Массовые коммуникации

Мишель-Луи Рукэтт
•;. (Michel-Louis Rouquette)

Массовые коммуникации в отличие от работы, образования, войны полностью представляют собой социальный феномен. Они не образуют специального разде­ла социальной психологии в отличие от «сквозных» концептов, которые она су­мела выработать для того, чтобы определить и исследовать одновременно «атти-тюды», социальные представления или влияние. Как нам кажется, самое большое, что можно сказать о массовых коммуникациях, — это то, что они образуют один из многих объектов, поддающихся изучению, или же являются находкой для ка­кой-нибудь области прикладного характера. Однако все не так просто. Во-пер­вых, потому, что речь идет о коммуникации, общении, а это равно по объему са­мой социальной психологии. Во-вторых, потому что речь идет о «массе» как об основном условии современной истории (Moscovici, 1981).

Как целостный социальный феномен массовые коммуникации допускают мно­жество подходов. Об этом, впрочем, свидетельствует обильная научная литература на эту тему. Экономисты, социологи, политологи, философы, журналисты пооче­редно описывают различные аспекты массовых коммуникаций или интерпрети­руют какой-то один их аспект. При этом они высказываются тем более уверенно, чем менее надежны их методы и чем менее точны их понятия. Здравый смысл вмешивается в свою очередь, и мы все имеем наивные теории, например относи­тельно влияния телевидения, успехов рекламы или роли прессы. Как же тогда найти здесь такой план ознакомления с массовыми коммуникациями, который не был бы ни сужающим, ни сужаемым и смог бы избежать как тривиальности опи­сания, так и необоснованных умозрительных построений?

Может быть, хотя бы для того, чтобы систематически оценить всю сложность феномена и разнообразие возможных его аспектов, было бы небесполезно вер­нуться здесь к перечислению уровней глубины, которые выделял Гурвич (Gur-vitch, 1968, p. 73-116), анализируя социальную действительность. Он различал не менее десяти иерархически расположенных слоев в зависимости от степени убы­вания их доступности: 1) морфологическая и экологическая плоскость, соответ­ствующая «собственно материальной базе общества» и включающая, в частности, «жилье, пути сообщения, орудия, инструменты, машины и т. д.»; 2) социальны организации или механизмы, отсылающие к «предустановленным видам колле тивного поведения, обустроенным, иерархизированным и централизованным с гласно определенным моделям, обдуманным и зафиксированным заранее в бол или менее ригидных схемах»; 3) социальные модели, «гораздо более гибкие, че организованные элементы», и охватывающие «весьма обширную область — от тр^а

диционных клише и лозунгов, социальных сигналов и знаков, сформулирован­ных заранее, — до кратковременных увлечений и моды»; 4) виды коллективного поведения, относительно регулярные, но выходящие за пределы организованных механизмов, и «призванные реализовать социальные модели», хотя и «в различ­ной степени», и простирающиеся от «регулярных видов коллективного поведе­ния процедурного характера до таких видов коллективного поведения, которые не подчиняются моделям, будучи независимыми; они неожиданны, нерегулярны, неконформны и не поддаются воздействию»; 5) сеть социальных ролей, которые представляют собой «трамплины с переплетениями всевозможных действий, кол­лективных и индивидуальных»; 6) коллективные аттитюды, «диспозиции, кото­рые побуждают коллективные сообщества, реальные, но частичные (...) и даже целые общества, к тому, чтобы реагировать совместно», и которые оказываются одновременно «колеблющимися и устойчивыми, неожиданными и предсказу­емыми»; 7) социальные символы, связующая категория которых чрезвычайно широка, поскольку Гурвич к ней относит, среди прочего, «коллективные и инди­видуальные представления; (...) логические категории; (...) наконец, язык»; 8) но­ваторское коллективное поведение, «способное создавать совершенно новые мо­дели, вызывать непредсказуемые виды коллективного поведения, открывать путь к коллективным ценностям и идеям, которых еще никто никогда не переживал и не замысливал»; 9) коллективные идеи и ценности, ибо социолог «вынужден» «выискивать, переживаемые всеми коллективными и индивидуальными деяте­лями предполагаемые и желаемые значения, которые поддаются наблюдению»; 10) наконец, «ментальные состояния и коллективные психические действия», ибо «если психическая жизнь... входит как неотъемлемая часть в эту социальную ре­альность, которой она проникнута (...), она также может и должна изучаться как таковая, ради себя самой».

В этом перечне можно узнать группы переменных, необходимых для характе­ристики массовых коммуникаций. Очевидно, здесь даже существует своего рода основа, представляющая интерес для исторического анализа научной литерату­ры, опубликованной на эту тему. Но в этом перечне можно также заметить то, что может предстать перед глазами нашей современной науки только как мало опе­рациональная совокупность плохо определенных понятий, взаимно избыточных или просто содержащих лишь намеки. Правда, за последние 50 лет (со времени первого издания работы Гурвича в 1950 г.) достигнут немалый прогресс, хотя, не­смотря на это, многое еще предстоит сделать. Как бы то ни было, социальная пси­хология испытывает несомненные трудности в этой области. Трудно разместить Уровни, которые относятся к теоретической и методической компетенции соци­альной психологии. По какому вопросу ей нечего сказать? И прежде всего, что, собственно, она должна сказать? Неоднозначны также собственные цели и задачи социальной психологии: должна ли она описывать, объяснять или предписывать? Это отнюдь не формальный вопрос. Описание — это начальная стадия. Объясне­ние — конечная цель. Предписание — это аттитюд, а иногда функция, в которой смешиваются смысл и польза для общества, а также вкус к определенной форме ^власти. Только модель медицинских знаний и модель политической экономии стараются сегодня охватить все три названных аспекта с известной всем практи­ческой иерархией: под давлением спроса будут даваться предписания, даже если ^Затем их придется изменять. Социальная психология в своей «прикладной» части

518 Глава 19. Массовые коммуникации

нередко обманывается, поддаваясь гипнозу непосредственного вмешательства принимаемого за критерий научности, или по крайней мере за критерий признан­ного авторитета. Но вот как раз к массовым коммуникациям обращаются гораздо чаще с требованием поставить диагноз и дать рекомендации, а не с требованием глубокого анализа социально-психологических процессов, которые они предпо­лагают и которые их подразумевают. Однако такой анализ существует, и можно полагать, что он уже намечает контуры обоснованного знания. Именно этому бу­дет посвящено дальнейшее изложение.