Эталонный текст

Ж. Делез, Ф. Гваттари

Трактат о номадологии

<...> Следует противопоставить две научные модели - Компарс и Диспарс. Компарс - правовая или правомочная модель, ее использует наука королей. Поиск правовых норм означает выделение инвариантов, даже если инвариант - отношение между переменными (уравнение). В этом смысл гилеоморфизма принципа, утверждающего переменность материи и постоян­ство формы. Диспарс - принцип науки кочевников - противопоставляет скорее не материю и форму, а материал и силу. Здесь речь идет не о выделе­нии инварианта в ряду переменных, а о приведении самих переменных в состояние непрерывной вариации. Уравнение возможно здесь только как уравнивание - временное равновесие переменных, несводимое к алгебраической форме и неотделимое от процесса вариации. Оно выделяет индивидуальные моменты и особенности материи, а не всеобщие «формы». Индивидуаль­ность возникает здесь как событие, происходящее здесь - и - теперь, а не как «предмет», состоящий из материи и формы.

Гладкое пространство кочевников - это пространство минимальных расстояний: однородными являются только бесконечно близкие точки. Это пространство контакта, индивидуальных событий контакта, пространство ско­рее тактильное, чела визуальное, в противоположность расчерченному про­странству Эвклида. Гладкое пространство не знает каналов и тропинок. Это гетерогенное позе соответствует особому типу множеств - децентрированным ризоматическим множествам, которые не размечают занимаемое ими пространство. Это пространство можно эксплуатировать, только путешествуя по нему. Его нельзя наблюдать со стороны, как евклидово пространство; ско­рее оно напоминает звуковую или цветовую гамму.

Один тип наук основывается на воспроизведении, другой - на движении. Репродукция, индукция, дедукция это методы науки королей. Они трактуют пространство и время как переменные, чей инвариант выражает управляю­щий ими Закон: если наблюдается постоянный эффект или если между переменными причины и эффекта существует постоянное отношение, то в услови­ях расчерченного пространства эффект должен регулярно воспроизводиться. Репродукция предполагает сохранение инварианта, сохранение внешней точки зрения по отношению к объекту наблюдения: наблюдать прилив, стоя на бере­гу. Движение путешественника - это нечто другое: мы не стоим на берегу, наблюдая за течением реки, однонаправленным и разделенным на струи, а сами несемся в клубящемся потоке, сами вовлечены в процесс вариации.

Пример пешеходной науки - первобытная металлургия, уподобляющая кузнеца кочевнику. Существует тип ученого-бродяги, с которым ученые государства постоянно борются, ассимилируют его или же включают в правовую систему науки, уделяя в ней второстепенную «клеточку». Соединить мышление с движением вовне, придать ему силу этого движения, короче гово­ря, превратить мышление в машину войны - это удивительное предприятие затеял Ницше, разработавший точные методы этой войны.

Кочевник обладает территорией, передвигается постоянными маршрутами, движется от одного пункта к другому, не пропуская ни одного из них (водопой, место отдыха, место сбора и т.д.). Однако следует разобраться, что является в жизни кочевника основным и что - производным. Во-первых, если даже пункты очерчивают маршрут, они сами-г принадлежат этому маршруту, тогда как для оседлого жителя пункты задают маршрут. Водопой, например, может быть пропущен, поскольку каждый пункт - это место перехода, промежуточное звено, «реле». Путь всегда проходит между двумя точками, но это «движение – между - двумя» приобретает самостоятельность и внутреннюю цель­ность. Жизнь кочевника - это интермеццо. Кочевник не то же самое, что мигрант: мигрант всегда перемещается из одного пункта в другой, даже если этот последующий пункт еще ему неизвестен. Кочевник же движется из одно­го пункта в другой только в силу фактической необходимости - в силу смеж­ности этил пунктов на трассе, пункты - это связки его пути.

Во-вторых, хотя маршрут кочевника может проходить по обычным доро­гам, это не та дорога, которую знают оседлые народы. Та дорога целит замкнутое пространство, предоставляя каждому определенную часть этого пространства, и обеспечивает связь частей. Маршрут кочевника - полная про­тивоположность дороги: он делит людей (или животных) в открытом пространстве ­ не очерченном и несвязном.

В-третьих, существует разница между двумя типами пространства. Пространство оседлых народов очерчено стенами, границами и дорогами. Кочевники населяют гладкое пространство, метки которого сдвигаются вме­сте с трассой. Так с неописуемым звуком сдвигаются в пустыне песчаные плиты... Кочевник обживает гладкое пространство, присваивает себе это пространство в этом и состоит его территориальный принцип. Было бы ошибочно определить кочевника через понятие движения. Тойнби совершенно прав, говоря, что кочевник, скорее тот, кто не движется. Мигрант - это беглец, покидающий местность, когда она исчерпала свои ресурсы. Кочев­ник никуда не бежит, не хочет бежать: он срастается с этим гладким пространством, где лес редеет, а пустыня или степь разрастается.

Кочевник, очевидно, движется, но движется сидя; он сидит всегда, когда движется (бедуин в галопе сидит, подвернув под себя ступни ног). Кочевник умеет ждать, он бесконечно терпелив. Неподвижность и скорость, оцепене­ние и порывистость, «стационарный процесс», неподвижность как процесс -­ эти черты Клейста в полной мере характеризуют и кочевника.

Следует различать скорость и движение. Движение может быть очень быс­трым, но оно не становится от этого скоростью. Скорость не исключает замедленности или даже неподвижности. Движение экстенсивно, скорость интенсивна. Движение - относительная характеристика тела, принимаемого как «целое», тела, которое перемещается из одного пункта в другой. Ско­рость, наоборот, это абсолютная характеристика тела, отдельные части кото­рого (атомы) заполняют гладкое пространство наподобие вихря (воронки) и могут появиться в любом пункте. (Таким образом, очевидно, и совершались духовные путешествия без относительного движения, не сходя с места, интенсивно). В качестве итога скажем условно: только кочевник владеет абсолютным движением или скоростью; круговое движение - свойство его военной машины.

Именно в этом смысле кочевник не владеет земельными участками и до­рогами, хотя вполне очевидно, что он ими владеет. Если можно назвать кочевника в полном смысле слова детерриториализованным, то именно потому, что, детерриториализация осуществляется не после, как у мигранта, и не посредством, как у оседлого жителя ­(связь которого с землей всегда опосредована чем-то иным - правами собственности, аппаратом власти...). Связь кочевника с землёй создаст именно детерриториализация, даже если в результате кочев­ник приобретает земельную территорию. Земля сама перестаёт быть землей, становится просто почвой, oпорой под ногами. Она детерриториализуется не целостным относительным движением, а лишь в отдельных местах - именно там, где лес отступает и где рождается степь и пустыня. <...> Там, где возника­ет гладкое пространство, где оно растет и ширится во всех направлениях, там появляется и кочевник. Он срастается с этим пространством и сам его расши­ряет: кочевник порождает пустыню в той же степени, в какой порожден ею.

Песчаная пустыня содержит не только стационарные участки раститель­ности (оазисы), но и подвижную ризоматическую растительность, связанную с картиной осадков и определяющую направления кочевок. Песчаная и ледя­ная пустыня - пространства одного типа: ни одна линия не отделяет земли от неба, нет ни перспективы, ни контура, видимость ограничена. И при этом существует развитая топология, основанная не на пунктах и ориентирах, а на комплексных ситуативных приметах (ветер, волнистость снега или песка, звуки - свист песка или потрескивания льда, фактура - качество поверхности на ощупь). Это пространство воспринимается на слух и на ощупь - его можно скорее ухватить, чем увидеть.

Отличительная черта гладких пространств - корневищ --- переменная кар­тография, изменчивость и разнонаправленность. Расчерченное пространство является целостно-релятивным: оно имеет определенный набор частей и общую постоянную ориентацию. Кочевник не принадлежит этой целостной релятивности, в которой движение соотносится с пунктами. Скорее он пребывает в абсолютной локальности - абсолютное пребывает в локальном - и несводимости здесь – и - теперь: пустыня, степь, лед, море.

Ж. Делез, Ф. Гваттари. Трактат о номадологии /

Пер. В Мерлина // Новый круг:Междунар. Лит.-филос. Журн. Киев, 1992. №2. С. 185-187.

Список рекомендуемой литературы

Барт Р. От науки к литературе // Избр. Работы. М., 1989.

Витгейнштейн Л. Логико-философский трактат // Философские работы. М., 1994.

Декарт Р. Первоначала философии // Соч. М.., Т. 1.

Делез Ж., Гваттари Ф. Трактат о номадологии // Новый круг. 1992. №2. Киев.

Кант И. Предполагаемое начало человеческой истории. Конец всего сущего //Трактаты и письма. М., 1980.

Котелевский Д. В. К возможности определения характера философского произведения как классического или постклассического // Социемы. 1997. №6. Екатеринбург.

Ламетри Ж. Человек-машина. Человек-растение // Соч. М., 1983.

Лейбниц Г. В. Рассуждения о метафизике. Монадология. // Соч. М., 1980. Т. 1.

Рикер П. Какого рода высказывания могут принадлежать философам // О человеческом в человеке. М., 1991.

Руссо Ж.-Ж. Трактаты. М., 1969.

Соловьев Вл. Теоретическая философия // Соч. М., 1988. Т. 1.

Харитонов В. В. Возможности произведения: к поэтики философского текста. Екатеринбург, 1996.

Эрн В. Ф. Исходный пункт теоретической философии // Соч. М., 1991.

Юм Д. Трактат о человеческой природе. М., 1995. Т. 1-2.

Глава VI

Эссе

Вопросы, которые возникают при рассмотрении жанра эссе как жанра философского, бесконечно множатся: почему философы обра­щаются к этому жанру? Каким образом философия находит себя в этом жанре? Чем отличается философское эссе от эссе, например, литературного или исторического? И т.д. Чтобы попытаться отве­тить на эти и другие вопросы, пожалуй, следует обрисовать какие-то специфические черты эссе как жанра вообще. И коль скоро, по М. Бах­тину, «жанр живет настоящим, но всегда помнит свое прошлое, свое начало»¹, обратимся и мы к истории этого жанра.

Истоки эссе можно найти в живой человеческой речи, так как эссе строится, прежде всего, по типу свободных размышлений, а разно­образие тематики предоставляет большую возможность для свобод­ного сочетания тем, ассоциаций, метафор. Это и придает эссе естественность и непринужденность, свойственные человеческой речи. Некоторые исследователи к эссеистическому жанру относят в пер­вую очередь сочинения, где главная позиция - это позиция автор­ская. Другие видят сходство эссе с такой жанровой линией, как «мениппея». В русле ее находятся отчасти «Метаморфозы» Апулея, «Сатирикон» Петрония. Характеризуя эту жанровую линию, В.Кожи­нов приводит слова М.Бахтина: «Свобода художественного вымыс­ла, ведущая роль личного опыта... "незавершенность" действия и героя, нивой контакт с современностью»². Однако значение само­стоятельного жанра и свое название «эссе» этот жанр получил толь­ко в XVI веке, после выхода в свет книги Мишеля Монтеня «Essays» (в русском переводе - «Опыты»). А после появления «Essays» Ф.Бэкона жанр эссе стал популярным и широко распространился в англо­язычных странах.

Обратимся к произведению М. Монтеня. Как охарактеризовать его содержание? О чем эта книга? Наверное, легче ответить на воп­рос: о чем не писал автор. Откроем оглавление: «О педантизме», «О возрасте», «О запахах», «О страхе», «О силе нашего воображения», 0 каннибалах» и т. д. В «Опытах» нет ни хронологической после­довательности, ни логической, ни строго выстроенного разви­тия мысли. «Опыты» выступают как воплощение в слове самого процесса наблюдения. ­ Заметим, что в данном случае и субъектом, и объектом наблюдения является сам автор. Монтень предупреждает, что эта книга - «неотделимая от самого автора»³ и что «содержание моей книги - я сам» ⁴. Что касается формы, то она, по сути, впрочем, как и сам жанр, была изобретена Монтенем. При этом свободная форма нетождественна хаотичности, а имеет свое собственное осно­вание. И если в первом периоде написания «Опытов» эссе представ­ляют зачастую коммен^тарий к «истории» (прослеживается явная бли­зость к средневековым назидательным рассказам), то во втором -­уже «история», «происшествие» становятся иллюстрацией мысли. При этом, замечает Монтень, «это словам надлежит подчиняться и идти следом за мыслями, а не наоборот»⁵. Очевидно, что любая же­сткая схема не давала бы возможности автору выразить подлинное течение своих мыслей.

Если говорить о стиле Монтеня, то важной чертой следует при­знать конкретность. В размышлениях Монтеня конкретные примеры становятся плотью этих размышлений. Приведем один замечатель­ный отрывок из «Опытов» Монтеня: «Если посадить какого-нибудь философа в клетку с решеткой из мелких петель и подвесить ее к верхушке башни собора Парижской богоматери, то, хотя он ясно будет видеть, что ему не грозит опасность из нее выпасть, он не смо­жет не содрогнуться при виде этой огромной высоты (если только он не кровельщик)»⁶. Конкретность - буквально во всем: и в описании собора («собор Парижской богоматери»), и в описании клетки («... с решеткой из мелких петель...»), и в оговорке - «если только он не кровельщик».

Несомненно, Монтень - «революционер» жанра, жанра, кото­рый стал особенно популярным в философии, начиная с XIX века. Вообще, отнести «Опыты» Монтеня можно и к истории литературы, и к истории нравов, и к истории философии. Поэтому «Опыты» (как и собственно жанр эссе) относятся к междисциплинарному жанру: эссе может включать в себя монологи, диалоги, афоризмы, испове­ди, притчи и т. д. - зачастую автор облекает в новую жанровую форму каждый абзац. Однако отличить этот жанр от других жанров все же возможно. Например:

Эссе и афоризм:

Эссе - раздумья.

Афоризмы - итоги раздумий.

Эссе и лирика:

Эссе - мир в зеркале свободной мысли «я» рефлектирующего.

Лирика - мир в зеркале переживаний лирического героя. Хотя лирическое начало в эссе сильно, так как автор воспроизводит ход собственной мысли, а также переливания, связанные с ней.

Эссе и очерк:

Для очерка важен познавательный элемент. Основа его содержа­ния - это события или герои, которые и обусловливают развитие авторской концепции. Очерк исследует проблему, обсуждает, дает аргументацию для какой-либо позиции.

Эссе же - это изображение самого хода мысли, здесь авторская концепция первична.

Эссе и мемуары:

Мемуары, как и очерки, обычно имеют познавательную ценность, которая иногда встречается и у эссе, но не является самодовлеющей. Но главное эссеист, как и мемуарист, опирается на опыт, исходит из него, однако материал опыта обычно остается за пределами эссе. То есть если мемуарист все притягивает в сферу своего опыта, то эссеист как бы отталкивается от опыта.

Эссе и литература «потока познания»:

В эссе воспроизводятся не любые переживания, а те, которые свя­заны с размышлениями по поводу важного для него вопроса.

В литературе «потока сознания» такой отбор отсутствует, здесь фиксируется все, что попадает в сферу сознания вообще. Ну и если сказать о жанре, максимально удаленном от жанра эссе, то им пред­ставляется трактат с его жесткой формой, систематичностью и пре­тензией на завершенность.

Список можно продолжить еще на множество пунктов. Но, пожа­луй, следует еще рассмотреть, как соотносится эссе с такими близки­ми жанрами, как автобиография, дневник, исповедь. М.Эпштейн, размышляя о жанре эссе, предлагает временной аспект различения этих жанров:

-Автобиография раскрывает «Я» в аспекте прошлого - Я пишу о том, что уже случилось.

-Дневник - в аспекте настоящего - Я пишу о том, что происхо­дит сейчас.

-Исповедь - в аспекте будущего, перед которым отчитывается человек.

В эссе «Я» всегда уходит от определения и прямо в качестве пред­мета описания не задается. Казалось бы, Монтень пишет о себе, и это оговаривает, но мы вычитываем его образ, его размышления о себе через размышления о мире, о нравах, о природе и т. п. Он постоянно меняет тему, без видимых причин переходит от одних размышлений к другим, но именно благодаря такой изменчивости и раскрывается сущность человеческой природы и мироздания в целом. То есть, раз­мышляя о себе, Монтень поднимается до уровня универсального и общечеловеческого. Сущность человека оказывается не абстракт­ным понятием, а чем-то таким, что каждый находит в самом себе, воплощает в своей жизни. И исходной точкой для исследования мо­жет стать каждый, главное - вслушаться в свой внутренний мир.

Итак, возникает вопрос о собственной специфике жанра эссе. Начнем со специфики содержания - о чем пишется эссе? И хотя в самом начале говорилось, что эссе может прикасаться к самой раз­нообразной тематике, все же, думается, у каждого мыслителя можно найти какой-то магистральный вопрос, конституирующий все его размышления. Подобно тому, как художник пишет всю жизнь один роман, одно произведение, мыслитель, как и художник, вкладывает себя в свои произведения, тем самым, создавая основу для их един­ства. При этом основной единицей эссе выступает обычай, то есть существенным становится то, что происходит всегда. А характер автора раскрывается уже по контрасту или аналогии обычая.

Так, Монтень, рассуждая о чем угодно, пишет всегда о себе.

Паскаль - о Боге.

Борхес - о томлении духа на протяжении истории и т. д.

Цель, которую преследует автор эссе: не навязывая читателю стро­гого заключения, автор вызывает читателя на диалог, размышляя об интересующих его вопросах.

Как пишется эссе? Как оно прочитывается? Во-первых, зачастую по названию нельзя угадать содержание эссе, так как название отра­жает тишь первоначальный замысел, ту исходную точку для рассуж­дений, часто связанных чисто ассоциативно, от которой идет автор. Паскаль замечает: «Лишь кончая писать задуманное сочинение, мы уясняем себе, с чего нам следовало его начать»⁷. Излагаются мысли в несистематизированном виде и без поучительной направленности. Паскаль предваряет свои «Мысли» следующим замечанием: «Не о системе я поведу здесь речь, а о присущих сердцу человека Особен­ностях»⁸. Автор кое в чем советуется с читателем, сомневается, при­глашает к раздумью. Установка эссе на диалогичность была уже отмечена. Так. «Мысли» несли на себе такой глубокий отпечаток личности Паскаля, что любые рассуждения о них неизбежно вели к диалогу с автором (так произошло, например, с Вольтером). И сам Паскаль призывал настоятельно к подобному диалогу. Читатель ста­новится «со - участником» эссе, поскольку, как писал тот же Паскаль: «Не в Монтене, а во мне самом содержится все, что я в нем вычиты­ваю». Целостность эссе основывается не на исключении личности, а на ее самораскрытии, ее самопостижении. Поэтому столь сильна в эссе авторская позиция, ведь эссе предполагает новое субъективно окрашенное слово о чем - либо. Вновь процитируем Паскаля: «Пусть не корят меня за то, что я не сказал ничего нового: ново само распо­ложение материала; игроки в мяч бьют по одному и тому же мячу, но с неодинаковой меткостью» ¹⁰. Однако субъективность автора эссе, таким образом, оформляется, что читатель сквозь нее может найти от­веты на свои собственные вопросы. Именно поэтому автор эссе авто­ритетен для читателя. Знаменательно, что именно в книгах XVI века (время выхода в свет «Опытов» Монтеня) часто присутствует порт­рет автора, благодаря которому, как пишет Р.Шартье, «принадлежность текста некоему «я» делается непосредственной и зримой»¹¹. Авторитетен автор как принцип, как определенная территория (ав­тор высказывает свои собственные мысли, основываясь на своем личном жизненном опыте) территория, в рамках которой стано­вится возможной игра в метафоры, парадоксальное сцепление ассо­циаций и т. п. Автор выбирает какую-то частную тему, за которой обнаруживает беспредельность. Отсюда свободная манера, свой­ственная эссе, - это, по сути, борьба с бесконечностью ее же оружи­ем, преодоление вечности человеческим временем. Казалось бы, структура эссе хаотична, но при всей видимой легкости, непринуж­денности эссе обладает особенной логикой - логикой герменевти­ческого круга: когда выдвигается гипотеза относительно смысла (ведь эссеист не только описывает, но и представляет некую «рабочую гипотезу») и одновременно идет предвосхищение целого. Если говорить метафорически, то эссе- это «философия жизни», именно поэтому эссе - жанр, открытый для философствования. «Философия жизни» не в том историка - философском, концептуальном смыс­ле, который подразумевает философию Шопенгауэра, Ницше и дру­гих, а философия, понимаемая так, как ее определяет М. Мамардаш­вили, говоря, что философствование - «часть жизни как таковой, если, конечно, эта жизнь прожигается человеком как своя, личност­ная единственная и неповторимая»¹².

Примерно с середины XIX века можно заметить эссеизацию фило­софии. Кьеркегор и Ницше пишут уже не систематические трактаты, а некие «опыты», в которых мысль проявляется через образ. Важная черта эссе как жанра философского - это своеобразное соединение мысли, образа и бытия, попытка их уравновешивания. Монтень пи­шет: «... можно найти нечто среднее между низкой и жалкой озабо­ченностью, связанных с вечной спешкой, которые мы наблюдаем у тех, кто уходит во всякое дело с головой, и глубоким, совершеннейшим равнодушием, допускающим, чтобы все приходило в упадок, как мы это наблюдаем у некоторых»¹³). Формула эссе: «Найти нечто среднее» - ведь само слово «_{_}эссе» происходит от латинского «еxagium», что буквально означает «взвешивание». Мысль погру­жается в жизненный поток, но попытка схватить «немыслимое» - ­саму жизнь - приводит к образности и конкретности, о которых уже говорилось. Именно поэтому отделить эссе философское от эссе художественного сложно. Это можно сделать по отношению к эссе ис­торическому, которое опирается на факты. Но можно отметить то, что эссе философское с необходимостью несет на себе личностный источник философствования, становиться философствованием среди людей. М. Мамардашвили говорит о философствовании как о «сознании вслух». М.Эпштейн замечает: «Все сущее в эссе предстает как при­сущее человеку; сущность всех вещей раскрывается лишь в чьем-то присутствии»¹⁴.

Популярность эссе в ХХ веке во многом объясняется выходом на арену психоанализа и феноменологии, которые углубляют представления о жизни: бессознательное выступает тем началом, где все по­знавательные моменты слиты. А феноменология, которая представ­ляет всегда сознание как «сознание о...», вносит представление о горизонте, в который вписана мысль феноменолога. Подобно этому и мысль эссеиста всегда вписана в горизонт его бытия и его опыта. Примечательно, что большинство фрагментов «Опытов» Монтеня начинаются с «О» - «О суетности слон», «Об уединении», «О сне», «Об именах» и т.д.

Итак, казалось бы, свобода формы и содержания эссе делает этот жанр неохватным и неопределенным. Однако свобода эта, как и любая другая, снимая с человека какие-то общие обязательства, предъяв­ляет ему личный счет. Отсюда и личностный характер подхода к проблеме, и интимность ее подачи, и не систематичность, момент «опы­та». И все же эссе не покрывает собой всех типов и жанров словесно­го творчества, а по замечанию уже упоминавшегося М. Эпштейна, «напротив, лежит на периферии каждого из них, и зазоре и зиянии между ними - и лишь постольку в центре становящегося культурно­го синтеза»¹⁵.