, всякую текучесть, подвижность, изменчивость. По его мнению, эти характеристики — свидетельство несовершенства и как таковые присущи только чувственно восприимчивому миру. Но это означало и то, что всякое воздействие, идущее от этого мира, есть проявление несовершенства человеческой натуры, поэтому следует не поддаваться соблазнам чувственных удовольствий или, во всяком случае, ограничивать их. Удовольствие, испытываемое от процесса познания, совершенно иного рода по сравнению с чувственным — оно есть удовольствие в подлинном смысле, поскольку связано с абстрагированием от частного и единичного, устремленностью к общему, взятому в чистом виде. В противовес Платону Аристотель связывает познание с усмотрением общего в вещах, следовательно, с подробной детализацией. Такое познание выступает источником удовольствия, которое оказывается по своей природе тем же, что мы получаем от чувственных вещей. Точнее говоря, нет двух отдельных удовольствий, одно из которых интеллектуально-созерцательное (высшее), другое — жизненно-чувственное (низшее), есть одно удовольствие, которое в познании осуществляется через внимательное и чуткое отношение к богатству и разнообразию мира.
Аристотель сознает, что данный тезис должен базироваться на ином по сравнению с платоновским пониманием идеи и эйдоса вещи. В частности, необходимо признать, что изменчивость есть свойство не только чувственных вещей, но и эйдосов. Однако если просто остановиться на таком признании, то это будет всего лишь шагом назад к доплатоновс-кой философии и весь мир снова предстанет бесконечной текучестью или мертвой неподвижностью. Стагирит, однако, утверждает не просто изменчивость идеи, но говорит о том, что идея есть принцип закономерного становления. Нужно понимать идею вещи не только устойчиво и стабильно, но и так, чтобы она обосновывала всю неустойчивость и текучесть вещи. Это значит, что идея есть принцип бесконечной делимости или детализации, который у каждой вещи (предмета изучения) свой. Чтобы познавательная детализация не уходила в дурную бесконечность (ведь членить любую вещь на части можно до бесконечности), следует найти закон этой детализации или самоделимости. Но он же станет и искомым законом вещи, т.е. исследуемого предмета. Таким образом, принцип становления оказывается у Аристотеля универсальным, поскольку охватывает и чувственный мир (подвижность и изменчивость которого не нуждается в специальных доказательствах), и мир эйдосов, в котором изменчивость предстает в качестве становления.
|
|
Познание, следовательно, есть непрерывная детализация, обнаруживающая законы становления вещей. Чем более глубоко и чем более микроскопично исследование, осуществляемое разумом, тем большее удовольствие оно доставляет и тем более человек приближается к блаженному состоянию внутреннего равновесия души.
Истина как эстетически-разумное отношение к миру. Разумное познание выступает мысленным охватом всех деталей, но уже лишенным всякой хаотичности и суеты, т.е. того, что характерно для неосмысленной деятельности и повседневной жизни. Но разум не оторван от жизни по двум причинам. Во-первых, он столь же нацелен на многообразие и изменчивость, как и чувства. Его следует рассматривать высшей ступенью по сравнению с последними только потому, что он спокоен и уверен в себе, не столь тороплив с реакцией на несообразности и уродства жизни. Во-вторых, разум не есть нечто неподвижное, в отличие от чувств, которые подвижны и изменчивы, -именно так трактовали соотношение разумного и чувственного познания Платон и большинство греческих мыслителей. Разум в трактовке же Аристотеля — динамично-подвижен, деятелен. Значит, в разуме (уме) находят свое выражение и становление, и жизнь, и наслаждение. Но ум к тому же способен соединять в единое целое все сферы жизни — практичность (рассудительность), мудрость и науку -посредством нахождения общих принципов: «для первопринципов существует ум»1. Следовательно, разумное познание исходит из рассмотрения мира как единства разнообразного и призвано в качестве итога дать картину целостного и бесконечно разнообразного мира, организованного разумно и эстетически. Познание не есть своеобразное бегство в неподвижный мир идей (как вольно или невольно получалось у Платона), а есть то, что дает возможность видеть в самой изменчивости и текучести внутреннюю красоту и разумность. Никакие видимые беспорядки и несправедливости не могут отвратить от мира. Напротив, они стимулируют познавательный интерес, который и дает мужество жить и переносить все невзгоды. Философ — тот, кто в познании находит источник радостного отношения к миру, вопреки трудностям и помехам. Истинное знание открывает целесообразность и «умную красоту мира».