ГЛАВА 9. Сегодня Селене было никак не сосредоточиться на занятии с Немым Учителем

Сегодня Селене было никак не сосредоточиться на занятии с Немым Учителем. Весь день у нее в ушах звенели слова Ансель. Самое удивительное, она боялась возвращаться в комнату, боялась новой встречи с той, кого мысленно привыкла называть своей подругой. Противнее всего, что в последних словах, брошенных Ансель, заключалась правда. Да, великая и грозная Селена Сардотин действительно была избалованной и высокомерной.

Учитель щелкнул пальцами. Селена, которая вновь следила за движениями аспида, очнулась от своих мыслей. Аспид медленно полз в ее сторону. Селена отскочила назад, вжалась в стену башни, и тут ей на плечо легла рука Учителя. Жестом он велел на время забыть о змее и усесться рядом с ним. Радуясь перерыву, Селена забралась на крепостной зубец. Она сидела, стараясь не глядеть вниз. Высоты она не боялась и умела сохранять равновесие, однако ей никогда не нравилось сидеть на выступах и карнизах. Зубец башни был немногим лучше.

Учитель поднял брови.

«Ну, рассказывай», – говорил его жест.

Селена подсунула под себя левую ногу, не забывая поглядывать на аспида, уползшего в тень крыши.

Рассказать об утренней стычке с Ансель? Но это же пустяк. Детская ссора. Едва ли Учитель захочет слушать о таких глупостях.

Во дворах крепости без умолку звенели цикады. Из сада доносились печальные трели соловья. Учитель впервые предложил ей говорить, а она даже не знает о чем.

Селена мучительно искала тему, достойную ушей Учителя, но так ничего и не находила. Он ждал. Соловей умолк. Вскоре угомонились и цикады. Луна передвинулась и теперь светила из‑за спины. На востоке начало светлеть небо. И все‑таки Немой Учитель неспроста побуждал ее говорить. Точнее, выговориться. Выплеснуть из себя все, что месяцами не давало ей покоя, наполняя мысли и сны. Он давал ей шанс освободиться от страхов.

– Я боюсь возвращаться домой, – наконец произнесла Селена, глядя на раскинувшиеся за крепостью дюны.

Было уже достаточно светло, и она заметила удивление, отразившееся на лице Учителя. «Почему?» – спрашивали его глаза.

– Потому что все пойдет по‑другому. Все уже идет по‑другому с того самого вечера, когда Аробинн меня наказал… Но какая‑то часть меня еще надеется, что жизнь можно вернуть в прежнее русло. Сделать такой, как прежде, до путешествия в Бухту Черепов.

Лицо Учителя сохраняло бесстрастность, но глаза сверкали, словно два изумруда. В них Селена видела грусть и сочувствие.

– Но я не уверена, хочу ли вернуться к прежней жизни, – призналась Селена. – И я думаю… я думаю, вот это больше всего меня и пугает.

Учитель ободряюще ей улыбнулся, простер руки над головой и вдруг оказался стоящим на узком зубце, где только что сидел. Селена не без страха думала, должна ли и она последовать его примеру. Однако Учитель, не глядя на нее, начал двигаться с умопомрачительным изяществом. И в то же время в его движениях ощущалась смертельная угроза, сравнимая с движениями аспида, замершего в углу.

Он снова привлекал ее внимание к этой коварной змее. Зачем?

Но сейчас было не время для вопросов. Селена наблюдала за Учителем и видела все повадки, которые она старалась перенять во время ночных уроков. Собранность, сила, быстрота, сметливость и самоограничение.

Учитель лишь мельком взглянул в ее сторону. Этого было достаточно, чтобы и Селена встала на стену парапета. Помня о равновесии, она медленно подражала Учителю, и ее мышцы пели хвалебный гимн точности движений. Селена улыбалась, чувствуя, как долгие и тщательные наблюдения, словно кусочки мозаики, теперь становились на свои места.

Снова и снова. Плавно двигались ее руки, плавно изгибалось туловище. Каждый вдох и выдох подчинялся ритму движений. Снова и снова… пока она сама не ощутила себя аспидом и пока из‑за горизонта не поднялось багровое солнце, наполняя мир цветами и оттенками красного.

Снова и снова, пока в мире не осталось никого, лишь она и Учитель. Они двигались легко и сосредоточенно, приветствуя новый день.

Через час после восхода Селена открыла дверь комнаты. Уставшая и напрягшаяся, готовая к продолжению стычки. Но Ансель в комнате не было. Она ушла на работу раньше обычного. Что ж, вчера все тяготы уборки достались Селене, и будет вполне справедливо, если сегодня их испытает на себе Ансель. Селена удовлетворенно вздохнула и повалилась на узкую постель.

От того, кто тряс ее за плечо, выразительно пахло навозом.

– Я просыпаюсь не раньше полудня, – пробормотала Селена, поворачиваясь на другой бок и утыкаясь лицом в подушку.

– Скоро уже обед, – усмехнулась Ансель. – Благодарю за редкую возможность самостоятельно убрать весь навоз.

– Не стоит благодарности. Это моя ответная любезность за вчерашнее.

– Да, понимаю… Ты это… прости меня.

Селена повернулась. Ансель стояла, облаченная в свои доспехи. Селене вдруг стало стыдно за свои вчерашние слова.

– Я вчера наговорила лишнего, – продолжила Ансель, откидывая за уши рыжие пряди. – Это сгоряча. Я не имела права называть тебя высокомерной и избалованной.

О слове, к которому относились оба эпитета, Ансель умолчала.

– У меня хватает и избалованности, и высокомерия, – призналась Селена и села на постели.

– Ты тоже меня прости за вчерашние слова, – виновато улыбнулась Ансель. – И у меня они вырвались сгоряча.

Ансель кивнула, оглядываясь на закрытую дверь, словно ожидала, что кто‑то может войти, и призналась:

– Знаешь, у меня здесь полно друзей, но ты – моя первая настоящая подруга. Мне даже не верится, что скоро ты уедешь.

– У нас есть еще целых пять дней, – сказала Селена.

Выходит, общительность Ансель – лишь ширма, а в глубине души она действительно чувствует себя пришлой девчонкой?

Ансель снова оглянулась на дверь. Может, Махила ждет? Тогда почему в глазах беспокойство?

– Ты будешь меня вспоминать? – вдруг спросила она.

– Конечно. Думаю, и ты будешь меня вспоминать.

– В этом можешь не сомневаться, – тихо засмеявшись, пообещала Ансель.

Она подошла к шкафчику у окна, открыла дверцу и достала два медных бокала и кувшинчик.

– Давай выпьем за все хорошее, что мы пережили вместе.

Потом наполнила бокалы, протянула один Селене и добавила:

– За то, что нам хватило ума не поссориться. И за добрую память.

– И за то, чтобы во всем мире наши имена произносили со страхом и восхищением, – подхватила Селена, поднимая бокал.

Она сделала несколько больших глотков, и ее мозг пронзили сразу три мысли.

Почему‑то глаза Ансель были полны нескрываемой грусти. Почему‑то сама Ансель даже не пригубила из своего бокала. Третьей была мысль о странном вкусе вина.

Селена не успела подумать о том, какую отраву Ансель подмешала в кувшин. Ее пальцы разжались. Недопитый бокал упал на пол. Окружающий мир завертелся, а через несколько мгновений она провалилась в темноту.