IV Музыка

В институте я учился без особого увлечения. Однако замечательные учёные — профессор математики Цубербиллер, химик Преображенский, физик Сыркин — произвели впечатление. Это была большая наука, и она развивала мозг, строила структурное мышление. Такие предметы, как «процессы и аппараты», физическая химия, сопромат требовали предельного интеллектуального напряжения. В какой-то степени помогла шахматная выучка. К тому времени я был кандидатом в мастера — тогда это было немало, учитывая, что гроссмейстеров было всего 14, а не 500, как сегодня. Все пять лет учёбы в институте я был чемпионом. Но на третьем курсе случились два события в моей жизни.

В 1954 году после 18 лет репрессий вернулся мой отец. Он вернулся как «фитиль», «доходяга» — т. е. как умирающий, а не как реабилитированный.

Реабилитация пришла через два года. Но это не улучшило наших условий, потому что перед арестом его исключили из партии. Если бы его восстановили, тогда бы нам дали квартиру и многие льготы. Но отец категорически отказался восстанавливаться в партии, и мы так и продолжали жить в той же комнате в коммуналке, только здоровье отца было совсем плохим — в Кежемском леспромхозе ему на ногу упал древесный ствол, и он почти не мог ходить. Я далеко не всё понимал о политической жизни в стране, но отчётливо помню, что самое острое чувство счастья я испытал в день смерти Сталина, хотя сам себе объяснить этого не мог.

Второе событие было абсолютно бытовым — наши соседи, которых мы очень любили, выдавали свою дочь Нину Савостьянову замуж. Места для супружеского ложа не было, а в их комнате стояло пианино. Это пианино переехало в нашу комнату, что привело к фантастическому взрыву — я начал играть по 12 часов в день, быстро вспомнив ноты, которые выучил 10 лет назад. И сразу же стал сочинять музыку, которую без особого труда записывал в нотных тетрадях для детей. Последствие было очевидным — меня вскоре исключили из института. Отец повёл себя очень правильно. Он объяснил, что мне, исключённому студенту, светит только армия, а совсем не музыка. Он взял с меня слово, что я буду заниматься музыкой только после того, как улажу все институтские дела. После этого он пошёл к ректору института, и тот из уважения к отцу, как к репрессированному, разрешил мне в виде исключения условно сдать экзамены за I семестр. Условия были такие: если сдам экзамены, я буду восстановлен.

Для меня это было трагедией — мечтам о сочинении музыки пришёл конец. Как подлинно романтическая натура, я вспомнил пушкинского «Моцарта и Сальери». Там композитор Сальери рассказывает:

«Я жёг мой труд и холодно смотрел,

Как мысль моя и звуки, мной рожденны,

Пылая, с лёгким дымом исчезали».

Но, очевидно, бытовые условия Сальери были получше моих. Когда я стал жечь свои сочинения, повалил дым. А напротив дома № 17 по Пречистенке находится Главное пожарное управление г. Москвы. Я представил, как пожарные вламываются в нашу квартиру, и залил пожар из чайника. Так печально закончился первый раунд моей схватки с судьбой. Впрочем, многие мелодии вспомнились спустя много лет. Но я убедился, что рукописи всё-таки горят. Или нет?

Заниматься музыкой я стал, но не так безумно. Я покупал ноты, в том числе сложные партитуры, и разбирал их, как умел. Как все, ездил на практику, на сборы в военные лагеря. Практика проходила на Московском шинном заводе. Там я подрабатывал вальцовщиком — месил резиновую массу на стальных валках. Там же, в заводской редколлегии, познакомился с редактором Мишей Долинским. Сначала мы с ним просто играли в шахматы, потом подружились на всю жизнь, и он сыграл свою роль в моей композиторской судьбе. После военных лагерей я вернулся, нагруженный хлорацетофеноловыми гранатами, взрывпакетами и прочими военно-техническими игрушками. Однажды нашу компанию — меня, Женю Фельдта, Алика Романова и Леса Берёзова пригласили на новый год в дом поэта Льва Ошанина. Там мы познакомились с его дочерью Татьяной и её подругой Галей Васильевой. Мне выпал жребий преподнести Гале сюрприз. Недолго думая, я приклеил взрывпакет к старой гитаре так, чтобы фитиль выходил наружу. Наш поэт Алик написал в стихах инструкцию, суть которой была в том, что фитиль нужно поджечь. Галя подожгла фитиль, гитара взорвалась, струны повисли на люстре, а квартира окуталась чёрным пороховым дымом. Слава богу, все остались живы и здоровы, однако хозяевам пришлось делать ремонт. Больше нас туда не приглашали.