Книга четвертая

Тут вмешался Адимант: - Как же тебе защититься, Сократ, - сказал он, - если станутутверждать, что не слишком-то счастливыми делаешь ты этих людей... -...Мы основываем это государство, вовсе не имея в виду сделать как-тоособенно счастливым один из слоев его населения, но, наоборот, хотим сделатьтаким все государство в целом. Ведь именно в таком государстве мырассчитывали найти справедливость, а несправедливость, наоборот, в наихудшемгосударственном строе и на основании этих наблюдений решить вопрос, такдолго нас занимающий.......Не заставляй нас соединять с должностью стражей такое счастье, чтооно сделает их кем угодно, только не стражами. Мы сумели бы и земледельцевнарядить в пышные одежды, облечь в золото и предоставить им лишь длясобственного удовольствия возделывать землю, а гончары пускай с удобствомразлягутся у очага, пьют себе вволю и пируют, пододвинув поближе гончарныйкруг и занимаясь своим ремеслом лишь столько, сколько им хочется. И всехостальных мы подобным же образом можем сделать счастливыми, чтобы такпроцветало все государство. Нужно решить, ставим ли мы стражей, имея в виду наивысшее благополучиеих самих или же нам надо заботиться о государстве в целом и его процветании. Посмотрим, не это ли портит всех остальных мастеров, так что онистановятся плохими... - Что ты имеешь в виду? - Богатство и бедность....Разбогатевший горшечник захочет ли,по-твоему, совершенствоваться в своем ремесле?... Скорее он будет становиться все более ленивым и небрежным.... А если по бедности он не сможет завести себе инструмента... то егоизделия будут хуже и он хуже обучит этому делу своих сыновей и другихучеников.... Значит, и от того, и от другого - и от бедности, и от богатства - хужестановятся как изделия, так и сами мастера. Так, по-видимому, мы нашли для наших стражей еще что-то такое, чегонадо всячески остерегаться, как бы оно не проникло в государство незаметнымдля стражей образом. - Что же это такое? - Богатство и бедность. Одно ведет к роскоши, лени, новшествам, другаякроме новшеств - к низостям и злодеяниям. - Конечно. Однако, Сократ, взвесь и это: как наше государство будет всилах воевать, если оно не располагает денежными средствами, в особенностиесли оно будет вынуждено вести войну с большим и богатым государством? - Счастлив ты, если считаешь, что заслуживает названия государствакакое-нибудь иное, кроме того, которое основываем мы.... У всех остальныхназвание должно быть длиннее, потому что каждое из них представляет собоюмножество государств... Как бы там ни было, в них заключены два враждебныхмежду собой государства: одно - бедняков, другое - богачей; и в каждом изних опять-таки множество государств, так что ты промахнешься, подходя к нимкак к чему-то единому. Если же ты подойдешь к ним как ко множеству ипередашь денежные средства и власть одних граждан другим или самих ихпереведешь из одной группы в другую, ты всегда приобретешь себе союзников, апротивников у тебя будет немного. И пока государство управляется разумно,как недавно и было нами постановлено, его мощь будет чрезвычайно велика; яговорю не о показной, а о подлинной мощи, если даже государство защищаетвсего лишь тысяча воинов.......Государство можно увеличивать лишь до тех пор, пока оно не перестаетбыть единым, но не более этого....Потомство стражей, если оно не- удачно, надо переводить в другиесословия, а одаренных людей из остальных сословий - в число стражей. Этим мыхотели сказать, что и каждого из остальных граждан надо ставить на то однодело, к которому у него есть способности, чтобы, занимаясь лишь тем делом,которое ему подобает, каждый представлял бы собою единство, а не множество:так и все государство в целом станет единым, а не множественным....Даже игры наших детей должны как можно больше соответствоватьзаконам, потому что, если они становятся беспорядочными и дети не соблюдаютправил, невозможно вырастить из них серьезных, законопослушных граждан. Адимант: - Не стоит давать предписания тем, кто получил безупречное воспитание:в большинстве случаев они сами без труда поймут, какие здесь требуютсязаконы.... А если нет, вся их жизнь пройдет в том, что они вечно будутустанавливать множество разных законов и вносить в них поправки в расчете,что таким образом достигнут совершенства. Сократ: - По твоим словам, жизнь таких людей будет вроде как у тех больных,которые из-за распущенности не желают бросить свой дурной образ жизни. - Забавное же у них будет времяпрепровождение: лечась, они добиваютсятолько того, что делают свои недуги разнообразнее и сильнее, но все времянадеются выздороветь, когда кто присоветует им новое лекарство. Далее, разве не забавно у них еще вот что: своим злейшим врагом считаютони того, кто говорит им правду, а именно, что, пока они не перестанутпьянствовать, наедаться, предаваться любовным утехам и праздности, имнисколько не помогут ни лекарства, ни прижигания, ни разрезы, а такжезаговоры, амулеты и тому подобное.... Следовательно, ты не воздашь хвалы и государству, которое всецеликом... занимается чем-то подобным. Мы же в начале, когда основывали государство, установили, что делатьэто надо непременно во имя целого. Так вот это целое и есть справедливостьили какая-то ее разновидность. Мы установили и после все время повторяли,если ты помнишь, что каждый отдельный человек должен заниматься чем-нибудьодним из того, что нужно в государстве, и притом как раз тем, к чему он посвоим природным задаткам больше всего способен. - Но заниматься своим делом и не вмешиваться в чужие - это и естьсправедливость, об этом мы слышали от многих других, да и сами часто такговорили.... Так вот, мой друг, заниматься каждому своим делом - это, пожалуй, ибудет справедливостью. Знаешь, почему я так заключаю?... По-моему, кроме тех свойств нашего государства, которые мы рассмотрели,- его рассудительности, мужества и разумности - в нем остается еще то, чтодает возможность присутствия их там и сохранения. И мы утверждали, чтоостаток, после того, как мы нашли эти три свойства, и будет справедливостью. Видно, в вопросе совершенства государства способность каждогогражданина делать свое дело соперничает с мудростью, рассудительностью имужеством....Справедливость состоит в том, чтобы каждый имел свое и исполнял тожесвое. Значит, вмешательство этих трех сословий в чужие дела и переход изодного сословия в другое - величайший вред для государства и с полным правомможет считаться высшим преступлением. Значит, это и есть несправедливость. И давай скажем еще раз: впротивоположность ей справедливостью будет - и сделает справедливымгосударство - преданность своему делу у всех сословий - дельцов,ремесленников и стражей, причем каждое из них будет выполнять то, что емусвойственно. - Значит, мой друг, мы точно также будем расценивать и отдельногочеловека: в его душе имеются те же виды, что и в государстве, и вследствиетакого же их состояния будет правильным применить к ним те же обозначения. - Познаем мы посредством одного из имеющихся у нас свойств, а гневобусловлен другим, третье же свойство заставляет нас стремиться кудовольствию от еды, деторождения и всего того, что этому родственно. И многое будет многим лишь по отношению к малому, двойное к половинномуи так далее; опять-таки и более тяжелое - по отношению к более легкому,более быстрое - к более медленному, горячее - к холодному и так же всеостальное, подобное этому. А что сказать о наших знаниях? Не то же ли и там? Знание само по себесоотносится с самим изучаемым предметом, знание какого бы предмета мы нивзяли: оно таково потому, что оно относится к такому-то и такому-топредмету. Я имею в виду вот что: когда научились строить дома, это знаниевыделилось из остальных, поэтому его назвали строительным делом. Какие качества имеет предмет знания, таким становится и само знание.... Но я не хочу этим сказать, что они имеют сходство с тем, с чемсоотносятся, например будто знание здоровья и болезней становится от этогоздоровым или болезненным, а знание зла или блага - плохим или хорошим.Знание не становится тем же, что его предмет, оно соотносится со свойствамипредмета - в данном случае со свойством здоровья или болезненности, - и этосвойство его определяет. И если, несмотря на то, что она {душа} испытывает жажду, ее все-такичто-то удерживает, значит, в ней есть нечто отличное от вожделеющего начала,побуждающего ее, словно зверя, к тому, чтобы пить. Ведь мы утверждаем, чтоодна и та же вещь не может одновременно совершать противоположное в одной итой же своей части и в одном и том же отношении.... Точно так же о том, кто стреляет из лука, было бы, думаю я, неудачносказано, что его руки тянут лук одновременно к себе и от себя. Надо сказать:"Одна рука тянет к себе, а другая - от себя".... Мы не без основания признаем двойственными и отличными друг от другаэти начала: одно из них, с помощью которого человек способен рассуждать, мыназовем разумным началом души, а второе, из-за которого человек влюбляется,испытывает голод и жажду и бывает охвачен другими вожделениями, мы назовемначалом неразумным и вожделеющим, близким другом всякого рода удовлетворенияи наслаждений.... Так пусть у нас будут разграничены эти два присущих душе вида. Что жекасается ярости духа, отчего мы бываем гневливы, то составляет ли это третийвид..? Да и во многих других случаях разве мы не замечаем, как человек,одолеваемый вожделениями вопреки способности рассуждать, бранит сам себя игневается на этих поселившихся в нем насильников? Гнев такого человекастановится союзником его разуму в этой распре, которая идет словно лишьмежду двумя сторонами. Ну а когда он считает, что с ним поступают несправедливо, он вскипает,раздражается и становится союзником того, что ему представляетсясправедливым, и ради этого он готов переносить голод, стужу и все подобныеэтим муки, лишь бы победить; он не откажется от своих благородных стремлений- либо добиться своего, либо умереть, разве что его смирят доводысобственного рассудка, который отзовет его наподобие того, как пастухотзывает свою собаку. - Твое сравнение очень удачно. Ведь в нашем государстве мы поручили егозащитникам служить как сторожевым псам, а правителям - как пастухам. - Ты прекрасно понял, что я хочу сказать... Или как в государстве трирода начал, его составляющих: деловое, защитное, совещательное, так и в душеесть тоже третье начало - яростный дух? По природе своей оно служитзащитником разумного начала, если не испорчено дурным воспитанием.... - Это нетрудно обнаружить. На примере малых детей можно видеть, чтоони, чуть родятся, беспрестанно бывают исполнены гнева, между тем некоторыеиз них, на мой взгляд, так и не становятся способными к рассуждению, абольшинство становятся способными к нему очень поздно. - Да, клянусь Зевсом, это ты хорошо сказал. Вдобавок и на животныхможно наблюдать, что дело обстоит так, как ты говоришь. Но ведь мы не забыли, что государство у нас было признано справедливымв том случае, если каждое из трех его сословий выполняет в нем свое дело.... Значит, нам надо помнить, что и каждый из нас только тогда может бытьсправедливым и выполнять свое дело, когда каждое из имеющихся в нас началвыполняет свое.... Итак, способности рассуждать подобает господствовать, потому чтомудрость и попечение обо всей душе в целом - это как раз ее дело, начало жеяростное должно ей подчиняться и быть ее союзником.... Оба эти начала, воспитанные таким образом, обученные и понявшие своеназначение, будут управлять началом вожделеющим, а оно заставляет большуючасть души каждого человека и по своей природе жаждет богатства. И мужественным, думаю я, мы назовем каждого отдельного человека именнов той мере, в какой его яростный дух и в горе, и в удовольствиях соблюдаетуказания рассудка насчет того, что опасно, а что неопасно. А мудрым - в той малой мере, которая в каждом главенствует и дает этиуказания, ибо она-то и обладает знанием того, что пригодно и каждомуотдельному началу, и всей совокупности этих трех начал. Поистине справедливость была у нас чем-то в таком роде, но не в смыслевнешних человеческих проявлений, а в смысле подлинно внутреннего воздействияна самого себя и на свои способности. Такой человек не позволит ни одному изимеющихся в его душе начал выполнять чужие задачи или досаждать друг другувзаимным вмешательством: он правильно отводит каждому из этих началдействительно то, что им свойственно; он владеет собой, приводит себя впорядок и становится сам себе другом; он прилаживает друг к другу три началасвоей души, совсем как три основных тона созвучия - высокий, низкий исредний, да и промежуточные тоны, если они там случаются; все это он связуетвместе и так из множественности достигает собственного единства,рассудительности и слаженности. Таков он и в своих действиях, касаются лиони приобретения имущества, ухода за своим телом, государственных дел или жечастных соглашений. Во всем этом он считает и называет справедливой ипрекрасной ту деятельность, которая способствует сохранению указанногосостояния, а мудростью - умение руководить такой деятельностью.Несправедливой деятельностью он считает ту, что нарушает все это, аневежеством - мнения, ею руководящие. - Она должна заключаться, не правда ли, в каком-то раздоре указанных трехначал, в беспокойстве, во вмешательстве в чужие дела, в восстании какой-точасти души против всей души в целом с целью господствовать в ней... Вот что,я думаю, мы будем утверждать о несправедливости: она смятение и блужданиеразных частей души, их разнузданность и трусость и вдобавок еще невежество -словом, всяческое зло.... Справедливость и несправедливость ни чем не отличаются от здоровых иболезнетворных начал, только те находятся в теле, а эти - в душе. Стало быть, добродетель - это, по-видимому, некое здоровье, красота,благоденствие души, а порочность - болезнь, безобразие и слабость.