Город Солнца

Население этого города-государства ведет «философскую жизнь в коммунизме», то есть имеет все общее, не исключая и жен. С уничтожением собственности уничтожаются в городе Солнца и многие пороки, исчезает всякое самолюбие и развивается любовь к общине. Управляется народ верховным первосвященником, которого называют Метафизиком и выбирают из числа мудрейших и ученейших граждан. В подмогу ему учрежден триумвират Могущества, Мудрости и Любви — совет трёх подчиненных Метафизику руководителей всей политической и общественной жизни страны. В заведовании Могущества находятся дела войны и мира, Мудрость руководит науками и просвещением, Любовь заботится о воспитании, о земледелии, о продовольствии, а также и о таком устройстве браков, при котором «дети рождались бы самые лучшие». Кампанелла находит странным, что люди так заботятся о приплоде лошадей и собак, вовсе не думая о «человеческом приплоде», и считает необходимым строгий выбор брачующихся, для совершенства поколения. В городе Солнца этим заведуют жрецы, точно определяющие, кто с кем обязан временно соединиться браком для производства детей, причём женщин полных соединяют с мужчинами худыми и т. п.

Те женщины, которые оказываются бесплодными, становятся общими женами. Столь же деспотически, но сообразно способностям каждого распределяются между жителями работы; похвальным считается участвовать во многих разнообразных работах. Вознаграждение за труд определяется начальниками, причём никто не может быть лишен необходимого. Продолжительность рабочего дня определяется в 4 часа и может быть ещё сокращена при дальнейших технических усовершенствованиях, которые Кампанелла прозревал в будущем: так, например, он предсказывал появление кораблей, которые будут двигаться без парусов и весел, при помощи внутреннего механизма. Религия жителей г. Солнца — это, по всей вероятности, религия самого Кампанеллы: деизм, религиозная метафизика, мистическое созерцание; всякие обряды и формы устранены. Таким, как город Солнца, Кампанелла желал видеть весь мир и предрекал в будущем «всемирное государство». Ему казалось, что Испания и испанский король призваны к этому мировому политическому господству, бок о бок с которым должно упрочиться мировое господство Римского Папы (мысль, разработанная им в сочинении «De Monarchia Messiae» и появляющаяся вновь в истории социализма в учении сенсимонистов).

Философия

Мировоззрение Кампанеллы удивительным образом совмещает в себе все три главных направления новой философии — эмпирическое, рационалистическое и мистическое, которые в раздельном виде выступили у его младших современников Бэкона, Декарта и Якоба Бёме. (Бэкон родился несколько раньше Кампанеллы, но первое философское сочинение Кампанеллы («Lectiones physicae, logicae et animasticae») вышло в 1588 г., а первое произведение Бэкона только в 1605 г.).

Подобно Бэкону, Кампанелла задается «восстановлением наук» (instauratio scientiarum, ср. Instauratio magna Бэкона), то есть созданием новой универсальной науки на развалинах средневековой схоластики. Источниками истинной философии он признает внешний опыт, внутренний смысл и откровение. Исходная точка познания есть ощущение. Сохраняемые памятью и воспроизводимые воображением мозговые следы ощущений дают материал рассудку, который приводит их в порядок по логическим правилам и из частных данных посредством индукции делает общие выводы, создавая, таким образом, опыт — основание всякой «мирской» науки (ср. с Бэконом).

Однако основанное на ощущениях познание само по себе недостаточно и недостоверно:

недостаточно потому, что мы познаем в нём не предметы, каковы они на самом деле, а лишь их явления для нас, то есть способ их действия на наши чувства (ср. с Кантом);

недостоверно потому, что ощущения сами по себе не представляют никакого критерия истины даже в смысле чувственно-феноменальной реальности: во сне и в безумном бреду мы имеем яркие ощущения и представления, принимаемые за действительность, а затем отвергаемые как обман; ограничиваясь одними ощущениями, мы никогда не можем быть уверены, не находимся ли мы во сне или в бреду (ср. с Декартом).

Но если наши ощущения и весь основанный на них чувственный опыт не свидетельствует о действительном существовании данных в нём предметов, которые могут быть сновидениями или галлюцинациями, то и в таком случае (то есть даже в качестве заблуждения), он свидетельствует о действительном существовании заблуждающегося. Обманчивые ощущения и ложные мысли доказывают все-таки существование ощущающего и мыслящего (ср. с Декартовым cogito — ergo sum). Таким образом, непосредственно в собственной душе или во внутреннем чувстве мы находим достоверное познание о действительном бытии, опираясь на которое мы по аналогии заключаем и о бытии других существ (ср. с Шопенгауэром).

Внутреннее чувство, свидетельствуя о нашем существовании, вместе с тем открывает нам и основные определения или способы всякого бытия. Мы чувствуем себя: 1) как силу, или мощь, 2) как мысль, или знание и 3) как волю, или любовь. Эти три положительные определения бытия в различной степени свойственны всему существующему, и ими исчерпывается все внутреннее содержание бытия. Впрочем, как в нас самих, так и в существах внешнего мира, бытие соединено с небытием, или ничтожеством, поскольку каждое данное существо есть это и не есть другое, есть здесь и не есть там, есть теперь и не есть после или прежде. Этот отрицательный момент распространяется и на внутреннее содержание, или качество, всякого бытия в его трёх основных формах; ибо мы имеем не силу только, но и немощь, не только знаем, но и находимся в неведении, не только любим, но и ненавидим. Но если в опыте мы видим только смешение бытия с небытием, то наш ум относится отрицательно к такому смешению и утверждает идею вполне положительного бытия, или абсолютного существа, в котором сила есть только всемогущество, знание есть только всеведение, или премудрость, воля — только совершенная любовь. Эта идея о Божестве, которую мы не могли извлечь ни из внешнего, ни из внутреннего опыта, есть внушение, или откровение, самого Божества (ср. с Декартом).

Из идеи Бога выводится затем дальнейшее содержание философии. Все вещи, поскольку в них есть положительное бытие в виде силы, знания и любви, происходят прямо из Божества в трёх его соответственных определениях; отрицательная же сторона всего существующего, или примесь небытия в виде немощи, неведения и злобы, допускается Божеством как условие для полнейшего проявления его положительных качеств. По отношению к хаотической множественности смешанного бытия эти три качества проявляются в мире как три зиждительные влияния (influxus): 1) как абсолютная необходимость (necessitas), которой все одинаково подчинено, 2) как высшая судьба, или рок (fatum), которым все вещи и события определенным образом связаны между собой, и 3) как всемирная гармония, которой все согласуется, или приводится к внутреннему единству.

При своей внешней феноменальной раздельности все вещи по внутреннему существу своему, или метафизически, причастны единству Божию, а через него находятся в неразрывном тайном общении друг с другом. Эта «симпатическая» связь вещей, или естественная магия, предполагает в основе всего творения единую мировую душу – универсальное орудие Божие в создании и управлении мира. Посредствующими натурфилософскими категориями между мировой душой и данным миром явлений служили у Кампанеллы пространство, теплота, притяжение и отталкивание. В мире природном метафизическое общение существ с Богом и между собой проявляется бессознательно, или инстинктивно; человек в религии сознательно и свободно стремится к соединению с Божеством. Этому восходящему движению человека соответствует нисхождение к нему Божества, завершаемое воплощением божественной Премудрости в Христе.

Приложение религиозно-мистической точки зрения к человечеству как общественному целому ещё в юности привело Кампанеллу к его теократическому коммунизму (см. выше).

Кампанелла не был достаточно оценен как представитель философии Нового времени, потому что его идеи с разных сторон претили людям самых различных направлений. Одних отпугивало его учение о причастности всего существующего Богу, что могло казаться прямо пантеизмом; других отталкивал его коммунизм, третьим были неприятны его религиозные верования и теократические идеалы. Помимо своего философского значения, Кампанелла был «передовым бойцом» современной ему положительной науки и твердо защищал Галилея, на что после него не осмелился Декарт.

Джордано Бруно – Будучи католическим монахом, Джордано Бруно развивал неоплатонизм в духе возрожденческого натурализма, пытался дать в этом ключе философскую интерпретацию учения Коперника.

Бруно высказывал ряд догадок, опередивших эпоху и обоснованных лишь последующими астрономическими открытиями: о том, что звёзды — это далёкие солнца, о существовании неизвестных в его время планет в пределах нашей Солнечной системы, о том, что во Вселенной существует бесчисленное количество тел, подобных нашему Солнцу. Бруно не первый задумывался о множественности миров и бесконечности Вселенной: до него такие идеи принадлежали античным атомистам, эпикурейцам, Николаю Кузанскому.

В философских работах Бруно содержатся как логические рассуждения, так и мистические элементы. Большое влияние на Бруно имели атомистические представления поэмы Лукреция О природе вещей, идеи Платона, сочинение Николая Кузанского Об учёном незнании. Среди других влияний можно упомянуть Альберта Великого, Фому Аквинского, Аверроэса, Дунса Скота, Бернардино Телезио, Ибн Гебироля, Давида Динанского.

В своих произведениях Бруно часто обращался к имени Гермеса Трисмегиста. Представление о Бруно как о герметике и «ренессансном маге» содержится в работе Фрэнсис Йейтс Джордано Бруно и герметическая традиция, впервые опубликованной в 1964 году. В более поздних исследованиях этот тезис подвергался критике[7], хотя определённое влияние герметизма на Бруно не отрицается.

В философии Бруно идеи неоплатонизма (в особенности представления о едином начале и мировой душе как движущем принципе Вселенной, которые привели Бруно к гилозоизму) перекрещивались с сильным влиянием воззрений античных материалистов и пифагорейцев. У Николая Кузанского Бруно почерпнул идею «отрицательной теологии», исходящей из невозможности положительного определения Бога. Это дало ему возможность противопоставить схоластическому аристотелизму свою пантеистическую натурфилософию. Бруно считал, что целью философии является познание не сверхприродного Бога, а природы, являющейся «богом в вещах».

Основной единицей бытия является монада, в деятельности которой сливаются телесное и духовное, объект и субъект. Высшая субстанция есть «монада монад», или Бог; как целое она проявляется во всём единичном — «всё во всём». Эти идеи Бруно оказали определённое влияние на развитие философии Нового времени: идея единой субстанции в её отношении к единичным вещам разрабатывалась Спинозой, идея монады – Лейбницем, идея единства сущего и «совпадения противоположностей» – в диалектике Шеллинга и Гегеля.

Подобно Раймунду Луллию, Бруно был знатоком искусства памяти. Он написал книги по мнемонической технике «О тенях идей» и «Песнь Цирцеи», которые, по мнению исследователей творчества Бруно, восходит своими корнями к герметизму.

Развивая гелиоцентрическую теорию Коперника и философию Николая Кузанского, Бруно высказывал ряд догадок: об отсутствии материальных небесных сфер, о безграничности Вселенной, о том, что звёзды – это далёкие солнца, вокруг которых вращаются планеты, о существовании неизвестных в его время планет в пределах нашей Солнечной системы. Отвечая противникам гелиоцентрической системы, Бруно привёл ряд физических доводов в пользу того, что движение Земли не сказывается на ход экспериментов на её поверхности, опровергая также доводы против гелиоцентрической системы, основанные на католическом толковании Священного Писания. В противоположность бытовавшим в то время мнениям, он полагал кометы небесными телами, а не испарениями в земной атмосфере. Бруно отвергал средневековые представления о противоположности между Землёй и небом, утверждая физическую однородность мира (учение о 5 элементах, из которых состоят все тела, – земля, вода, огонь, воздух и эфир). Он предположил возможность жизни на других планетах. При опровержении доводов противников гелиоцентризма Бруно использовал теорию импетуса.

В мышлении Бруно причудливо сочеталось мистическое и естественнонаучное понимание мира. По мнению ряда авторов, энтузиазм, с которым Джордано Бруно приветствовал открытия Коперника, объяснялся его уверенностью в том, что гелиоцентрическая теория таит в себе глубокий религиозный и магический смысл (во время своего пребывания в Англии Бруно проповедовал необходимость возврата к магической религии Египта в том виде, как она изложена в трактате «Asclepius».). Коперника Бруно называет «зарёй, которая должна предшествовать восходу солнца истинной античной философии». Так, немецкий филолог и историк науки Л. Ольшки пишет в 1922 году:

Он читал лекции об учении Коперника по всей Европе, и в его руках коперниканство стало частью традиции герметизма… Бруно превратил математический синтез в религиозное учение, рассматривал вселенную в тех же терминах, как это делали Раймунд Луллий, Фичино и Пико, то есть как магическую вселенную. Задачей философа ставилось воспользоваться невидимыми силами, пронизывающими вселенную, а ключ к этим силам находился у Трисмегиста.

Такие же мнения высказывали и другие авторы. Высказывается мнение, что некоторое чувство превосходства Джордано Бруно над Коперником вызвано его убеждением, что последний, будучи математиком, не понимает своей собственной теории, тогда как сам Бруно способен расшифровать схему Коперника в качестве иероглифа божественных тайн.\. Подтверждение этого мнения иногда видят и в словах самого Бруно: «Ноланец ответил, что он не смотрит ни глазами Коперника, ни Птолемея, но своими собственными. Эти математики — как бы посредники, переводящие слова с одного языка на другой; но затем другие вникают в смысл, а не они сами. Они же подобны тем простым людям, которые сообщают отсутствующему полководцу о том, в какой форме протекала битва, и каков был результат её, но сами-то они не понимают дела, причины и искусства, благодаря которым вот эти победили… Ему (Копернику) мы обязаны освобождением от некоторых ложных предположений общей вульгарной философии, если не сказать, от слепоты. Однако он недалеко от неё ушёл, так как, зная математику больше, чем природу, не мог настолько углубиться и проникнуть в последнюю, чтобы уничтожить корни затруднений и ложных принципов, чем совершенно разрешил все противодействующие трудности, избавил бы себя и других от многих бесполезных исследований и фиксировал бы внимание на делах постоянных и определённых.»

Другие историки науки не согласны с мнением о герметическом характере космологии Бруно. Он приводил в поддержку идеи движения Земли сугубо физические доводы, использовал гелиоцентризм для объяснения наблюдаемых явлений, что его космология во многих отношениях радикально противоречит герметическим представлениям и основана не только на теологических, но и астрономических и логических доводах, что коперниканство вовсе не стало частью традиции герметизма. Согласно этому мнению, гелиоцентризм Бруно был физическим, а не религиозным учением, хотя он и был частью его общей философской доктрины. Данные авторы считают, что претензия Бруно к Копернику была связана не с тем, что тот не установил связь между гелиоцентризмом и герметизмом, а что польский учёный не понял, что из гелиоцентрической системы следует отсутствие необходимости в сфере неподвижных звёзд, а также оставил в своей теории эпициклы и деференты. Ряд доводов сторонников герметической интерпретации космологии Бруно подвергался критике в более поздних исследованиях. Указывается большое влияние его идей о бесконечности пространства и относительности движения на дальнейшее развитие физики.

Космологические вопросы (преимущественно его учение о множественности миров) неоднократно обсуждались во время инквизиционного следствия над Бруно, особенно ближе к концу процесса. Несмотря на то, что во время процесса гелиоцентрическая система ещё не была официально запрещена инквизицией, инквизиционный трибунал указал Бруно, что теория движения Земли противоречит буквальному прочтению Священного Писания. Существуют различные точки зрения на то, как повлияли космологические представления Бруно на ход инквизиционного следствия. Одни исследователи полагают, что они сыграли в нём незначительную роль, и обвинения шли в основном по вопросам церковного вероучения и теологическим вопросам, другие полагают, что непреклонность Бруно в некоторых из этих вопросов сыграла существенную роль в его осуждении. В дошедшем до нас тексте приговора над Бруно указано, что ему инкриминируется восемь еретических положений, но приведено только одно положение, содержание остальных семи не раскрыто. В настоящее время невозможно с исчерпывающей достоверностью установить содержание этих семи положений обвинительного приговора и ответить на вопрос, входили ли туда космологические воззрения Бруно.