Б. Множественность ролей

Все сколько-нибудь значительные персонажи из произведений, находящихся на полках наших книжных шкафов, образуют галерею фигур, весь смысл которых нам нелегко исчерпать. Возьмем для примера хотя бы только Сервантеса. Стре­мясь осмыслить то, что мы наблюдаем в разные моменты, при разных обстоятель­ствах, мы соотносим наблюдаемое то с Дон Кихотом, то с его слугой. Но мы делаем это всегда за счет метафоры, т. е. с относительной конгруэнтностью. Но бывают такие моменты и обстоятельства, когда ни Рыцарь печального образа, ни его то трусливый, то мудрый слуга нам не подходят. Тогда мы скорее подумаем, напри­мер, о Фаусте, об Эдипе, об отце Горио или о Тартюфе. Все эти референции име­ют психологическое или моральное содержание, нередко, впрочем, и то и друг°^е-И если никогда не бывает полного соответствия с тем, что мы наблюдаем, то это потому, что наблюдаемое нами никогда не исчерпывается психологией или мора лью. Если мы никогда не можем исчерпать аналогию, применяя ее к частному случаю, то это происходит по той же самой причине. Социальная действитель ность выходит за рамки любой роли как в синхронии (ибо всякая роль существу ет лишь в соотношении с другими ролями, и все они вписываются в ситуацию, над возникновением которой они не властны), так и в диахронии (ибо материаль­ное развитие истории всегда в конце концов преодолевает устойчивость психоло­гической или моральной условности).

Жизнь в современном обществе в гораздо большей мере, чем это было в про­шлом, характеризуется множественной когнитивной принадлежностью. Именно адресат средств массовой информации одновременно в одном лице является чле­ном ассоциации, экономическим деятелем, гражданином, которого периодически призывают к высказываниям мнения, потребителем услуг или досуга, партнером символических соглашений, частным лицом. И все это — не чередующиеся роли, сменяющие друг друга, как можно было бы подумать, глядя на внешнее описание. Это чередование способов познания, причем критерии валидности различны (не одни и те же). Результатом этого становится множественность конкретных миров с разными правилами познания и действия. Поведение члена сообщества не обя­зательно отражает выбор избирателя, концепции и практика власти не транспо­нируются из рамок одних институтов в другие без изменений, социальное влия­ние то признается, то отрицается, критерии признания «реальности» колеблются или направляются в обратную сторону, и т. д. Можно было бы также взять для примера все случаи магического мышления на любой стадии современности, ко­гда техника молчит или оказывается бессильной, а суеверие кажется закономер­ным прибежищем для того, чтобы обеспечить или сохранить главное: здоровье, счастье, успех, все объекты желаний. Но эту нестабильность способов познания человек весьма редко ощущает изнутри как противоречие. Никто или почти ни­кто не стремится исправить это несоответствие для себя лично. Конечно, пред­ставлялось возможным обходить или отрицать эту проблему, ссылаясь на своеоб­разную конститутивную незрелость, определяемую несовершенством «системы обработки информации». Но перечисление всех случаев, когда якобы проявля­лось это несовершенство, ведет лишь к беспорядочному перечню, оторванному от всякого анализа социальной детерминации и логики, которые лежат в основе. Иначе говоря, кажущаяся прерывность мышления и поведения, возможно, пред­ставляет собой артефакт, созданный взглядом наблюдателя, в то время как дейст­вует более глубокая логическая последовательность. Смена ролей, неустойчивость норм, кажущиеся изменения личной категориальной принадлежности — это, мо­жет быть, всего лишь обманчивая поверхность единой динамики.

В особенности с позиций нашей науки консенсус и разногласия, власть и под­чинение, инновации и повторение создают ткань основы, в которую вписываются роли. Они сегодня располагаются на поле политики, определяющей главное про­странство современной социальности: будучи одновременно политически мысля­щим человеком и человеком, о котором думают (Rouquette, 1988), гражданин ока­зывается то в центре внимания, то на краю сообщества, отвечая за свой выбор и выступая в роли объекта воздействия, принуждаемый к конформности и одно­временно сталкивающийся с многочисленными отклонениями от нормы. Справ­ляться со всем этим на глазах у всех его вынуждает смена ситуаций. В этом случае Роль политика — уже не случайная возможность, а общая судьба, которая стре­мится вобрать в себя каждую отдельную судьбу, придав ей смысл и статус. Наибо­лее рельефные черты современного окружения постоянно приводят к этому. С од­ной стороны, опосредование текущих событий создает общественную сцену, где вопросы власти (или бессилия), идентичности (или инакости) играют существен­ную роль. С другой стороны, увеличение числа ассоциативных форм, связанных ^с локальными целями национального и даже международного масштаба, дает мно­гим опыт целенаправленных коллективных действий. Наконец, концентрация

524 Глава 19. Массовые коммуникации

людей в городах материализует проблемы управления большим городом в свое­образной инсценировке, которая постоянно предстает перед глазами, будь то де­ление жилья на зоны и очевидная специализация различных кварталов города или проблемы движения транспорта в городе, большие стройки, предложения культуры и т. д.

Это расширение политики развивается в зависимости от гетерогенных усло­вий, которые делают ее более или менее заметной и, следовательно, признанной в зависимости от ситуаций и целей. Гражданин чувствует себя в большей или мень­шей степени активным участником, способным или неспособным чего-то добить­ся. Отсюда множественность когнитивных ролей, принимаемых индивидом на себя, что способствует разграничению аудитории в зависимости от обстоятельств. Строго говоря, отнюдь не всегда слушатели, читатели, зрители, участники бесед или те, кто берет на себя какие-то обязательства, — одни и те же люди. Или, вер­нее, одни и те же люди, выступая в различных ролях, изменяют свое «местополо­жение» в пространстве ориентировки, которое определяется по крайней мере тремя параметрами: персонализацией уместности объекта, повышением его цен­ности и оценкой возможности действовать.

Прежде всего рассмотрим оценку уместности объекта для данного индивида. Она не возникает по команде, а распознается. И не средствам массовой информа­ции дана возможность ее установить. В первую очередь это делают сами люди, ко­торые переживают это в зависимости от своей социальной принадлежности и от исторических событий. Есть темы, события и аргументы, которые специфически затрагивают того или другого индивида, в то время как других, это лично не каса­ется. На одном полюсе вопрос может иметь отношение только к данному конкрет­ному человеку, на другом полюсе этот вопрос затрагивает весь род человеческий, следовательно опять отдельного человека, но уже как представителя всего рода. Между этими полюсами располагаются различные виды категорий социальной принадлежности, более или менее строго определенные (например, семья, жите­ли одного квартала города, жители общины,,граждане одной страны и т. д.). Таким образом, существует разнообразная переменчивая причастность субъекта к объ­екту, из чего может возникнуть необходимость взять на себя ту или иную роль в ходе беседы и в различных обстоятельствах, требующих ангажированности. Но это не единственный параметр, что несколько усложняет дело.

Осознание ценности объекта также зависит от социальной принадлежности индивида и истории событий либо в глобальном масштабе и на долгий период в данной культуре (cf. Durkheim, 1911), либо в рамках более специфической тра­диции. Одна тема будет расценена как не имеющая подлинной значимости, другая — как существенно важная. Одна тема едва удостаивается упоминания, другая — мобилизует большую энергию. И здесь снова способы и степени анга­жированности варьируют в зависимости от результирующей вовлеченности, ко­торая взаимодействует с личной идентификацией. Разумеется (при отсутствии предвзятого отношения), нет никакого смысла задаваться вопросом, в какой ме­ре справедливы эти оценки. Достаточно того, что они обоснованы для данного места и для данного исторического момента.

Наконец, воспринимаемая возможность действовать завершает определение позиции объекта в отдельном политическом мире данного субъекта. В соответст­вующих случаях данный субъект думает, что его действия могут иметь вес или,

________________________________________________________________ В. Индивид 525

напротив, что его действия невозможны или тщетны. Он выступает соответствен­но как активный деятель {agent) или как объект действия {patient). При этом, ра­зумеется, не существует постоянно активного деятеля или объекта действия, окон­чательно закрепленного в этой функции.

Именно в зависимости от всего этого индивид возьмет на себя ту или иную роль и сможет показаться «нелогичным» или по крайней мере непоследователь­ным, причем сам он не ощущает существующего противоречия. Его система от­счета не изменяется. Индивиду кажется, что в этой системе отсчета сдвинулись сменяющие друг друга объекты. Но эта система отсчета на основе ценностных конфигураций, представлений и убеждений, которые обеспечивают управление ею, дает возможность легко (без сучка и задоринки) понять практические миры и непрерывность действия. Главная функция этой системы отсчета заключается в установлении при любых обстоятельствах соотношения между личным и коллек­тивным, важным и ничтожным, дозволенным и недозволенным, но также и на бо­лее глубоком уровне — в разграничении знакомого и странного, возможного и не­возможного, временного и долгосрочного. Эти распределительные когнитивные операции жизненно важны, так как они делают возможным принятие решений, регулируют взаимоотношения людей, требуют ангажированности или отстране­ния и определяют как идентичность, так и «инакость» (alterite). Различные ауди­тории постоянно несут на себе печать этого феномена и вследствие этого время от времени дифференцируются в зависимости от тем и ситуаций. Эти когнитивные операции не остаются в плену того, что им адресовано. Они не бывают гомоген­ными по своему составу и не бывают непоследовательными при всем разнообра­зии занимаемых позиций.

Нужно ли снова повторять, что адресат средств массовой информации не яв­ляется «системой обработки информации»? В этом случае это социальный субъ­ект, помещенный в сетку власти, в созвездие норм и в рамки традиций мышления. Да, конечно, необходимо это повторять, поскольку весьма распространенная идео­логия, отрицающая власть общества в аспекте созидания познания, продолжает видеть в обществе всего лишь окружающую среду, в большей или меньшей степе­ни налагающую ограничения, или, что то же самое, пространство действия мона­ды. Эта точка зрения заслуживает рассмотрения в связи с вытекающими из нее теоретическими следствиями.