Возникновение проблемы «понимание / объяснение» и ранние этапы её обсуждения

Слова «понимание» и «объяснение» в повседневном употреблении обычно не конфронтируют. Однако в применении к методологии гумани­тарных наук они были противопоставлены друг другу. За этим нужно ви­деть противопоставление интуитивного и дискурсивного мышления (см. § 4.7). Применительно к гуманитарному познанию термин «пони­мание» приобрёл особый смысл: он стал означать некое интуитивное по­стижение изучаемых явлений, непосредственное проникновение в сущ­ность культурно-исторических феноменов.

В конце XIX в. в Германии сформировалось направление, отрицавшее возможность переноса естественно-научной модели науки в гуманитар­ное познание, т.е. выступавшее против методологического монизма. Это были И. Дройзен, В. Дильтей, Г. Зиммель и др. Они пытались отстоять самобытность региона гуманитарных наук, поместив в центр его методологии понимание. Если естественные науки стремятся к объяснению, описанию природных процессов средствами универсальных объектив­ных законов, то гуманитарные науки ориентированы на духовное постиже­ние социокультурных смыслов. Пожалуй, наибольший драматизм этому противопоставлению придал Вильгельм Дильтей (1833-1911), утверждав-

ший, что гуманитарные науки обращены к особой реальности (духовной жизни, миру переживаний), которая полностью недоступна естественно­научного ряда.

Положение о том, что понимание как особая методологическая про­цедура, как систематически развёрнутое вхождение в изучаемые культур­но-исторические образования есть основа гуманитарного познания, было подробно развито в философско-методологическом учении, получившем название «герменевтика» (от гр. hermeneia — «толкование, объяснение»). В прежние века герменевтикой называли искусство историко-филологи­ческого толкования текстов. Фридрих Шлейермахер (1768-1834) внёс вклад в становление герменевтики как общей теории понимания и интер­претации вообще. Его заслугой, помимо прочего, является то, что он пока­зал сложный циклический характер достижения понимания (герменевти­ческий круг), когда исследователь при изучении культурного феномена (скажем, исторического текста) наделяет его части смыслом посредством введения предположений о смысле цельного феномена и, наоборот, дви­жется к пониманию целого путём изучения его частей. Шлейермахер при­внёс в историко-филологическое толкование оттенок романтических идей: для понимания культурного памятника необходимо понимать целостную индивидуальность автора. Интерпретатор должен обладать «созвучно­стью» своего состояния внутреннему миру другой личности.

Позже Вильгельм Дильтей выдвинул герменевтику на роль общей ме­тодологии гуманитарного познания. On придал искусству интерпрета­ции акцентированный интуитивно-психологический смысл. С его точки зрения понимание базируется на эмпатии, сопереживании. В поздних ра­ботах В. Дильтей пытался выйти к более объективистской позиции, к изу­чению устойчивых культурно-исторических структур, но так и не преодо­лел исходные субъективистские рамки.

Итак, обобщённый проект обоснования гуманитарных наук, связан­ный с именами В. Дильтея, И. Дройзена, Г. Зиммеля и другими, стали называть герменевтическим. Его первоначальными чертами были:

1) интуитивизм (основой методологии являются интуитивные акты по­нимания);

2) психологизм (содержанием актов понимания является внутренний мир в психологистском смысле, или область переживаний);

3) антипозитивизм (естественно-научные образцы научности неприме­нимы к гуманитарному познанию).

Дискуссия о специфике законов и объяснений в общественных науках

Другое направление исследований методологии гуманитарных наук оформилось позже в русле совсем иной традиции: в рамках т.н. аналити­ческой философии. Её представители, первоначально следовавшие нео-

позитивистской программе, были ориентированы на логический анализ научного языка и уточнение стандартов научности, которые предполага­лись едиными для всех наук. В этой перспективе вновь были подняты вопросы о самобытности гуманитарного познания.

Непосредственным поводом послужила статья Карла Гемпеля «Роль общих законов в истории» (1942). В ней он распространил свою дедук­тивно-помологическую модель научного объяснения (см. § 1.3) на истори­ческие науки. Согласно К. Гемпелю исторические науки, хотя и не пользу­ются в явном виде понятием научного закона (как это представлено в естественных науках), тоже базируются в своих построениях на тех же самых логических схемах: на подведении объясняемого явления под бо­лее общий закон, из которого объясняемое может быть дедуцировано. На­пример, в объяснении «революция была вызвана растущим недоволь­ством народа» скрыто используется общее утверждение «растущее недовольство народа всегда создаёт опасность революции», которое яв­ляется посылкой дедуктивного вывода. Однако интуитивное представле­ние, методологов о том, что все-таки исторические объяснения следуют каким-то другим ориентирам, послужило основой для жёсткой критики предложенной К. Гемпелем концепции и заставило задуматься над тем, чем же именно обществоведческие стандарты научности отличаются от естественно-научных.

Но прежде чем говорить о последующих поворотах этой темы, сле­довало бы справедливости ради указать и на достоинства оригинальной позиции К. Гемпеля. Его взгляды были интереснее, чем инкрими­нированное ему упрощённое понимание гуманитарного анализа как простого подведения исторических объяснений под расхожие общие истины. К. Гемпель указывает на то, что, хотя логическая структура объяснения является дедуктивно-помологической, в реальной практике исторического анализа используются лишь «наброски объяснений», т.к. лежащие в их основании общие допущения обычно трудно выделить в явном виде. В итоге цепочка исторического рассуждения уходит кор­нями в весьма неопределённую и почти необозримую совокупность предпосылок и установок историка. Как мы можем оценить валидность его построений? Для этого необходимо продвигаться в направлении. максимально возможного выявления и реконструкции всех тех допуще­ний, которые историк молчаливо счёл само собой разумеющимися. Мы должны быть внимательнее к самому объяснительному каркасу иссле­дователя. И тогда мы сможем оценить силу его объяснительных гипо­тез, их область и эмпирическую базу. Подробный анализ, как подчёрки­вает К. Гемпель, «часто показывает, что предлагаемые объяснения слабо обоснованы или вовсе неприемлемы». Например, заявляют, что событие

было детально объяснено, а оказывается, что ему была дана только об­щая характеристика. Замечательно, что, помимо прочего, К. Гемпель критикует и процедуру психологического вживания за методологиче­скую недостаточность. Таким образом, Гемпель защищает идеалы рацио­нальности в исторических науках. Процесс познавательного продвиже­ния должен быть, по К. Гемпелю, «постепенно растущим уточнением», последовательным рационализирующим предприятием¹.

Следующую главу этой темы открыл У. Дрей В «Законах и объяснении в историческом познании» (1957). Он сосредоточился на теме объяснения поступков исторических личностей. Специфическая задача историка — выяснить, почему были совершены те или иные поступки; это, прежде всего, касается тех. ситуаций, где мотивы поступков неочевидны. В этом случае стратегия исследователя состоит в том, чтобы восстановить рациональ­ность данного, кажущегося непонятным действия. Военный просчёт Людо­вика XIV У. Дрей освещает в более разумном свете, показывая стоящие за ним вполне разумные ожидания короля. Итак, У. Дрей пытается показать, что специфический смысл исторического объяснения состоит совсем не в том, чтобы подвести событие под общие утверждения в стиле естествен­ных наук, а в том, чтобы вскрыть структуру рациональных установок, из которых в данных обстоятельствах исходили исторические деятели. Стоит обратить внимание на то, что подход У. Дрея, как и К. Гемпеля, тоже явля­ется объективизирующим:акцент делается не на постижение уникального внутреннего мира другой личности, а на выявление его рациональных, т.е. универсальных допущений и расчётов, которые допустимо ожидать от вся­кого, кто окажется в данных обстоятельствах.

Концепция Дрея тоже вызвала волну критики; указывали, что концеп­ция Дрея явно заужала специфику исторического исследования, исходила из слишком сильного допущения о максимальной рациональности инди­видов и т.п. Но достижением: концепции Дрея явилось привлечение вни­мания исследователей к области прагматики человеческого бытия — к миру установок, расчётов, намерений действующего индивида. Иными словами, У. Дрей напомнил методологам о принципиальном значении для гуманитарных наук того, что И. Кант назвал практическим разумом.

Выступления К. Гемпеля и У. Дрея привлекли внимание аналитиков к сложности проблемы гуманитарной методологии, стимулировали целое поле последующих интенсивных исследований. Вкратце результаты рас­смотренного нами периода можно изложить следующим образом: была подчёркнута специфика исторических объяснений, связанная с широкой сетью предпосылок, уходящих корнями в мир человеческой жизнедея-

Гемпгль К. Логика объяснения. С. 16-31.

тельности; была осознана необходимость общего рационализирующего продвижения в гуманитарных науках, совершенствования их методоло­гии в сторону повышения стандартов объективизации.