Когда я был влюблен. (Вашингтон, 1930, 3 мая)

– По описи должно быть четыре тысячи восемьсот девяносто три гранулы, – сказал мистер Д., секретарь президента Рузвельта, тощий еврей неопределенного возраста. – А здесь четыре тысячи восемьсот девяносто две. Как это понимать?

– У большевиков это называется «утруска», – сказал я. – Наверное, какая‑нибудь корабельная крыса станет бессмертной. Много ли малютке надо?

Он посмотрел на меня пристально, но больше ничего не сказал.

Он секретарствовал про всех президентах Соединенных Штатов. Подчеркиваю: при всех президентах. Подчеркиваю еще раз: при всех. И всегда его имя начиналось с буквы «Д». Американское крыло Пятого Рима носило собственное название, совершенно дурацкое: «Гугеноты свободы». После исчезновения Брюса между ними и метрополией возникла некоторая напряженность. Мы не то чтобы подозревали их в чем‑то, но – не могли исключить и самых диких вариантов; равно как и они не то чтобы подозревали в чем‑то нас, но – не могли исключить. Никто ничего прямо не говорил, однако что‑то этакое подразумевалось само собой.

Яков Вилимович должен был доставить сюда точно такой же груз. Вот уж кого никакая Марлен не сумела бы заставить хоть на йоту отойти от им же установленных правил. И зерен он бы привез ровно столько, сколько было по описи. И тем не менее…

– Вам брать обратный билет на пароход? – спросил мистер Д.

– Нет, я убуду обычным путем, – сказал я, хотя мне страшно не хотелось спускаться в рум, из которого не вышел Брюс.

– Значит, железнодорожный билет до Провиденса, штат Род‑Айленд…