Трансформация философии

Это было лишь необходимым следствием опредмечивания того нечто, которое только и делает возможным любую встречу предметов, что (самое позднее и однозначно) со времен Платона превратило (практически) ά-λήθεια, т.е. истину как просвет бытия, в όρθοτης - правильность, верность, справедливость - (позднее: όμοιωσις (согласие) или adaequatio intellectus ad rem), т.е. в на-правленность суждения на сущее, присутствующее в открытости бытия в некотором образе (είδος).'"

Вместе с тем феномен открытости бытия, который должен предшествовать любой направленности суждения, был настолько скрыт и забыт, что сегодня мы прикладываем все усилия, чтобы вообще заметить его фундаментальную теоретико-познавательную важность. Для Хайдеггера открытое бытие вообще не есть ни предмет, ни внутримир-но-внутривременное событие, как для натуралистов или позитивистов,

'" Ср. М. Heidegger, Platans Lehre von der Wshrheit, Bern, 1947 [Учение Платона об истине // Хайдеггер М., Время и бытие: статьи и выступления. М., 1993]; Einfuhrung in die Metaphysik, Frankfurt, 1953 [Хайдеггер М. Введение в метафизику. Спб., 1997]; Vom Wesen der Wahrheit, Frankfurt, 1949 [О сущности истины // Хайдеггер М. Разговор на проселочной дороге. М., 1991].

Хайдеггеровское толкование «метафизики» и особенно метафизики Платона, как и все его «насильственные» попытки поставить под вопрос явные самоочевидности истолковываемой традиции, звучит спорно. В действительности, и у Платона (как и у Аристотеля) есть места, которые, по-видимому, противоречат его интерпретации. Так высказывания Платона о потусторонности всякой ουσία и лежащем по ту сторону любой высказываемое™ ev αγαθόν (Государство и 7-е письмо), кажется, скорее, предвосхищают «онтологическое различие» Хайдеггера. Таким же образом в еще не написанной истории происхождения философии Хайдеггера можно было бы обратить внимание на Аристотеля, неоплатоническую мистику, Августина (особенно теория иллюминации!), Экхарта, Бёме, Фихте и Шеллинга (интеллектуальное созерцание как дорефлексивное понимание бытия!).

Эти начинания, мне кажется, скорее, подтверждают значения устремления Хайдеггера «из сути дела», чем позволяют обесценить характеристику исторического «платонизма» (концепция идей - царство вечных ценностей) как европейской метафизики, коренящейся в рефлективном «предметном сознании» (особенно со времен Декарта!), нацеленную на разоблачение этой главной колеи мысли. Не так-то легко опровергнуть тезис Хайдеггера, что западноевропейская «метафизика» со времен Платона захвачена «логикой» предметного мышления и потому празднует свой величайший триумф (триумф метода!) в «технике», занятой производством в среде предметов. Напротив, подлинное устремление «метафизики», которое в высших точках предметной спекуляции выражалось ранее в языке только via negationis et eminentiae (в крушении логики, как говорит Ясперс!), снимается в хайдеггеровском «мы-шлении бытия».