фессиональный чудак появится на политической сцене, поскольку она успела превратиться в смешное представление; а с появлением на ней Колюша политический маскарад превратится в нечто непотребное. Когда политик больше ничего собой не представляет и только пыжится, чтобы придать себе важность, нет ничего удивительного в том, что артисту варьете удается заполучить значительное количество голосов, первоначально предназначавшихся для политических лидеров, этих комиков второго сорта: во всяком случае, посмеялись «для пущей правдивости». История с Ко-люшем не объясняется ни ностальгией по временам карнавалов, ни логикой нарушения стереотипов (которая предполагает чрезвычайно серьезный порядок); здесь следует усматривать обыкновенную пародию, работающую на демократические механизмы и усиливающую балаган политики.
Ценности общества, сам политик, даже искусство оказываются жертвами этой неудержимой деградации. Прекрасные времена конца XIX и начала XX века, когда вокруг искусства возникали скандалы, миновали. Теперь самые изысканные, самые проблематичные, самые «минималистские» работы — особенно последние — производят комический эффект, несмотря на свое содержание. Много критиковали юмор поп-художников, опошление искусства, с которым они оперировали, однако именно разные аспекты модернистского искусства приобрели различную юмористическую окраску. Идет ли речь о гигантских антиконструкциях кубистов или о фантазии сюрреалистов, геометрических построениях абстракционистов или об экспрессионистах, о массовом появлении поп-течений, о неореалистах, land art,1 body art,2 о хеппенингах, пер-
|
|
1 Земное искусство — англ.
2 Искусство тела — англ.
форменсах, паттернах, ставших к настоящему времени постмодернистским искусством, но искусство перестало сохранять «серьезный вид». В стремлении к новаторству искусство разрушило все свои классические устои, отказалось от звания ремесла, прекрасного, оно пытается расправиться со своей изобразительной стороной, вредит самому себе, когда идет речь о возвышенном, и таким образом входит в юмористическую эру, эту последнюю стадию своей секуляризации — стадию, на которой искусство утрачивает свою трансцедентальность и занимается превозношением «неважно чего», граничащими с обманом. Вечно в поисках «жареных фактов», каких-то акций, примитивных форм и объемов, новых устоев, искусство становится смешным в силу ничтожности размышлений о собственной деятельности, в силу попыток убежать от Искусства, в силу тяги к новизне и «революциям». Юмор художественных произведений больше не является функцией их внутреннего содержания, он стремится к крайней радикализации поступков в искусстве, к предельной детерриториализации произведений искусства, которые в глазах публики выглядят ничего не выражающими и гротесковыми. Забвение великих законов эстетики, крайний радикализм авангарда исказили коренным образом восприятие произведений искусства, которые стали приравнивать к бессмысленным предметам роскоши — этаким gadgets.
|
|
Скажем прямо, при раздробленности частных интересов и преувеличенном значении всякого рода меньшинств, объединившихся в различные организации и ассоциации (отцы-одиночки, лесбиянки-токсикоманки, ассоциации агорафобов или клаустрофобов, толстяки, лысые, страшилы и страшилки — то, что Рощак называет «ситуационными объединениями»), именно область социальных претензий приобретает юмористическую окраску. Разве не забавно появление мно-
.\'•-* \"
шшт
жества все более мелких ячеек, утверждающих свое право на отличие. Это напоминает эффект матрешки, внутри которой помещаются матрешки поменьше. Право быть непохожим на других приводит к разрушению групп, появлению микросолидарностей, вычленению все новых странностей, которое продолжается до бесконечности. Юмористическое изображение сопровождается возникновением множества капилляров в кровеносной системе общества. Провозглашаются новые лозунги: Fat is beautiful,1 Bald is beautiful;2 появляются новые группировки: Jewish Lesbian Gang,3 мужчины после менопаузы, Non-parents organizations,4 которые не видят забавного характера в их стремлении к самоутверждению и постмодернистской тяге к объединениям, находящимся на полпути между gadget и исторической необходимостью. Нужно добавить, что спонтанный комизм, изживая себя, о какой бы организации ни шла речь, еще быстрее поражает современную мораль. Выполняя функции полупроводника, социальное расслоение утратило элемент трагизма, былой страстный централизм, оно стало очередным результатом изобилия микроскопических группировок.
Разумеется, не все различия таковы: остаются серьезные конфликты, связанные с производством, перераспределением благ, окружающей средой. Причем по мере рассасывания революционной идеологии в социальных акциях, даже в рамках бюрократического аппарата используются весьма нестандартные идеи и лозунги; здесь и там в афишах, транспарантах, самоклеящихся этикетках используется юмориста-
1 Толстый значит красивый — англ.
2 Лысый значит красивый — англ.
3 Банда еврейских лесбиянок — англ.
4 Организации бездетных пар — англ.
ческий стиль. Применяются более или менее саркастические, более или менее зловещие (антиядерные, экологические) заявления; манифестации участников движений «против чего-то» зачастую выглядят яркими, напоминающими маскарад и заканчиваются «праздником». Хотя и с запозданием, но и всякого рода борцы начинают посмеиваться над собой. В особенности что касается новых общественных движений: мы наблюдаем в той или иной степени заметное желание персонализировать формы борьбы, «проветрить» свою агрессивность, впредь не отделять политику от насущных вопросов жизни, рассчитывая приобрести более глобальный, серьезный, общинный, при случае и забавный опыт. Допустим, следует относиться к проблемам всерьез и сражаться, но при этом не терять чувства юмора; суровость, свойственная борцам, более не выпячивается, как некогда, свобода гедонистических и психологических нравов проникает даже в сферу социальных акций, которые тем не менее не исключают порой и жесткую конфронтацию.
Подобно тому, как дробление на всевозможные группы привносит элемент комизма в социальное расслоение, так и гипериндивидуализм, свойственный нашему времени, может вызвать опасение, имеющее смешной характер. В силу персонализирования каждый становится для своего ближнего темной лошадкой, несколько странной и в то же время лишенной таинственности и не вызывающей тревоги. Это напоминает театр абсурда. Юмористическое сосуществование — вот к чему призывает нас персонализированный мир; незнакомый индивид более не шокирует нас, оригинальность утратила свое провоцирующее могущество. Остается смехотворная отчужденность мира, где все позволено, где каждый видит себя, — мира, который вызывает лишь мимолетную улыбку. Нынче
|
|
взрослые живут, одеваются, «дерутся» точно ковбои и индейцы великой эпохи, когда они уезжают в отпуск Другие «удочеряют» и лелеют кукол словно детей, катаются на роликовых коньках, бесцеремонно выстав ляют напоказ со всеми подробностями свои сексуальные проблемы и рассказывают о них по «ящику»; различные религии и секты, самые невообразимые методики и мода тотчас находят уйму последователей В фазу занятий «неважно чем», смешных отклонений от прямой линии попадает и наш ближний. Отныне образ жизни, допускающий страх перед ближним, не является ни проявлением равнодушия, ни его отсутствием. Мы теперь относимся к нему с веселым любопытством; каждый из нас обречен на то, чтобы в течение более-менее длительного времени казаться в глазах других удивительным или эксцентричным существом. Налицо окончательная десакрализация: межличностные отношения очищены от серьезности, свойственной им испокон веков в ходе того же процесса, который привел к падению кумиров и великих мира сего. И вот нам нанесен еще один удар; в глазах ближнего мы смешны. Мы наблюдаем расхищение ценностей, аналогичное тому опустошению, которое было произведено бессознательным началом и нашей заторможенностью: имеем ли мы дело с субъективными или интерсубъективными категориями, но индивид оказывается одинаково ограбленным, когда речь идет об его восприятии другими. Что касается бессознательного начала, то наше «Я» теряет власть над собой и подлинное представление о себе; в процессе «юмори-зации» наше «Я» превращается в марионетку из эктоплазмы. Не следует забывать о цене, которую приходится платить за пребывание в обществе гедонизма, лишающем основ как представление о человеке, так и его целостность. Оказалось недостаточным в процессе персонализации разбить, обесценить, говоря словами
|
|
Ницше, представление о нашем «Я» с помощью психоанализа. Этот же процесс привел к деградации представление о человеке в глазах других людей, превратив его в существо «третьего типа» — забавную игрушку.
Если говорить о «юмористическом становлении» социальных символов и индивидов, то мы имеем дело с последней фазой демократической революции. Если она будет характеризоваться постепенным искоренением всех форм иерархии и начнет создавать общество, непохожее ни на что другое, без высоты и глубины, то юмористический процесс, который заставляет окончательно утрачивать свою величественность институты, группы и отдельных индивидов, расширяет светские задачи, стоящие перед демократическим модернизмом, хотя бы с помощью иных, чем эгалитарная идеология, средств. С наступлением эры юмора, который сокращает дистанции, социум становится окончательно адекватным самому себе; ничто больше не вызывает к себе почтение; чувство превосходства растворилось во всеобщей разнузданности. Социум снова приходит в себя, утверждая свою автономию в соответствии с сущностью демократических предначертаний. Однако в то же время юмористическая и персонализированная эра придает столь неожиданные особенности эгалитарному режиму с его механизмами, что стоит задаться вопросом, не оказались ли мы уже в своего рода «постэгалитарном» обществе. Общество, которое благодаря работе механизмов равноправия обречено на обустройство без разнообразия и непохожести на остальные, находится в процессе превращения других индивидов в совершенно незнакомые существа, в настоящих психованных мутантов. Общество, основанное на принципе абсолютной ценности каждой личности, — это то самое общество, члены которого склонны видеть друг в
друге несостоятельных или смешных зомби; общест-во, в котором утверждается право всех индивидов на социальное признание, является одновременно таким обществом, где индивиды перестают признавать себя такими же, какими они были всегда, вследствие гипертрофированного самомнения. Чем более развито эгалитарное сознание, тем активнее деление общества на меньшинства и тем более странный и забавный характер приобретают отношения между людьми. Нам приходится все чаще констатировать «идеологическое» равноправие и в то же время наблюдать рост психической гетерогенности. На смену героической и универсалистской фазе всеобщего равенства, даже ограниченного заметными классовыми противоречиями, приходит юмористическая и пар-тикуляристская фаза демократии, когда равноправие насмехается над равенством.
Микротехника и порносекс
Детальнейшее расслоение общества появляется одновременно с новой технологической тенденцией к «легкой жизни»: ответом на гиперперсонализацию индивидов и групп стал курс на миниатюризацию техники, которая теперь доступна все более широким кругам населения. Уже давно замечены смешные аспекты современных технологических новшеств, изобилие аксессуаров и запасных частей, отклонения от надлежащего режима работы (вспомним, к примеру, фильмы Ж. Тати); однако в эпоху hi-fi, видео, микрочипов, появилось новое измерение, оставившее далеко позади себя смешные «бесполезные» устройства. В настоящее время страх с примесью юмора вызван не беспричинным увеличением размеров изделий, а технологиями, уменьшающими их. Изделия становят-
ся все миниатюрнее: Ultra Compact Machine,1 словно люди сами превратились в некие приспособления в результате дестандартизации. Технологические новинки вызывают смех из-за своей «компактности», из-за их крошечных размеров: минисхема, микротелевизор, портативное радио, миниатюрные электронные игры, карманный калькулятор. Забавный эффект создается тем, что самые маленькие устройства выполняют самую сложную работу; бесконечный процесс миниатюризации вызывает у профана восхищение, смех и восторг. Появились сверхминиатюрные приборы: электронная ручка, минипереводчик, реагирующий на голос, телевизор, вмонтированный в часы-браслет, flat-TV. При этом перегибе миниатюризации функциональное и игровое начала распределяются неожиданным образом: второе поколение gadgets (судя по всему, этот термин стал неточным), не только осуществляет декоративные функции, но и с лихвой выполняет задачи многофункциональных механизмов. В настоящее время роботы, микрокалькуляторы эффективны, «умны», экономичны: с помощью персонального компьютера формируется бюджет, составляется меню в зависимости от времени года и вкусов членов семьи, заменяется baby sitter,2 вызываются полиция или пожарные, если появляется такая необходимость. Гротесково-сюрреалистический комизм приспособлений уступил мягкому варианту science fiction,3 С насмешками покончено: в условиях миниатюризации средств информации комическая, сторона изделий отступила на задний план, когда игра стала целью точных технологий (видеоигры); small is beautiful;4 эле-
1 Сверхкомпактная машина — англ.
2 Няня — англ.
3 Научная фантастика — англ.
4 Маленькое значит красивое
англ.
мент комизма в технических изделиях утонул в море микропроцессоров. Пожалуй, у нас будет все меньше возможностей острить по поводу новинок техники, именно она с некоторых пор взяла на себя эту задачу: в Японии имеются домашние роботы с человеческой внешностью, запрограммированные как настоящие мамы, главным образом для того, чтобы смеяться и смешить.
Технология становится порнографической: товар и секс, по сути, вступили в один и тот же бесконечный цикл сложных манипуляций, демонстраций и умелых действий, дистанционного управления, соединений и коммутаций цепей, «нежных прикосновений», произвольных сочетаний программ, визуальных наблюдений. Именно это мешает тому, чтобы к порно относились вполне серьезно. На ее высшей стадии порнография забавна, массовая эротика превращается в пародию на секс. Кто удержится от смеха, попав в секс-шоп или на просмотр известного рода фильма? После того как пройден определенный порог, «технологический» избыток становится смешным. Вызывает смех то, что за пределом удовольствия можно нарушить приличия или позволить себе расслабиться: секс-машина, секс-игра, секс «с высокой точностью исполнения» — таков вектор юмора. Порнография ликвидирует глубину эротического пространства, его связь с миром закона, крови, греха и превращает секс в технологическое представление, в совершенно hard1 и забавный спектакль.