II Война

Когда мне было 4 года, отца посадили (предварительно исключив из партии). Мы занимали одну комнату в коммуналке, и наш сосед, некий поэт по фамилии Долин, написал на отца донос. Фантазия поэта ограничилась сообщением, что отец польский шпион, и что он в Мытищах собирал вооружённый дрекольями отряд, с которым собирался штурмовать Кремль. Но репрессии шли на убыль, поэтому отцу дали всего 5 лет по ст. 58 за АСА (антисоветскую агитацию), и маму, к счастью, не посадили, а комнату поэту не отдали. Поэтому он всегда ходил угрюмый, и его все наши соседи по коммуналке сторонились.

Мать работала машинисткой, и жили мы очень бедно. Все мои детские годы я ходил в детский сад, а летом ездил в разные пионерлагеря, которые ненавидел. Первое моё яркое детское впечатление — начало войны. Я, как обычно, пришёл к бабушке и мы все пошли в бомбоубежище, спасаясь от бомбёжки. Но бомба попала в театр и разрушила дом напротив по Большому Николопесковскому переулку. Нас засыпало, а мой дядя Осип погиб. С того времени я ненавижу все праздники, фильмы, воспоминания про войну. Но ночь, самолёты над Москвой, прожекторы, аэростаты в ночном небе я помню, как сегодня.

Мы были эвакуированы в г. Ижевск. Там я пошёл в школу и проучился два года. Жили мы в одной комнатушке всемером. Учиться музыке в таких условиях было невозможно. Но мама пошла работать секретарём в музыкальную школу. Оттуда я помню своё первое музыкальное впечатление — это когда детский хор разучивал песню «Со вьюном я хожу». Меня поразило, что одни голоса начали петь мотив, а другие голоса вступили с опозданием и начали петь тот же мотив (это называется канон), а получилось очень складно.

Через два года мы вернулись в Москву. Это был 1943 год. Мама устроилась работать в музыкальной школе, и меня тоже попыталась приспособить учиться. Мне было уже 9 лет, учительница была строгая и сухая. Помню, что она всем ставила в пример очень дисциплинированную девочку Наташу Машинскую, которая бегло перебирала пальчиками по роялю. Мне это очень не нравилось. Пришёл методист по фамилии Клячко. Он посмотрел на мои руки и сказал, что пианист из меня не выйдет. «Ну и ладно», — подумал я. Занятия вскоре прекратились, однако ноты я выучил. Никогда бы не подумал, что через 10 лет мне это понадобится. В школе у меня появился друг — Витя Маренков. Мы часто прогуливали школу и катались на «колбасе» — трамвайном буфере. Однажды я пошёл в школу, а он поехал на колбасе, сорвался и погиб. Гроб, в котором лежал мой друг, был моей первой встречей со смертью. Потом я ещё долго боялся ходить один в тёмном подъезде.