Но весь предыдущий год ломка назревала, поскольку вы успели съездить в экспедицию к Марку Ткачуку, в Рудь. А также поработать сезон на Тарханкуте

Да, верно. Тогда давай немного отвлечемся, поскольку это тоже предыстория одесских раскопок… Мы копали в Крыму античное поселение Панское. Моя питерская подруга Люба Кирчо, с которой я тогда нежно дружил, хотела со мной повидаться, я бы так сказал. Люба работала ученым секретарем ИИМКа. У нее оказалась сестра, с домом в Евпатории. Люба время от времени туда каталась. А поблизости, на поселении, работала питерская экспедиция. Руководителем был мой приятель и друг Кирчо, Александр Николаевич Щеглов, довольно известный антиковед, превосходный специалист и чудный человек. Тогда ему было уже за шестьдесят и, в принципе, его ломало копать. Но его заставили, потому что появились бабки. Средства на экспедицию выбили из датчан. В Питере каким-то образом появилась группа аспирантов Копенгагенского университета со своей профессоршей, которую звали Лиз. Короче, Люба мне звонит и приглашает прокатиться на Тарханкут. Обещала заплатить за сезон сорок долларов. Я чуть не опух от счастья. Это была замечательная сумма для девяносто четвертого года. Я получал в то время около пятнадцати долларов в месяц. А тут целых сорок! Да я поеду на край света за такие бабки. Все остальное они оплачивали: проезд, проживание и питание.

Моя роль была проста. Поскольку из Копенгагена в Симферополь самолет не летает, то датчане прилетели через Вену в Одессу. Я должен был здесь за их бабки нанять микроавтобус, сесть в него и сопроводить гостей в Симферополь. Там их, по идее, должен был радостно встретить Щеглов, приютить, обласкать и отвезти в экспедицию. Так была задумана процедура гостеприимства и дальнейшего продуктивного сотрудничества.

Поездка оказалась экзотической. В то время я читал историю средних веков о феодальных пошлинах. Рассказывал студентам, как путешественники или торговцы платили феодалу за то, что въехали на его мост. Съехал с моста – снова плати... Мировая история не меняется. Маркс был неправ, феодализм непреходящ, это – вечная формация. Я наглядно в этом убедился. Мы выехали из Одессы и достигли границы Николаевской области. Видим ментовский пост. Нас останавливают, осматривают машину. Мент к чему-нибудь придирается – дворник, например, не работает. Водитель ему протягивает двадцать карбованцев. Через сто метров стоит николаевский пост. Тоже смотрит на машину и говорит, примерно: «Грязно». Водила платит таксу. Едем дальше. Тишина. Доезжаем до границы Херсонской области, снова пост и двадцать карбованцев. Некое разнообразие наблюдалось лишь при въезде в Крым. Там стояли не менты, а автоматчики. И проезд стоит пятьдесят карбованцев, потому что автономная республика, не какая-нибудь область, статус иной.

Я встретил наших датских друзей в одесском аэропорту вместе с Мишей Золотаревым, директором Херсонесского заповедника. На дворе стоял июль, мы ехали в Крым и я не взял с собой никакой одежды, кроме спортивного костюма. Одет я был в шорты, майку да плавки. Оказалось, что в этой экспедиции я единственный человек, который знает, или хотя бы понимает, английский язык. Более того, я не робел перед процессом перевода. Группа состояла из профессорши и нескольких аспирантов. Мы с Золотаревым немедленно купили две бутылки водки и кучу пива в дорогу. Предлагаем гостям. Дамы отказались, а аспиранты, напрягаясь, пригубили. Они выпили по рюмахе, а мы с Мишей все остальное. Но если пить пиво, то каждые полчаса всем хочется отлить. Поэтому я слежу за дорогой, как опытный начальник экспедиции со всей своей советской непосредственностью.

Останавливаю машину в том месте дороги, где густые посадки есть с обеих сторон, говорю: «девочки направо, мальчики налево». И показываю пример. Мы с Мишей пошли, а они все стоят. Я прямым текстом этой Лиз говорю: «Вам не надо?». Она отрицательно кивает головой. Причем, мы специально переходим через дорогу, чтобы дамам было ближе к машине. Этих аспирантов зовем. Стоят. Ни за что… Мы решили, что им не хочется.

Вопрос с сортиром всегда наполовину деликатный. Хотя в экспедиционных условиях он перестает быть таковым вовсе. Например, у Массона в лагере на Алтыне особенно не прятались. Алтын – это огромный холм посреди пустыни. Там вообще негде спрятаться. По обе стороны лагеря мы вырыли щели для мужчин и для дам. Сортир там даже не строился... Я останавливался раз пять по пути в Симферополь. За шесть часов пути датчане ни разу не пошли в кусты. Я решил, что они ждут комфортного туалета. И спешил их этим осчастливить в общежитских покоях.

Перед отъездом накануне, мне звонила Люба и сообщила, что все нас заждались. Специально подготовлены комнаты в общежитии. Мы задерживались, потому что самолет прилетел в Одессу с опозданием на несколько часов, в четыре или пять часов вечера.

В районе двух часов ночи мы наконец-то приехали в темный Симферополь. В те годы свет отключали, как при бомбежках. С огромнейшим трудом, плутая по городу, нашли университетское общежитие. Здание совершенно пустое и темное, весьма обшарпанное. Заспанный вахтер открыл двери. Комнаты все закрыты. Вахтер говорит, что ничего не знает. Потом я увидел какого-то человека, который шел по коридору. Подходит ко мне со словами: «Не волнуйтесь». Я решил, что это комендант и устроил ему феерический скандал. С места в карьер. А мужик оказался крупным крымским археологом по фамилии Кутайсов. Все это время он пил наверху со Щегловым и спустился на шум. Кутайсов мне помог найти Щеглова, при этом, жутко обиделся на то, что я принял его за коменданта... Щеглов лежал пьяный в жопу, но опознал меня и говорил, как хорошо, что я приехал. Я спрашиваю, куда селить датчан. Он указывает на какие-то спальники и матрасы. Больше в здании никого нет. Гости в отчаянии. Вокруг кромешная тьма. Я хожу со свечой.

Все что мне удалось найти, это пустую комнату с панцирными кроватями. Щеглов мне, при этом, говорит: «Андрюша, не беспокойся. Ложись в моей комнате». Самый главный начальник крымской археологии ходит обиженный. Коменданта он мне не простил до сих пор. Для него это оказалось сильным оскорблением, и история возымела свои последствия. Крымчане задолбали Щеглова за то, что он взял меня в экспедицию. Кутайсов не знал как отомстить и вдруг придумал. Начал приставать со словами: «Где твой отчет по Чуфуту?». Не отставал, даже после моих многократных извинений за свою вспышку гнева и ужасную ошибку.

А в это время профессор Копенгагенского университета, почтенная дама, простаивает в темном коридоре. Совершенно трезвая, надо заметить. Щеглов ее кладет на панцирную сетку. Можно было хоть немного подумать и проявить чуточку внимания к гостям. Они у меня всю дорогу в сортир не ходили, а тут такое небрежное обращение встречающей стороны. «Здесь есть сортир? – спрашиваю. – Они в сортир, наверное, хотят». Кутайсов отвечает: «Я не знаю. Мы на улице ссым»… Короче говоря, датских пацанов, поскольку они выпили водки, мы уложили на панцирные кровати и они уснули. А тетки сказали, что у них есть свои спальные мешки. Я с дикими криками заставил вахтера достать из какой-то подсобки два матраса.