Примечания

Глава двадцать вторая ЭТРУСКИ, СИВИЛЛА, КАРФАГЕН 1. В раннюю римскую эпоху этруски жили на западе полуострова, междуУмбрией и Тирренским морем. Мнение об их малоазийском происхождении впервыевысказал Геродот, который считал прародиной этрусков Лидию (Геродот.История, I, 94). Он называет этрусков тирсенами. В египетских надписях среди"народов моря", которые в XII веке вышли из Малой Азии и Эгеиды, упомянутоплемя турша. Некоторые ученые отождествляют его с предками этрусков. Изантичных авторов только Дионисий Галикарнасский считал тирренов кореннымижителями Италии. См.: Я. Буриан, Б. Моухова. Загадочные этруски. Пер. счешск., М., 1970, с. 65 сл.; А. Немировский. Этруски в греческой литературеи историографии.-ВДИ, 1976, Э 3, с. 74 сл. 2. О значении собаки и волка в хтонических культах Востока и Грециисм.: Н. Тимофеева. Религиозно-мифологическая картина мира этрусков.Новосибирск, 1980, с. 98-99. Изображение волчицы, кормящей двух детей, былонайдено в Средней Азии. Истолкование этой фрески см.: Н. Негматов, Б.Соколовский. "Капитолийская волчица" в Таджикистане и легенды Евразии -Вкн.: "Памятники культуры". М., 1974, с. 438. 3. О манах в связи с культом мертвых в греко-римском мире см.: Фюстельде Куланж. Древняя гражданская община, с. II сл. 4. Овидий. Фасты, II, 533. Пер. Ф. Петровского. 5. Цицерон. О дивинации, II, 72. 6. Масrobius. Saturnaliа, I, 7. О связи Сатурналий с культом плодородиясм.: Дж. Фрэзер. Золотая ветвь, с. 648 сл. 7. "Сивилла неистовыми устами произносит угрюмое, неприкрашенное инеподмазанное, речь ее звучит сквозь тысячелетия, ибо она побуждаетсябожеством" (Гераклит. Фрагменты, 92). 8. Вергилий. Энеида, VI, 44-51. Пер. С. Ошерова. 9. Авл Геллий, I, 19; Дионисий Галикарнасский, IV, 72; см. Ф.Зелинский. Рим и его религия.-ЗИ, III, с. 38 сл. 10. Об обращении римлян к "книгам судеб" см. у Ливия, III, 10; V, 3,X,47, XXI, 62; XXII, 1, 9; XXIX, 10, XXXVI, 37. 11. Культы плебеев преимущественно были хтоническими иземледельческими. См.: М. Немировский Идеология и культура раннего Рима, с157. 12. I Макк 8, 1-16. Автор книги по ошибке говорит об "одном" консуле. 13. Плутарх. Нума, VIII. 14. Карфагеняне чтили несколько Ваалов (или Баалов), главным из которыхбыл Ваал-Хамон. Это имя упоминается в Библии (Песнь Песней 8, II). Теофорныеимена пунов: Ганнибал, Газдрубал и проч.-включают в себя слово "Ваал".Богиня Танит, или Раббат (Великая), носила титул "лик Ваала" и считалась какбы его женской ипостасью. Другими Ваалами были Ваал-Мелькарт и Молох. См.:Б. Тураев. История древнего Востока, т. 2, с. 271. 15. Титул суффет (судья) был общим для многих семитских народов. Так,правители домонархического Израиля назывались шофетами-судьями. 16. Масrobius. Saturnaliа, III, 9. 17. Диодор, XX, 14. 18. См.: Ш. А. Жюльен. История северной Африки. Пер. с франц М, 1962,с. 121; В. Авдиев. Пунический Карфаген в свете новейших раскопок -ВДИ, 1962,Э 3, с. 131-132. Напомним, что слово тофет как обозначение места, гдесовершались ритуальные убийства в честь Ваала-Молоха, известно по ВетхомуЗавету 4 Цар 23, 10, Ис 30, 33, Иер 7, 31-32; 19, 11-14. 19. Тертуллиан. Апология, IX. Глава двадцать третья ЭЛЛИНИЗМ В РИМЕ Италия, 204-120 гг. до н. э. Греция, взятая в плен, Победителей диких пленила. Гораций Весной 196 года общегреческие игры близ Коринфа проходили необычно.Когда зрители заняли свои места, звуки фанфар возвестили, что их ждет важноесообщение. Новость, объявленная толпе, потрясла ее-слова герольда потонули вкриках и рукоплесканиях; греки узнали, что македонское войско разбито и Римдарует городам Эллады свободу. Люди не верили своим ушам и заставили глашатая дважды повторитьрадостную весть. Наконец-то после десятков лет унижений родине Перикла иПлатона возвращено подобающее ей достоинство!.. А несколько лет спустя и сам римлянин-победитель предстал передэллинами, приятно поразив их.Они ожидали увидеть грубого генерала,косноязычного варвара, а между тем к ним вышел изящный молодой человек,прекрасно говоривший по-гречески. Он назвал себя "потомком Энея" ибескорыстным "защитником эллинской свободы". Это был важный момент в диалоге между Грецией и Римом. Отдавая грекамдань восхищения, "воин-освободитель" консул Фламинин говорил вполнеискренне. Поэтому греки не почувствовали западни, которую готовила имимперия. Хотя сам консул, как и Сципион и многие другие образованныеримляне, стал поклонником эллинской культуры, это не мешало ему повсюдурасставлять свои гарнизоны, исподволь приближая захват Греции. Освобождениеее из-под власти Македонии явилось лишь шагом к превращению Эллады в римскуюпровинцию. После напряженной и изнурительной войны с Карфагеном народ Лациумажаждал мира, но сенат настоял на вмешательстве в балканские дела. Сенат ктому времени был уже не тот, что прежде. Могущество правящей верхушкивозрастало с каждым днем. Для правительства воля нации имела уже малозначения, оно преследовало собственные цели, желая сделать Рим мировойдержавой. Последней ставкой старого Ганнибала был союз с Македонией иСелевкидами, но и эту ставку он проиграл. В 197 году Филипп V Македонскийподписал унизительные условия мира, а через семь лет при Магнесии римлянеразгромили армию Антиоха III. Союзники покинули Ганнибала, и он, чтобы непопасть в руки своих заклятых врагов, выпил чашу с ядом. После того как этот человек, именем которого римлянки пугали детей,ушел со сцены, дипломаты империи развернули кипучую деятельность. В своейсложной игре они руководствовались испытанным правилом: "Разделяй ивластвуй". Сенат старался успокоить варваров, сулил грекам независимость,выступал как друг Египта. В 168 году римляне преградили Антиоху Эпифану путьна Александрию (См. гл. XVII). Поэтому Иуда и другие Хасмонеи искали союза сРимом; они знали, что консулы готовы поддержать любых противников Антиохии.Вскоре единственными конкурентами империи остались парфянские цариМесопотамии и Ирана. Но в Риме рассчитывали, что со временем и до нихдотянутся мечи легионеров. Римская история уже перестала быть историей Италии. Кельты, испанцы,берберы, сирийцы и греки оказались под эгидой Капитолия. Победителисохраняли традиции покоренных народов. Как и Александр, они чувствовали, чтоих державе, кроме насилия, нужны какие-то иные объединяющие начала. Сами онимогли дать миру немного. Единственное, что привлекало всех,-это права,связанные с "римским гражданством", но пока жителям провинций его давалимедленно и неохотно. Естественно, что Риму пришлось ориентироваться на эллинство, в которомвидели самый удобный принцип интеграции. Как мы уже знаем, греческаякультура через этрусков и колонистов давно стала просачиваться в Италию.Когда же вторая пуническая война шла к победному исходу, эллинизм началвливаться в Рим неудержимым потоком. В кружке, который собирался у Сципиона, все греческое было признаноэталоном. В его доме эллинские художники, писатели и риторы встречалирадушный прием. Друзья прославленного полководца устраивали дискуссии встиле Сократовых бесед; они были убеждены, что наследие Греции-этосокровище, которое и может и должно обогатить Рим. Никогда вплоть доРенессанса эллинство не было в таком почете у иностранцев. Литераторы переводили Гомера на латинский язык, переделывали аттическиепьесы для римской публики, писали подражания Аристофану. Повсюду быстропрививались манеры и одежда греков. Казалось, сам гордый патриотизм римляндал трещину. Консул Фламинин был отнюдь не единственным, кто искал признаниягреков и называл себя "энейцем". Рядовые граждане республики, разумеется, мало интересовались философиейи искусством Греции. Как и еврейских "эллинистов", их прежде всего подкупалавольность нравов, раскованность греков, их остроумие, умение пожить в своеудовольствие. Богатые откупщики и негоцианты Италии проявляли любовь к Грециисвоеобразно, давая понять, что в первую очередь они- завоеватели. Римлянебеззастенчиво грабили "освобожденные" города, вывозили оттуда скульптуры,картины, ценные рукописи. За все это любители платили баснословные деньги.Когда трофеев стало не хватать, начали выписывать греческих мастеров,которые вскоре наводнили Рим в надежде заработать кусок хлеба. Их изделия исейчас составляют основную массу античных коллекций Италии. Гостиные знати иветеранов, публичные места и храмы приобретали все более эллинский вид.Аттические скульптуры и копии с них путешественник мог теперь видеть в Римеповсеместно. Греки спешили воспользоваться модой: они покидали свою обнищавшуюстрану и нанимались к римлянам в качестве учителей, слуг, скоморохов имузыкантов. В Риме на них смотрели свысока, но благодаря им происходиловрастание эллинизма в быт латинян. Вскоре сенаторы уже говорили с греческимипослами без переводчиков. Все это не могло не сказаться на религии. Как и прежде, римляне продолжали верить, что неукоснительное соблюдениеобрядов обеспечило торжество империи над всеми ее соперниками. "Религией мыпобедили мир"-эти слова Цицерона выражали общее убеждение римлян. Ссылаясьна предание об Энее, который привез в Италию статуи греческих богов, ониуверили себя, что покровительство этих богов распространилось теперь и наРим. Подтверждение тому находили в Сивиллиных книгах, а во времяГаннибаловой войны страх заставил латинян искать помощи у Олимпийцев. Послепоражения в Каннах в 216 году сенат отправил посольство-вопроситьДельфийского оракула. С тех пор святилище Аполлона внушало римлянам чувствонеподдельного уважения. Но как можно было увязать Греческую веру с исконным римским культом?Вопрос этот, как и все в Риме, решало правительство: никакой стихийностиздесь не допускали. Еще до конца войны сенат узаконил отождествление главныхбогов республики с двенадцатью эллинскими. Юпитера объявили Зевсом, Юнону-Герой, Венеру-Афродитой, Марса-Ареем; без двойников остались только Янус сВестой. Сотни малых богов составили как бы второй ряд, параллельный высшемупантеону (1). Эллинизация религии вызвала беспокойство у старозаветных людей. В сенатстали поступать петиции. "Уже не только тайно и за стенами,-говорилось вних,-покидают римские религиозные обряды, но даже в местах публичных, наплощадях и Капитолии, толпы женщин совершают жертвоприношения и воссылаютмолитвы не по обычаю отцов" (2). Это могло уже рассматриваться как уголовноепреступление. В ответ на жалобы сенат издал указ, запрещающий "приносить жертвы вобщественных и священных местах по новому и иноземному обряду". Такимспособом власти пытались ввести греко-римский культ в рамки старых традиций,не отвергая при этом новшеств в частном быту. Со своей стороны партия эллинофилов надеялась, что слияние старыхnumina с героями Гесиодовых мифов оживит латинскую религию, которая вомногом превратилась в окостеневший пережиток минувшего. Нужда в обновленииверы становилась все более неотложной. Между тем традиционная религия не удовлетворяла уже самих греков. ВРиме сначала и не заметили, что эллин смотрит с надеждой не столько наОлимп, сколько на таинственные культы Востока. Римляне хотели отблагодарить греческих богов за помощь в войне. УСивиллы они нашли указание, что пришло время перенести в "Вечный Город"кумир эллинской Богини-Матери. Заключив договор с малоазийскими греками, ониполучили разрешение взять у них черный камень почитаемый фетиш Кибелы (См.выше, гл. IX). В апреле 204 года эта святыня была вывезена из Пессинунта, погружена накорабль и через Эгейское море доставлена в Рим. Жители Малой Азии едва либыли довольны этим, но их уверили, что сама богиня высказала желаниеотправиться в столицу победителей. У входа в гавань процессию встретила празднично одетая толпа. В Остию, где Тиберин, разделив свои надвое воды, может свободно бежать, в море открытое вплыв, Всадники все и сенат величавый с толпой вперемешку встретить приходят ладью к устьям тирренской реки. Вместе с ними идут их матери, дочки, невестки, также и девы, каким вверен священный огонь, Сил не щадя, за причальный канат ухватились мужчины, лишь чужеземный корабль против теченья пошел (3). Римляне воображали, что приняли к себе эллинскую Матерь богов, на самомже деле в их город вошла первая восточная богиня, прибытие которой возвещалоблизость вторжения азиатских культов в Италию. Жрецы Кибелы, оскопленные галлы, ничем не напоминали римских фламинов;их танец и внешний вид должны были поразить толпу. Воют сопутники, визгнеистовый флейты несется, и под обмякшей рукой бубны тугие гудят... Во времена Нумы такие сценыедва ли были возможны. Однако теперь народ готов был мириться с причудливымслужением иноземной богине. Ведь Кибела помогла республике одолеть врага, иза нее ходатайствовала ее соотечественница Сивилла. Отныне Рим будетобращаться к любым богам, чтобы найти наконец своего Бога. Прошло немного времени, и латинянам с их серьезностью в делах культапришлось убедиться, что греки не способны укрепить римскую республику и чтоони относятся к своей религии довольно легкомысленно. Светский дух лишилмифологию греков мистического ореола, а философы, хотя и пытались спасти ее,сеяли немалый соблазн, и постепенно скептицизм стал заражать само римскоеобщество. В театрах ставили комедии, где о богах говорили без всякого пиетета.Сатирик Плавт порой выражался о них так, что любой гражданин за такоеоскорбление подал бы в суд. Поэт Невий, например, был выслан за выпадыпротив Сципиона, и книги его были запрещены; по отношению же к богам, как нистранно, проявляли меньшую щепетильность. Правда, писатели-насмешникизаверяли, что они не касаются национальной религии, но это было лишь пустойотговоркой. Невежественная толпа проникается пошлым вольнодумством так же легко,как и суевериями. Поэтому выходки комедиантов не вызывали протестов, а,напротив, даже срывали аплодисменты. Не задевая культовых порядков государства, в Риме любой человек могговорить о богах что угодно. Если Плавт обнаруживал полное равнодушие крелигии, то другой известный писатель, Энний, уже прямо заявлял о своихсомнениях и проповедовал идеи Эвгемера (См. выше, гл. V). Он издевался надпрорицателями, которые выпрашивают копейку у тех, кому сулят горы золота иудачу. Почва для религиозного кризиса была готова уже давно. К нему неизбежновел сам характер римского благочестия, лишенного глубины и не осмысленногобогословски. В то же время трезвое латинское здравомыслие легко впитывалогреческий рационализм. Даже пресловутые "обычаи предков" перестали быть неприкосновеннойсвятыней. Так, во время войны с Карфагеном один адмирал оскорбил авгуров,заявивших, что священные птицы не желают пить и тем подать знак кнаступлению. Полководец велел бросить птиц в море, говоря: "Там-то они, покрайней мере, напьются". Исполнение обрядов, и без того механическое,потеряло всякий смысл. Над ними подтрунивали сами жрецы. Катон сетовал, чтодва гаруспика, совершая гадание, боятся взглянуть друг на друга, чтобы нерассмеяться. Рост вольнодумства сопровождался ослаблением старинных нравственныхустоев. Перемены в образе жизни сильно повлияли на характер римлян. Навсегдапрошли времена, когда послы царя Пирра могли застать римского генерала вдеревне за приготовлением похлебки из репы. Побывав в Карфагене, Коринфе иПергаме и насмотревшись на заморскую роскошь, люди не желали больше жить,как их отцы; они полюбили комфорт, изысканный стол, увеселения. А здороваякрестьянская мораль и спартанские привычки прежних поколений забывались. Войны снизили цены на рабов. Их было теперь много не только в рудникахи на стройках, но и на полях. Труд стал казаться презренным занятием,достойным лишь невольника. Знатная молодежь предавалась праздности,устраивала кутежи с музыкантами, певицами и дорогими винами, соперничала вовсевозможных пороках, к которым Рим прежде питал отвращение. Исчезлахваленая римская честность: политики стали вероломными, воины помышлялибольше всего о грабежах, купцы не брезговали ничем ради наживы. Интригивокруг наследства, тяжбы, подкупы, отравления наполняют летописи многихримских семейств. Это не могло не вызвать реакции у тех, кто сохранил здоровоенравственное чутье. Однако их законная тревога привела к вспышкенационализма. Блюстители старины, своего рода "латинские хасиды", во всемвинили греков и считали, что они растлевают нацию. Главой этойконсервативной партии был богатый землевладелец Марк Катон (234-149). ГеройГаннибаловой войны, непримиримый враг Сципиона и graeculi (эллинофилов), онсделал борьбу с роскошью и иноземными модами программой всей своей жизни. Занимая важные государственные посты, Катон неизменно выступал противлегкомыслия и расслабленности молодого поколения. Он доказывал сенаторам,что наслаждения дурно влияют на людей, что они-"величайшая приманка,влекущая ко злу". Он обрушивался на Сципиона, говоря, что тот "губитистинную римскую простоту, ибо воины, не зная нужды ни в чем, привыкают кудовольствиям и изнеженности" (4). Почитателей Греции Катон клеймил какизменников, а в греках видел источник заразы. Катон хотел учить не только словом, но и делом. С юных лет он избралдля себя правилом "умеренность и простоту". В семейном кругу он хранилдомостроевские порядки; живя в имении, он трудился с раннего утра, "охотнодовольствуясь нехитрым обедом, холодным завтраком, дешевой одеждой и простымжилищем". Даже от военных трофеев он торопился избавиться как от ненужногохлама. Простой народ уважал Катона за бескорыстие и честность, аристократы жесчитали его деспотом и скрягой. Бережливость этого рачительного хозяинавызывала насмешки. Надо сказать, что практицизм Катона делал егобезжалостным рабовладельцем. Он относился к невольникам как к скоту, а когдаони старели-продавал, заявляя, что ему нужны не дармоеды, а крепкие конюхи иволопасы. "Рабы,-по мнению Катона,-должны либо работать либо спать". Словом, этот "рыжий, голубоглазый и злой человек", как называли Катонасатирики, представлял собой чистый тип римского фермера старого закала. Ихотя он понимал, что без образования молодежи не обойтись, и писал книги длясына, он во всем старался подчеркнуть свое презрение к иностранной культуре.Катон долго отказывался учить греческий язык, а овладев им, употреблял егокрайне редко. Решив повернуть время вспять, Катон выискивал любой повод, чтобынанести удар эллинистам. Он крайне неохотно признавал ценности греческойкультуры. Всех врачей, например, он считал отравителями лишь потому, что онибыли греками. Катон добился ухода Сципиона с политической сцены. Нонаибольшего успеха его партия достигла во время процессов над приверженцамиДионисова культа. Надо сказать, что Рим той эпохи отличался не только ростомвольнодумства. Брожение умов привело к настоящему взрыву суеверий. В Италиипоявились толпы кудесников и халдейских магов. Их ремесло пользовалосьогромным спросом. После войны в Городе все чаще стали говорить о тайных обществах. Поночам жителей Рима будили завывания и крики: то спускались по Авентинскомухолму вереницы поклонников Вакха-Диониса. Вначале их сборища не вызывалиособых опасений. Жрецы Кибелы уже приучили римлян к странным обрядам, акульт Диониса был занесен в Рим давно, еще при этрусках. Дурным моглоказаться лишь нарушение запрета справлять обряды по иноземному образцу. Нона эту вольность смотрели пока сквозь пальцы. Буря, по свидетельству Ливия, разразилась после скандала в семьенекоего Эбуция. Этот юноша донес консулам, что отчим заманивает его в сектуBachanalia. Ссылаясь на слова своей возлюбленной, он уверял, что насобраниях вакхантов происходят всяческие непотребства. Легко вообразить, как торжествовал при этом известии Катон.Грекоманство наконец изобличило себя! Сам Катон в этом деле предпочелостаться в тени, но его сторонники забили тревогу (5). Начались первыеаресты. Во время допросов выяснилось, что на ночные радения ходят знатныедамы и дочери из почтенных семейств. Они признались, что девизВакханалий-"Не считать ничего непристойным" (6). Сенаторы пришли в ужас,каждый трепетал за своих домашних. Было решено принять самые крутые меры,чтобы пресечь позорное явление. Один из сенаторов выступил с речью, в которой обрисовал размерыопасности. "Что Вакханалии,-говорил он,-давно уже существуют по всей Италии,а теперь по Городу даже во многих местах, вы знали не по слухам только". Поего словам, вакханты бесчестят юношей и девушек, совращают молодежь и "злоежедневно и неприметно распространяется". Оно уже превратилось в "опасностьдля благосостояния государства". Страх усилил подозрительность: любые общественные беды отцы города былиготовы теперь объяснять происками сектантов. На них сваливали все случаиотравлений, поджогов и беспорядков. Эбуций был щедро вознагражден, и каждому добровольному доносчику былаобещана значительная премия. Ежедневно хватали новые группы лиц. Всего подстражей оказалось около семи тысяч римлян. Цифра поистине огромная! 7 октября 186 года власти издали указ, запрещающий Вакханалии. Самкульт Диониса не отменили, но поставили его под строгий контроль. Дляцеремоний в честь Вакха имело право собираться не более пяти человек. Насколько основательны были обвинения, выдвинутые против вакхантов?Ведь жертвой подобных же наветов были и иудеи, и христиане, а все нашиисточники принадлежат противникам дионисизма. Ливий уверяет, что ночныепроцессии и обряды кончались пьяными оргиями и повальным развратом. Текстэдикта, подлинник которого был найден в Калабрии, ничего не говорит об этом(7). Известно к тому же, что дионисизм был еще раньше реформирован Мелампоми орфиками. Разнузданность его первых проявлений в Греции давно исчезла (См.т. IV, гл. IV, V). Из допросов вакхантов явствует, что они относились к своим собраниямкак к мистериальным действам. Перед началом праздников блюли чистоту,воздержание и давали клятву хранить тайны посвящения. Уже это одно говоритпротив обвинителей. Вакханты не запрещали участвовать в своих обрядах и рабам, что моглоособенно насторожить сенат. Время было неспокойное. Незадолго до процессовпроизошли беспорядки среди невольников Этрурии и Апулии. Реальной считалиугрозу восстания среди покоренных греков Юга. Не исключено, что завакхическими мистериями крылись политические заговоры; именно как заговор иквалифицировал их сенат. Правители Рима боялись, что "клятвенные союзы иночные собрания поведут к какому-нибудь тайному и коварному преступлению". Эти слова выясняют политическую подоплеку репрессий (8). Но, с другойстороны, вполне возможно, что находились и такие лица, которые искали вВакханалиях не мистического или гражданского освобождения, а способаиспытать острые ощущения. У многих римлян дионисический экстаз могдействительно превращаться в сексуальный разгул. Сами обряды,символизировавшие смерть и воскресение Вакха, должны были действоватьвозбуждающе. "Мужчины прорицали, как безумные, исступленно потрясая телом,благородные дамы в костюмах вакханок с развевающимися волосами сбегали сгорящими факелами к Тибру..." Итак, все вместе: страх перед заговорами и тайными союзами и боязньнравственного разложения-привело к судебным процессам, на которых выносилиськрайне жестокие приговоры. Глава Вакханалий был брошен в тюрьму.По-видимому, адвокаты сумели спасти его от смерти, но большинство обвиняемыхбыло казнено. За исключением Антиоховых гонений в Иудее, это было самоемассовое преследование инакомыслящих в ту эпоху. Римом дело не ограничилось. Консулы лично объезжали Италию, повсюдуистребляя очаги Вакханалий. На подавление их были даже брошены войска.Несколько лет волна ужаса катилась по стране. В результате культ Вакха был надолго вырван из римской почвы. Некоторые историки строили догадки о роли пифагорейцев в дионисическихобществах. Не исключено, что члены этих сект действительно вынашивали планыполитических и религиозных реформ в духе Пифагора. В связи с этим любопытензагадочный эпизод, имевший место в Риме через пять лет после расправы надвакхантами. В 181 году на участке некоего Теренция был случайно обнаружен древнийсклеп (9). Согласно надписи, он якобы принадлежал самому Нуме Помпилию. Вгробнице нашли манускрипты на латинском и греческом языках. Теренций решил,что это документы чрезвычайной важности, хотя выглядели они подозрительноновыми. Греческий язык не смутил владельца, так как тогда уже многиесчитали, что Нума был учеником Пифагора. Находка получила хождение и в конце концов попала в руки претораЦетилия, сторонника Катона. Он прочел свитки и пришел к выводу, что авторих, кто бы он ни был, ставил своей целью "ниспровержение существующейрелигии", а поэтому "Книги Нумы" следует истребить (10). Их передалитрибунам, а трибуны- сенату. Выслушав Цетилия, а также ознакомившись стекстами, сенаторы постановили: рукописи, как "не подлежащие ни чтению, нисохранению", публично сжечь, а владельцу их возместить убытки. Теренцийотказался от денег, и свитки были преданы огню. Чтобы пресечь слухи, было объявлено, что в "Книгах Нумы" нет ничегодостойного внимания и записаны лишь "незначительные основысвященнодействий". Таким образом, содержание рукописей осталось тайной и для большинстваримлян, и для последующих поколений. Впоследствии не раз выдвигали гипотезу,что в свитках псевдо-Нумы содержался проект преобразования римской религии.Доказать правоту этого мнения трудно(11). Во всяком случае, мысльсфабриковать подложные писания скорее всего могла исходить от греков илиэллинофилов. Сожжение находки Теренция и гонения на вакхантов явились кульминациейполитики Катона. Однако на этом борьба с греческим влиянием не кончилась. В Риме с некоторых пор стали живо интересоваться философией, особенно вкругах, близких к Сципионам. Катона это беспокоило: ведь родиной"любомудрия" была Греция. Дважды, в 173 и 161 годах, консерваторам удавалосьнастоять на высылке из Рима афинских риторов и философов-эпикурейцев (12).Но философия продолжала стучаться в ворота "Вечного Города". В 155 году в столицу приехал глава Академии Карнеад (213- 129), но ужене как свободный учитель, а в качестве посла; поэтому просто выставить егобыло невозможно. В те годы академики стали уже скорее учениками Пиррона, нежелиправоверными адептами Платона. Они считали, что разум не способен дать ниодного надежного доказательства, что все мнения людей построены навероятностных гипотезах. В частности, рациональным путем нельзя ниподтвердить, ни опровергнуть веры в богов (13). Карнеад взялся прочесть римской молодежи цикл лекций. Он развил передслушателями системы Платона и Аристотеля, а на следующий день подверг ихкритике. Он говорил в защиту справедливости, а затем с таким же жаром сталвыступать против нее. Римские юноши вряд ли могли проникнуть во все изгибымысли афинянина, но им импонировало его интеллектуальное разрушительство.Один слушатель, хотя и признался, что не понял, каковы на самом деле взглядыфилософа, тщательно записывал его выступления. Катон встретился с послом, выслушал его и вынес из этой беседы самоенеблагоприятное впечатление. Он и раньше видел в философии школубеспринципности и называл Сократа "пустомелей, который пытался заморочитьголовы гражданам и захватить власть" (14). Теперь старик был уверен, чтоготовится новое посягательство на Рим. Люди, для которых нет ничегонезыблемого,- плохие советчики подрастающему поколению. Явившись в сенат, Катон посоветовал немедля решить афинские дела, чтобыКарнеад со своей свитой быстрее вернулся домой и там "вел бы ученые беседы сдетьми эллинов, а римская молодежь по-прежнему внимала бы законам и властям"(15). Итак, противники эллинизации выиграли еще один бой. Но на самом деле ихборьба была безнадежна. Это видно хотя бы из того, что сам Катон не склонедней вынужден был засесть за Демосфена и читать греческие книги. Можно былоизгнать из Рима двух-трех философов, но совсем преградить греческой мыслидорогу к нему было невозможно. Раз начавшись, процесс эллинизации сталнеобратимым. Следует сказать, что не только римляне увлекались Элладой; со своейстороны и многие греки восхищались Римом. Историк Полибий, который прибылтуда в 166 году, пришел в восторг от латинского государственного строя. Онзаявил, что Рим сумел соединить элементы монархии, демократии иаристократического правления "равномерно и правильно" (16). Этот синтез, помнению Полибия, и дал республике такую удивительную устойчивость и силу.Покорение Греции и других стран Римом есть проявление верховного мировогозакона. "Судьба,-говорил Полибий,никогда не совершала ничего подобного и недавала такого свидетельства своей мощи" (17). Панегирики писателя смягчилидаже непреклонного Катона и примирили его с греками. Полибий готов был забыть все несправедливости Рима по отношению к егородине. Сам попав в Италию заложником, историк был свидетелем того, какримляне в 146 году окончательно присоединили Элладу. Но это не поколебалоПолибия. Он признавал за Римом правоту, подобно тому как в XIX веке Гегельсчел судьбоносной победу Наполеона над Германией. Полибий лишь добивался отримлян более гуманного отношения к побежденным. Между тем, отмечая положительные стороны латинской конституции, историкмало обращал внимания на недуги, которые уже стали расшатывать империю. В том же году, что и Греция, пал Карфаген-столицу пунов стерли с лицаземли. Но быть владыкой мира оказалось нелегкой задачей. Риму нужно былодержать в повиновении целые страны и народы, а это влекло за собой усилениевласти военачальников и администраторов. В их руках сосредоточились огромныепоместья - латифундии. Вытесненные со своих полей крестьяне шли в Рим, где они превращались впраздный пролетариат. С каждым днем увеличивалось число рабов. В иных местахих становилось едва ли не больше, чем граждан. В 40-х и 30-х годах вспыхнуливосстания невольников в Сицилии и других областях. Их жестоко подавили,однако куда опаснее становилась революция, назревавшая изнутри. Внук Сципиона Африканского Тиберий Гракх одним из первых осознал всюбедственность положения Города, наполненного безработными. "Даже у лесныхзверей,-говорил он,-имеются логовища; граждане же, сражавшиеся за честьгосударства, не знают, где приклонить голову. У них не осталось ничего,кроме воздуха и света" (18). Обнищавший пролетариат стал немезидой империи. Чтобы предотвратитьмятежи, сенат и военные должны были постоянно снабжать даровымпродовольствием обитателей трущоб. В Риме создалась накаленная атмосфера,которой там прежде никогда не знали. Гордые победами отечества, пролетарии иразорившийся плебс считали себя вправе требовать от властей "хлеба изрелищ". Уступки, в свою очередь, лишь поощряли беззаботность исамоуверенность толпы. На площадях часто звучала песня: Долой заботы итревоги! Республика должна нас содержать! Цирковые представления и боигладиаторов превратились в кровавую страсть римлян. Правительстворассчитывало отводить в это русло агрессивность масс, давая в амфитеатревыход народным страстям. Но, разумеется, далеко не всегда можно было утихомирить безработных.Народные собрания нередко выливались в драки и поножовщину. Кроме плебса ирабов, постоянным источником тревоги были италийцы и жители провинций,которые настойчиво добивались римского гражданства. Тиберий Гракх и его брат, пытаясь разрешить все эти проблемы, впервые вРиме создали политическую партию. На митингах они обращались прямо к народу,обещая вернуть пролетариям их землю, а "союзникам"-даровать права граждан.Но замыслы Гракхов натолкнулись на отпор алчной олигархии. Плебс не сумелподдержать своих заступников, и трибуны были убиты главарями аристократов. Римлян по-прежнему продолжали кормить обещаниями и подачками. Кризисзатягивался. Надвигались годы переворотов, гражданских войн и диктатуры. Завласть над народами Риму, как и каждой империи, приходилось платить дорогойценой...