Ковалева Л.М

Последние два десятилетия центром споров в когнитивной психологии, философии, лингвистике, теории искусственного интеллекта является вопрос о категориях классических, то есть восходящих к логическим представлениям античности, и естественных, которые приходят им на смену уже в середине XX-ого века.

Классические категории определяются тем, что их признаки а) обязательны, б) достаточны и в) любая единица или принадлежит этой категории, или нет. В отличие от них, естественные категории семейного сходства а) не имеют обязательных и достаточных признаков (стул без ножек остается стулом, он даже стул, если на нем нельзя сидеть); б) в них существует скалярность признаков, то есть разная степень полноты признака, поэтому в них можно выделить идеальный член категории, прототип, вокруг которого группируются другие члены (непрототипические, или атипические); по этой же причине в категории присутствуют неясные случаи и даже члены, не имеющие признаков (все бабушки – седые, домоседки и имеют внуков; соседка и не седая, и не домоседка, и внуков нет, но все равно бабушка)*. Другими словами, прототип – это единица, а) проявляющая в наибольшей степени свойства, общие с другими единицами данной группы, б) реализующая эти свойства в наиболее чистом виде и наиболее полно, без примеси иных свойств (Givon 1986, 195).

Понятие прототипа, прототипической единицы, заимствованное лингвистами из психологии, является ключевым потому, что, будучи связано с оценкой, с выбором, оно антропоцентрично в принципе: в языке существуют единицы (слова и конструкции), посредством которых говорящий оценивает «пригодность» той или иной номинации для категоризации данного предмета, явления, ситуации, например «этот, так сказать / так называемый помощник», «не знаю, как выразиться, но я бы назвал это помощью в кавычках», «этот человек (если его вообще можно назвать человеком)» и т. под.

Аналогия между естественным языком и искусственными знаковыми системами возможна была при исключении активной роли говорящих и в случае представления языка как системы знаков, построенной только на основе оппозиций. При этом вопросы о границах между единицами этой системы (словами, типами предложений, грамматическими категориями и т.д.) долгое время оставались в центре внимания языкознания. Огромное количество единиц занимали неясное положение в системе оппозиций или выпадали из лингвистического анализа. Отсюда типичные формулировки типа «переходный глагол в непереходном употреблении», «непереходный глагол в переходном употреблении», исследования перехода одних частей речи в другие. В синтаксисе это известный спор о предложениях типа Он слышит, что звонит колокол, которые по формальному признаку традиционно относятся к сложноподчиненным, но некоторыми авторами рассматриваются как «аналоги простого предложения» (Он слышал колокол) и называются «сложноподчиненными нерасчлененными предложениями» (Поспелов 1959; Русская грамматика 1980, §2764 и сл.) и даже простыми (Бурлакова 1975, 108-109). При этом многозначность считается свойством любой языковой единицы.

При когнитивном осмыслении единиц языка они не меняют своего значения, они просто применяются не только к прототипической центральной ситуации, но и к примыкающим к ней ситуациям с несколько отличными признаками. Так, во всех следующих предложениях лексема отец имеет значение, которое в терминах структуральной лингвистики может быть представлено как набор признаков «взрослый» + «мужской» + «зачавший ребенка», но в сочетании с другими языковыми средствами она приобретает разный смысл в разных высказываниях, ср.:

1. Его отчим был его настоящим отцом;

2. Его отчим был ему настоящим отцом;

3. Это настоящий отец, достойный уважения;

4. Ну он не отец – так избить ребенка!

5. Этот так называемый отец и др.

В предложении 1 можно усмотреть прототипическое употребление, где лексема отец употреблена в наиболее понятном, принятом и частотном значении. Предложение 2 удаляет лексему от прототипа, так как признак «зачавший ребенка» отрицается, но все остальные признаки, которые у народа связываются с понятием (концептом) отца в семье, наличествуют, и поэтому в 3-ем предложении разница между семантикой этой лексемы в 1-ом и 2-ом предложении нейтрализуется, а на первое место выдвигается признак «поведение, соответствующее отцовскому положению», который явно отрицается в 4-ом предложении и весьма нечетко отрицается в 5-ом.

Из вышесказанного не следует, что в каждом случае говорящий употребляет лексему отец в новом значении, оно существует вместе с конструкцией и проявляется только в ней. Роль говорящего заключается лишь в том, что он посчитал возможным употребить эту языковую единицу при категоризации той или иной ситуации, придав ей при этом (или вставив ее в) определенное окружение. Вопрос о многозначности единицы даже не возникает.

Кстати, к данной ситуации вполне приложимо высказывание С. Карцевского о том, что знак постоянно скользит по наклонной плоскости реальности, когда его означающее стремится обозначить что-то еще, а означаемое стремится быть обозначенным каким-то другим образом. Положение об асимметричном дуализме языкового знака, узурпированное структуралистами, по всей вероятности, имеет универсальную природу и годится для обоснования как многозначности языковых единиц, так и холистичности различных конструкций с одними и теми же единицами.

Таким образом, прототипические категории недискретны, их границы размыты. Их единицы образуют непрерывный континуум, причем в определении вещей (ситуаций) и их наименовании наблюдается случайность (Л. Витгенштейн). В такой категории все свойства-признаки имеют некоторый (разный!) вес и все члены обладают определенным рангом в соответствии с количеством признаков прототипа. Прототипичность проявляется в том, что все носители языка единообразно характеризуют значение языковых единиц вне контекста. Это значение демонстрирует лучший образец категории.

Многочисленные исследования позволяют сделать вывод о том, что человеческие концепты соответствуют обеим категориям. Классические категории – «ядро» концептов, на которые опираются в рассуждениях. Категории фамильного сходства годятся для «процедуры идентификации» на основе доступного восприятия, когда нужно быстрое, хотя и приблизительное решение, и люди чаще отдают предпочтение именно им. Классические категории менее доступны для говорящих. Они определяются формальными правилами и позволяют нам понимать идеализированные системы, подчиняющиеся каким-то законам. Категории семейного сходства помогают нам понимать наблюдаемую жизнь такой, какая она есть (Pinker, Prince 2002, 257). При этом все понятия определяются относительно некоторой простой, обыденной картины мира. Этот «прототипический мир» значительно проще реального мира, и все сложности в нем можно определить постепенно, в результате процедуры уточнения, или «аппроксимации».

Каким образом отразился этот общенаучный поворот в понимании категории в работах лингвистов, и, в частности, американских генеративистов? Во-первых, усилилось движение в сторону изучения семантической стороны языковых единиц, формальная трансформационная грамматика развивается успешно лишь в рамках компьютерной грамматики. Во-вторых, приходит понимание, что грамматика опирается на знание мира и, следовательно, все грамматические конструкции имеют когнитивный статус (Lakoff 1987). Это значит, что должна быть создана когнитивная (прототипическая) семантика и грамматика, в которой грамматика и лексика существует в едином континууме. В прототипической грамматике следует выявить основные концептуальные структуры, онтологизируемые предложениями, и их отношение друг к другу. Предложения должны быть семантически (лексически) мотивированы (только на этом основании можно выделить «наилучший образец»!), тогда вся категория структурируется радиально, так как в разные стороны расходятся менее прототипичные (атипичные) члены категории (например, в центре категории предложений с глаголами зрительного восприятия находятся конструкции, обозначающие восприятие (I saw Mary coming), а вокруг нее группируются конструкции, обозначающие узнавание, понимание, воображение и др.). В таком случае и исключения из правил должны иметь семантические основания (например, после глаголов восприятия не употребляются перфектные формы инфинитива, потому что восприятие и воспринимаемое событие по природе вещей одновременны).

Семантическое отношение между предложением-знаком и ситуацией-миром выглядит по-разному в идеализированном языке-системе и речевой деятельности говорящего на нем народа. В абстрактных семиотических системах возможных грамматик и языков знаки не зависят от говорящих и, следовательно, они связаны с миром напрямую, в конкретном языке-деятельности отношения между языком и миром опосредованы говорящим.

В языкознании это различие находит отражение в «объективистской» генеративной семантике, направленной на построение универсальной грамматики, и пришедшей ей на смену «субъективистской» когнитивной семантике с ее вопросом «как люди говорят?».

В первом случае значение считается напрямую соотнесенным с обозначаемой действительностью, оно отражает ситуацию, поэтому оно может быть объективировано и формализовано. Это значит, что применение одного знака к нескольким единицам мира (ситуациям) считается проявлением многозначности этого знака (конструкции). Многозначность понимают как свойство всех языковых единиц, и исследователь должен составить их семантическую структуру (выявить их ядерные, неядерные, дистинктивные, дифференциальные и другие семы).

Во втором случае значение соотнесено с миром через сознание, и в центре семантики находится понятие конструирования модели (construal), которая отражает не мир напрямую, а мир, увиденный и понятый носителями языка (то есть не ситуацию, а только мысль говорящего об этой ситуации). Говорящий категоризует воспринимаемые ситуации, то есть подводит их под разные категории: действие, состояние, процесс; завершенность / незавершенность; кажется / достоверно и многие другие на основе накопленного опыта и в форме уже существующих конструкций, поэтому одну и ту же ситуацию разные говорящие в принципе могут категоризовать по-разному. Задача же лингвиста – усмотреть за различием форм именно разное видение ситуации (Кубрякова 2004, 117). Более того, разные ситуации можно категоризовать одними и теми же единицами, если говорящий приравнивает их друг к другу. Новизна заключается не в выявлении новых значений у семантических структур, а в выявлении и понимании их употребления в речевой деятельности. Из-за бесконечности ситуаций развиваются и бесконечные ряды, которые можно называть и парадигматическими, вложив в них ассоциативный смысл. Исследуя концептуализацию и категоризацию окружающей действительности, мы получаем информацию о том, как язык отражает семиотически маркированные ситуации и объекты и как они понимаются (видятся) нашим сознанием (Кубрякова 2005).

Р. Джэкендофф так характеризует эти две семантики: «Первая отражает мир, каков он есть, вторая – такой, каким его смог понять говорящий» (One is about the way the world is, and the other about the way we grasp the world (Jaсkendoff 1997, 12)). Именно вторая семантика открывает нам окно в сознание.

Если синтаксические структуры естественных языков напрямую связаны с концептуальными структурами, то в таком случае их семантические структуры и есть концептуальные структуры (semantic / conceptual structures – Jackendoff 1993, 546-7), в которых говорящие закодировали свою картину мира, и не нужна пара «когнитивная структура vs семантическая структура»: «no extra level of strictly linguistic semantics is necessary» (там же, 547). В дальнейшем мы пользуемся термином «семантическая структура», вкладывая в него когнитивное содержание, то есть соотнося семантическую структуру со способом видения мира, со способом его конструирования.

Таким образом, разнообразие синтаксических структур в языках
напрямую связано с разнообразием категоризации мира их носителями. Через семантические и синтаксические структуры языка можно заметить, как приблизительно одна и та же действительность по-разному отразилась в «духе народа». Скажем, в немецком языке ситуация восприятия события
конструируется в предложении с инфинитивным оборотом, а в английском – в двух предложениях – с инфинитивным и с причастным оборотами (Ich höre ihn singen vs. I heard him sing /I heard him singing), что свидетельствует о том, что эта ситуация каким-то образом внутренне подразделяется в английском языковом сознании.

Вопросы о содержательной и формальной организации самих языковых единиц, используемых для категоризации, ставятся при этом в соответствие с когнитивными представлениями по-новому. Если в генеративной грамматике пытались изучать формальные структуры в отрыве от семантики, то современные лингвисты считают, что «синтаксис в очень значительной степени (хотя и не полностью) зависит от семантики, прагматики и коммуникативной функции» (Lakoff 1987). Особое внимание обращается на исследование конструкции, под которой понимается единство формы и содержания и которая имеет свою собственную синтаксическую семантику. В терминах когнитивной грамматики эта дефиниция приобретает вид: каждая конструкция объединяет (pairs) когнитивную модель (которая характеризует значение) с соответствующей языковой формой (Lakoff 1987; см. также Goldberg 2003). Языковая система существует объективно, и у лингвистов нет никаких причин отказываться от исследования этой системы и способов её существования в речевой деятельности. Языковые формы потому и могут категоризовать действительность, что они сами представляют результат познания мира. Поэтому они и не совпадают у разных народов.

Подводя итоги, можно сказать, что когнитивная семантика позволяет отойти от однозначных, четко между собой разграниченных логических категорий и допустить существование нежестких естественных категорий, которые объединяют относительно стабильные и гибкие подвижные элементы, совмещающиеся с элементами других категорий. Семейное сходство – мощный инструмент для экспликации структуры такой в высшей степени сложной единицы, как предложение.

Современный подход к языку переместил центр исследования с вопроса об отношениях между единицами внутри поля и предетерминированности их значения этими отношениями на проблему деления единицами поля экстралингвистического пространства. Когнитивные исследования расчленяют содержательную сторону языка в соответствии со своими задачами.

В основе когнитивной категории лежит некая смысловая структура, выделенная говорящим в результате его наблюдений над миром. В мире это прототипическая ситуация. Так, прототипу каузации (prototype of causation) приписываются на содержательных основаниях следующие признаки: наличие Агенса (Субъекта) (1), у которого есть цель (2) физически изменить Объект (3), план (4) и программа (5) выполнения этой цели; Агенс (Субъект) контролирует (6) программу, ответственен (7) за её выполнение (8) при помощи физического контакта (9) и органов восприятия (10), а также воспринимает (изменения) (11); отношения между Агенсом (Субъектом) и Объектом – это отношения источника и цели приложения энергии (12) (Lakoff, Johnson 1980, 70). Однако это не значит, что здесь сформулированы все признаки каузальной ситуации: во-первых, каждый признак может иметь знак +, – и ±, что теоретически увеличивает количество признаков втрое; во-вторых, в ситуации каузальности могут участвовать несколько разных лиц, и доля их участия может быть разной. Следовательно, за каждой прототипической ситуацией стоит бесконечный набор ее потенциальных вариантов.

В языке эти ситуации ословливаются по-разному, и нет структуры, в которой все вышеуказанные признаки были бы отражены идеально. Однако, по мнению Дж. Лакоффа и М. Джонсона, в языке можно выделить прототипическую структуру, которая чаще всего употребляется для категоризации ситуации каузальности и скорее понимается говорящими именно в каузальном смысле – он начинает искать недостающие признаки, отмеченные авторами в прототипической ситуации. В английском языке это агентивная конструкция «N_лицо V_{действия} N _{лицо/предмет}» (она рассмотрена в: Ковалева 2008).

По нашим наблюдениям, агентивную конструкцию можно считать прототипической и при категоризации каузальной ситуации в русском языке. Она употребляется при номинации как минимум трех ситуаций:

1) каузация состояния (действия) осуществляется целенаправленным действием Агенса (Петр убил свою жену ножом);

2) каузация состояния (действия) осуществляется Агенсом, действие которого не направлено на достижение полученного результата (Петр нечаянно задел курок и застрелил свою жену);

3) каузация состояния (действия) только инициировалась Агенсом (Петр споил хозяйского сына).

Каузальные ситуации в мире постоянно усложняются и, следовательно, категоризуются в языке разными непрототипическими предложениями, число которых неизвестно, во-первых, уже потому, что бесконечно варьирование ситуаций, а во-вторых, они никогда не изучались в одной комплексной системе, поскольку в лингвистике традиционно изучались формализованные системы.

Представляется, что к изучению содержательной стороны предложения плодотворнее подойти в рамках теории поля. К предложенческому полю как нельзя лучше подходят следующие слова Б. Гаспарова:

«Семантическое поле, в котором развертывается употребление той или иной языковой формы, принципиально не сводимо к единому понятийному феномену: это именно поле, непрерывный смысловой континуум, открытый для растяжений и растекания по всем мыслимым направлениям. «Идея» грамматической формы <…> представляет собой скорее некий концептуальный вектор, способ мыслить различные концепты, – чем какой-либо концепт, пусть самый обобщенный, в собственном смысле» (Гаспаров 1996, 240).

Эта мысль поддерживается мнением Дж. Лакоффа и М. Джонсона о том, что «нецентральные члены образуют расширения, которые не могут быть предсказаны на семантической основе» (Lakoff, Johnson 1980). Непрототипическое употребление формы в каждом конкретном случае – это, с одной стороны, категоризация какой-то потенциально возможной ситуации, которая хоть каким-то признакам отличается от прототипической, а с другой стороны – реализация одного из потенциальных вариантов прототипической формы/конструкции в данном акте речи. При этом развитие смысла и формы может идти в разные стороны и на разные расстояния от прототипа.

В качестве примера рассмотрим категоризацию состояния Объекта при участии двух каузирующих Субъектов: «Х каузирует У, чтобы У каузировал состояние Z». Например, русские предложения 1) Мэри починила туфли; Мэри сшила платье отличаются от 2) Мэри починила туфли в мастерской; Мэри сшила платье в ателье не по признаку «место каузации», как это представлено в поверхностной структуре, а по признаку участия Мэри в каузации починки туфель и пошива платья: первые предложения могут интерпретироваться двояко (Мэри могла сама чинить туфли и шить платье или пользоваться услугами других). Во втором случае Мэри только инициатор события, причем локативы в мастерской, в ателье обезличивают каузируемого производителя действия (имя сапожника и портнихи упоминается в особых случаях). В английском языке последняя ситуация категоризуется непрототипической каузативной конструкцией типа Mary has her shoes mended, где обычно нет места ни для локатива, ни для исполнителя каузируемого действия, поскольку существует пресуппозиция, что обувь чинят сапожники.

Расширение этой конструкции может идти по меньшей мере в двух направлениях. Во-первых, по каким-то причинам в ситуацию каузации втягивается человек, относительно которого не существует пресуппозиции о том, что он обычно занимается данной деятельностью. Тогда этот актант эксплицируется через дополнение с by: You can leave hairpins there. I shall have them weighed by a goldsmith (Gulik). Во-вторых, в позиции каузируемого Субъекта каузации может оказаться животное, которое и совершает действие, но приписывается оно первому Субъекту каузации – тому, кому принадлежит это животное. Такая ситуация ословлена в романе Клавелла «Сёгун» следующим предложением:

He killed twice with Tetsu-ko (сокол) and she had flown like a dream, never so perfectly, not even when she’d made the kill with Naga … (Clavell). (Речь идет о соколиной охоте).

В русском языке при категоризации ситуации с участием второго (инициируемого) Субъекта употребляется выражение «чужими руками» (чужими руками жар загребать; все это он сделал исподтишка, чужими руками).

В целом можно сказать, что прототипические конструкции обеспечивают функциональную гибкость языковой системы, которая проявляется в столкновении человека с различными ситуациями. Количество этих ситуаций бесчисленно, и говорящий подводит их под определенные языковые структуры. При этом языковой материал приходится приспосабливать к каждому случаю употребления (Гаспаров 1996, 213). Центральные члены категории (более близкие к прототипу) проявляют иные когнитивные характеристики, чем нецентральные: быстрее опознаются, быстрее усваиваются, чаще употребляются, – словом, используются при понимании категории в целом (Lakoff, Johnson 1980, 32; КСКТ 1997, 140-145).

Следует отметить, что, с одной стороны, не все ситуации находят специфическую форму выражения. С другой стороны, в конкретной речевой деятельности всегда есть образования, существование которых в данном ряду спорно: потенциальная возможность индивидуального их употребления не может быть исключена, они предсказуемы (Путнам 1965, 68-69) – такое положение вытекает из динамического характера языковой системы в синхронии.

Появление новых конструкций связано не столько с тем, какие реальные ситуации существуют в реальном мире, сколько с тем, какие из них были осмыслены и выделены говорящим в отдельные единицы. В целом заметно, что в сфере понимания причинно-результативных и причинно-следственных отношений английская языковая картина мира развивается в сторону энциклопедического представления о мире. В формах выражения каузатива можно видеть «эволюцию самосознания» и «интеллекта» носителей языка (Рябцева 2005, 110): уточняется роль каузирующего Субъекта; в сферу каузативных предложений втягиваются конструкции, категоризирующие ситуации с несколькими каузируемыми Субъектами (Объектами); в лексической системе глаголов диверсифицируются и виды каузации, и её результаты. При этом становится очевидным, что для когнитивного процесса осмысления и означивания мира полем деятельности являются любые единицы языка и причисление категории только к лексикону или только к синтаксису неплодотворно. «Когнитивная грамматика стирает границы между языковыми подсистемами» (Ирисханова 2001, 115).

Литература

1. Бурлакова В.В. Основы структуры словосочетания в современном английском языке. – Л.: Изд-во ЛГУ, 1975.

2. Гаспаров Б.М. Язык, память, образ. Лингвистика языкового существования. – М.: Новое литературное обозрение, 1996.

3. Ирисханова О.К. О лингвокреативной деятельности человека: отглагольные имена. – М.: Изд-во ВТИИ, 2004.

4. Ковалева Л.М. Английская грамматика: предложение и слово: монография. – Иркутск, 2008.

5. КСКТ – Краткий словарь когнитивных терминов / Е.С. Кубрякова, В.З. Демьянков, Ю.Г. Панкрац, Л.Г. Лузин. – М.: Филологический факультет МГУ им. М.В. Ломоносова, 1997.

6. Кубрякова Е.С. Язык и знание: На пути получения знаний о языке: Части речи с когнитивной точки зрения. Роль языка в познании мира / Рос. академия наук. Ин-т языкознания. – М.: Языки славянской культуры, 2004.

7. Кубрякова Е.С. О семантически маркированных объектах и семантически маркированных ситуациях в языке // Концептуальное пространство языка: Сб. науч. трудов, посвященный юбилею проф. Н.Н. Болдырева. – Тамбов: Изд. ТГУ, 2005. – С. 95-101.

8. Поспелов Н.С. Сложноподчиненное предложение и его структурные типы // Вопросы языкознания. – 1959. – № 2. – С. 19-27.

9. Путнам Х. Некоторые спорные вопросы теории грамматики // Новое в лингвистике. – М.: Прогресс, 1965. – Вып. 4. – С. 66-96.

10. Русская грамматика. – М.: Наука, 1980. – Т. 1.

11. Рябцева Н.К. Язык и естественный интеллект. – М.: Академия, 2005.

12. Givón T. Prototype: Between Plato and Wittgenstein // Noun Classes and Categorization / Craig C. (ed.). – Amsterdam, 1986. – Pp. 77-102.

13. Goldberg A.E. Constructions: a New Theoretical Approach to Language // Trends in Cognitive Science. Vol. 7, № 5, May 2003. – Pp. 219-244.

14. Jackendoff R.S. Semantic Structures. – Cambridge: Mass. MIT, 1993.

15. Jackendoff R.S. Semantics and Cognition // The Handbook of Contemporary Semantic Theory / Lappin Sh. (ed).– Great Britain: Blackwell Publishers, 1997. – Pp. 539-559.

16. Lakoff G., Johnson M. Metaphors We Live By. – Chicago: The Univ. of Chicago Press, 1980.

17. Lakoff G. Women, Fire and Dangerous Things: what categories reveal about the mind. – Chicago, 1987.

18. Pinker St., Prince A. The Nature of Human Concepts: Evidence from Unusual Source // Language, Logic and Concepts: Essays in Memory of John Macnamara / Jackendoff R., Bloom P., Wynn K. (eds.). – Cambridge: A Brandford Book, the MIT Press, 2002.

19. Taylor J. Cognitive semantics and structural semantics // Historical Semantics and Cognition, ed. A. Blank & P. Koch. – Berlin: Mouton de Gruyter, 1999. – P. 17-48.