Глава 4. Мистический постмодернизм. Гантимуров

Подтверждением того, что в основе Правящего мистического представ­ления о душе живет какая-то действительность, являются для меня две вещи. Спрос и то, что оно не только живет, но и как-то постоянно развивается.

Спрос виден в том, что на основе Правящего представления издается множество эзотерической литературы самого разного пошиба. И она вся по­купается. Многие люди разочаровываются в эзотерике и отходят от нее пол­ностью. Но точно так же они отходили и от религии или переходили в дру­гую, гоняясь за модой. Разочарование — не знак, что там ничего нет, оно знак того, что там больше ничего нет для тебя. Иначе говоря, вначале ты определенно ощущаешь, что какую-то часть знаний о мире можно получить только здесь, потому что Религия и Наука этого тебе не дали. Потом вычер­пываешь и этот источник и ищешь новый...

Очень даже возможно, что это соответствие мистических представлений действительности вовсе даже не глубоко. Поэтому многим удается пройти весь этот поверхностный слой очень быстро, а за ним они обнаруживают пустоту и невозможность дальнейшего движения. Лично для меня ярким примером подобного самообмана было увлечение магией Кастанеды и Род­жера Желязны.

Когда-то я взахлеб прочитал обоих, и какое-то время мне казалось, что Кастанеда действительный маг. И действительно описывает школу того, как стать колдуном. К этому времени я уже знал настоящих русских колдунов и мог сравнивать. Действительно, многое было похоже. Кастанеда совершенно определенно был этнологом и изучал то, о чем писал. Вот это бесспорно. Но первое, что меня насторожило, — это рассказ о том, как простой мексикан­ский парень за год сделал пересмотр жизни, так что это повело к сущност­ным изменениям его личности. Кастанеда явно этого не делал сам.

В итоге я насторожился и стал наблюдать. Мне недоступны были амери­канские последователи Кастанеды, но за русскими можно было и последить. Признаюсь честно, я не знаю тех, кто чего-то достиг на пути тольтекской магии, потому что все, кого я знал, освоив начальные упражнения, вроде

Глава 4. Мистический постмодернизм. Гантимуров

осознанного сновидения, затем налетели на громадный разрыв между свои­ми возможностями и тем, что предлагалось. В точности такой же, как если бы они попытались играть с перемещением по теням по школе Желязны.

Вот этим же болеют и все остальные мистики, которые, освоив Правя­щее представление, не уходят с этого пути. Поскольку дальше ступеней обу­чения нет, приходится превращаться в учителей и разрабатывать их. И они разрабатывают, обучая новичков. Обучение это, чаще всего, либо уже не связано с действительностью, либо чрезмерно сложно, так что не удается даже проверить, имеет ли оно эту связь. Но Великий разрыв между Правя­щим представлением и описанной в книгах по мистике Магией существует и выбрасывает искателей легкого пути обратно в обычную жизнь.

Оставшиеся же ищут и творят Школу, изображая из себя учителей, а на самом деле являясь лишь исследователями. Изображать учителей необходимо затем, чтобы исследования были поддержаны экономически. Чтобы иссле­дования продолжались, общество должно их оплачивать. И оно оплачивает. Но проще всего людям платить за понятный им товар, например, за знания и умения, то есть за учебу. Поэтому наши исследователи называются учите­лями и выглядят учителями. Возможно, это личная слабость, но в основе ее все-таки лежит необходимость. И вполне оправданная.

Кстати, именно эта экономическая необходимость определяет и разви­тие мистической школы. В том числе, и ее действенность или недействен­ность. Спрос поощряет предложение. Если мы выясним, за что люди платят охотнее: за науку о действительной жизни или за науку сбегания из нее, то мы поймем и то, что пишут наши мистики: настоящую магию или сказки. Ответа у меня нет, но Желязны или Коэльо — самые читаемые и богатые мистики этой планеты...

Мне кажется, что в России все не так, как в Америке. И наши мистичес­кие писатели все немножко сумасшедшие. Выражается это в том, что они, за очень малым исключением, все-таки не могут заставить себя служить день­гам, как требует правящее имперское мировоззрение, насаждаемое амери­канцами. Они все действительно верят в свое призвание и пытаются спасать мир. Ну, не все, конечно, есть и откровенные шарлатаны американско-ки-тайского образца, но о них я и не рассказываю. Американские дельцы и таинственные восточные дедушки — это для другого исследования — психо­логического. Но не о душе...

Поэтому я расскажу еще об одном авторе, который, может быть, тоже вызовет у меня придирки и нарекания, но который мне так же нравится, как и предыдущие. Я не люблю писать о тех, кого не люблю!

Евгений Гантимуров издал трактат «Очерки бессмертия», для оформле­ния которого художник Бакушина изящно использовала живопись некоего Р. Гонзалеса. Надо отдать должное, книга производит впечатление и снаружи и внутри. Меня до корней волос потрясла, к примеру, попытка наложить каббалистическое древо Сефирот на схему Чаши Грааля и Копье Лонгинуса, о существовании которого я даже не подозревал. И все это с заменой кабали­стических имен на символику рыцарей Круглого Стола Артура!

Круг шестой. Мистика — Слой первый. Русская мистика

Примерно такие же потрясения я испытываю, когда читаю работы Ан­тона Платова по рунической магии или Русские веды Асова. Я историк по первому образованию и постоянно чувствую на себе оковы тех требований, которые наложила на меня эта наука. Чувствую довольно болезненно, поче­му и прихожу в восхищение, видя, как кому-то удается их преодолеть...

Поскольку я ничего не знаю о большей части того предмета, который исследует Евгений, я ему доверяю, восхищаясь его эрудицией, но оставляю в стороне все, кроме того, как он видит душу. И первое, что я должен отметить, для него Душа пишется с большой буквы!

Собственно исходным посылом явился для него вопрос о возможности воскрешения, о котором говорит Евангелие, Нострадамус, наши космис-ты, начиная с Федорова. Он пытается понять именно эту «сумасшедшую идею». Этот путь приводит его вот к такому рассуждению:

«Но во все времена человек не оставлял попыток прямого продления своего земного существования. Это были и усилия непосредственного продления биоло­гической жизни, были и более экзотические — связанные с попытками сохране­ния Души, но уже вне тела.

Сюда же надо отнести и религиозные усилия, направленные на непосред­ственное посмертное спасение Души, оставшейся вне тела. Можно думать, что творческие усилия, по сути, всегда были направлены на достижение того же результата.

Сам художник, конечно, мог и не отдавать себе в этом отчета; он мотиви­рует свое творчество потребностью Души. Но причины таковой потребности Души далее уже не анализировались.

Помимо всего этого, истории известны и мистические практики, направ­ленные на магическое сохранение целостности Души.

Одни из практик были направлены исключительно на внетелесное суще­ствование Души, причем только за счет собственных усилий адепта.

Другие же, не столь разборчивые, использовали для этого не только не свои жизненные силы, но даже и чужие тела» (Гантимуров, с. 39—40).

Что мне очень нравится у Гантимурова — он свободно перемешается между Наукой, Философией и Мистикой, действительно владея их метода­ми. Я пропущу идущее далее «Введение научное», потому что о душе он рассказывает во «Введении метафизическом», но отмечу, что он выводит себя на этот разговор, показав, что видит все возможные возражения. И если человек продолжает свой рассказ, учитывая возможные возражения, зна­чит, он хотя бы как следует продумал то, о чем говорит.

Правда, мне не нравится та изощренная наукообразная казуистика, ко­торую вынужден автор помещать в основание своих представлений. Впро­чем, может быть, это только на мой взгляд.

«Человек — существо многослойное, как по своей организации, так и по числу наук, при помощи которых помещает себя в самый центр мироздания.

Слои эти, в свое время, были выделены различными дисциплинами, пытавши­мися понять устройство человека. Но выделяли их они, исходя исключительно

Глава 4. Мистический постмодернизм. Гантимуров

из собственных нужд, без учета деления, сложившегося в смежных областях. В итоге возникли всевозможные наслоения, — например слой, понимаемый как "психическое ", во многом перекрывается со слоем "бессознательного " и т. п.

Здесь мы предполагаем обратиться к модели человека, которая весьма да­лека от так называемой современной научной модели.

В основе предлагаемой модели лежит парадигма первичности духовной со­ставляющей как Вселенной, так и человека. В рамках этой парадигмы человек рассматривается, прежде всего, как триединое телесное, одушевленное и духов­ное существо.

Мы будем использовать упрощенную модель в виде системы, субстрат ко­торой состоит из трех атомов: атом телесности, атом одушевленности и атом духовности» (Там же, с. 49).

Если убрать из этого рассуждения всяческие непонятные «парадигмы», то оно окажется вполне обоснованным предположением: если все-таки мир сотворен Богом, и наша Вселенная истекает из него, как источника творе­ния, то как-то это устройство должно было отразиться во мне? Не должен ли я считать, что и сам в таком случае подобен лестнице нисхождения духа в вещество, или лестнице восхождения, ведущей к предельной одухотво­ренности?

Естественно, это всего лишь предположение, которое надо проверять. Но оно не менее оправданно, чем исходное предположение материализма о том, что нет ничего, кроме вещества, пусть в виде атомов. Именно поэто­му Гантимуров и говорит здесь об «атомах» телесности, души и духа. Этим он всего лишь хочет показать, что обратный материализму способ видеть мир имеет не меньшие права на существование, а научный способ обосновывать свою истинность научными словами, вроде «атомов» и «парадигм» — не более, чем способ говорить или обманывать. Пожалуйста, мы тоже можем использовать любые слова! Слова ничего не значат, если ищешь истину.

Далее он говорит еще об одном «нечто» всех мистических наук. Это «не­что» или есть или должно быть, потому что без него уравнения мистиков не работают. Очень похоже на поиск недостающей планеты астрономами: она обязана быть, иначе определенные возмущения и отклонения в траекториях других планет необъяснимы.

«Мы будем также учитывать феномен витальности или жизненной энер­гии. Востоку она известна как Ирана или энергия Ци. Сейчас ее предпочитают называть энергией биополя» (Там же).

Весьма уязвимое заявление, поскольку никем не доказано, что Ци — это Прана, а Прана — это Энергия. Мистики предпочитают не вдаваться в такие тонкости именно потому, что подразумевают под всем этим «нечто», на что все слова, вроде Ци, Эфир, Мана и тому подобных, лишь указыва­ют, как персты на луну.

Сам Гантимуров приводит далее и самое модное из современных опре­делений этого «нечто»:

«Предполагается, что в основе этих феноменов лежит физическая реаль­ность, именуемая торсионными полями, то есть подразумевается принципиаль­ная сводимость к физике форм» (Там же, с. 50).

Круг шестой. Мистика — Слой первый. Русская мистика

Критики от науки могут отдыхать! Действительно, сами ведь постоянно пробалтываются, что многие разделы современной физики, вроде той же квантовой механики, необъяснимы без допущения неких неведомых вели­чин и без включения в них сознания.

Вот теперь можно перейти к описаниям самой лестницы. Душа в ней оказывается средним, соединяющим верх и низ звеном.

«Европейская мистическая традиция рассматривает человека, состоящего из трех качественно различных "атомов" — Духа, Души и Тела. В рамках этой концепции человек состоит из иерархии названных трех подсистем, ими же он и исчерпывается.

Иерархия этих атомов предполагает примат духовности, — атом Духа "выше" атома Души, а душа, соответственно, "выше" Тела.

Эти три подсистемы мы отличаем друг от друга по "тонкости " (по сте­пени нематериальности) их образующей субстанции, которая "утончается " по мере подъема от Тела к Душе и от Души к Духу. Атом Души в этой иерархии занимает промежуточное положение, являясь "синтезирующим" элементом в триаде Тела, Души и Духа. Внутри каждого из атомов плотность субстанции тоже уменьшается по мере "подъема ". Атомы, именуемые Душа и Дух, реальны и материальны, но уже невещественны в обычном смысле слова» (Там же).

Реальность не может быть невещественной, если мы точны в выражени­ях. Латинское слово «реальность» и происходит от слова «вещь». Да и утвер­ждение, что внутри «атомов», то есть «неделимых», «плотность субстанции уменьшается», стоило бы доказать. Но Гантимуров тут вынужден быть учите­лем, который перекрывает многие вопросы авторитетностью изложения. Думаю, потому, что всего лишь разворачивает исходное предположение: что если мир устроен от Бога, тогда лестница должна иметь не три, а множество ступеней восхождения. И действительно:

«Восточная мистическая традиция рассматривает человека, как единство уже семи качественно различных своих "атомов" или тел» (Там же, с. 52).

Мне очень любопытно это утверждение, что Восток говорил о множе­стве тел. Я все ищу источник, откуда берет начало это убеждение, и очень сожалею, что Гантимуров его не приводит. Впрочем, он ведь не так однозна­чен, и позволяет понять себя лишь условно говорящим об этих «атомах» как о телах.

Но если мы будем говорить о них как о неких ступенях, то их окажется даже не семь, а девять, потому что:

«...здесь число семь есть лишь практическое соглашение.

В действительности же этих подсистем девять. Они объединены в три самоорганизующиеся триады. Их, в соответствии с первой моделью, можно на­звать: "Триада Духа", "Триада Души", "Триада тела".

Триады граничат одна с другой и "пересекаются ", то есть, пограничные тела соседних триад "сливаются ", — они совпадают, образуя общие тела, по­граничные между Триадами. Можно сказать, что они представляют собой ин­терфейсные тела, через которые осуществляется взаимодействие между Триа­дами» (Там же).

Глава 5. Научное пограничье. Искаков

Далее Гантимуров дает рисунок, на котором изображены семь «тел» в полном соответствии с теософской традицией и соответствующими запад­но-восточными названиями: Физическое, Эфирное, Астральное, Менталь­ное, Каузальное, Буддхическое, Атманическое. А потом они же, но с удво­енными Астральным и Каузальным телами. Всего девять.

В итоге Душа оказывается состоящей из Астрального, Ментального и Каузального тел. Иудаистически-индуистские объяснения, что это такое, ко­торыми автор завершает эту главу, я, к сожалению, плохо понял, и опускаю.

Опускаю я и рассказ о том, чем отличается душа человека от души животной. Кратко это не перескажешь, тем более, что объяснения свободно берутся из всех возможных культур, философий и религий.

Честно скажу, это красиво. Но я бы назвал направление, которое раз­вивает в мистике Евгений Гантимуров мистическим постмодернизмом. А постмодернизма я не понимаю ни в литературе, ни в философии. Уж очень он мудрен, хотя это может быть и признаком глубины...