Дефиниция телесности

Человеческая телесность

Человеческое бытие обязательно связано с активностью, с действием, хотя и не сводится к нему. Действие предполагает сопротивление. Гипостазированное сопротивление, вообще, это и есть в самом абстрактном смысле - материя.

В философской антропологии материя раскрывается в некотором очень близком нам модусе, в модусе тела и телесности.

Дефиниция телесности

Наше тело по первому непосредственному переживанию – это мы сами. Бытие нам дано прежде всего как телесность. Именно эта непосредственность данности требует напряжения, требует философского удивления, которое ярко выразил Декарт: «Я – это совсем не то же самое, что и мое тело».[1] За тезисом Декарта стоит мысль, что человеческое тело сформировано цивилизацией, в частности, - письменным словом. В этом смысле телесность исторична. В архаике нет тела в современном понимании как амбивалентности явленного и сокрытого.

Явно отталкиваясь от Декартовой констатации, материалист-естествоиспытатель 18 в. обозначает пространство размышления о телесности другим афоризмом: «Мы не должны допускать в человеке чего-либо, кроме тела, которое есть объект наших чувств».[2]

Тело имеет отношение к границе [3] «Я» и «не-Я». Тело само по себе есть граница нашего Я и мира. Кроме того, эта граница опосредствуется артефактами, нашей речью. Что касается границы, то можно провести аналогию между границей тела и так называемым «пограничным слоем» в механике жидких тел, особенно в механике турбулентного движения.

Наша одежда, наша мебель, наша земля, наша недвижимость, обобщенно говоря наш дом, – все это мы в принципе в определенной мере, как и наше тело.

У шизофреника граница телесности проблематична. Фрейд говорит, что шизофреник обладает телом-поверхностью, пробитым множеством дыр, через которые внешняя среда вторгается в больного. Ничто, никакая граница (устанавливаемая, кстати, с помощью Другого) больше не сдерживает похоть вещей. Воспринимаемое захватывает воспринимающего. Утрачивается способность чувствовать границы собственного тела, омертвляется чувство кожи, без которого невозможно чувство «Я». Шизосубъект – это субъект без кожи.[4]

Но поскольку все-таки кожа есть, и мы не имеем дело с шизосубъектом, то возможны два видения телесности:

Во-первых, тело это некоторая вещественность, некоторая материальность, некая плотная непроницаемость, репрезентирующая и символизирующая нас. Тело в этом смысле той же природы, что и артефакты. Оно как естественно приданная нам вещественность, естественно данная нам «одежда».

С этим моментом вещественности тела связан первый план его образа. Образ тела развертывается в значительной мере в архетипах худобы и толщины. Современный идеал – это не толстое тело. В связи с этим развертывается в рамках гигиены гигантская литература о похудении и сегодня уже сформировалась целая промышленность, обслуживающая сознательно сформированную худобу. Когда журнал “Stern” опубликовал статью о похудании, на редакцию обрушилась буквально лавина писем о похудании.[5]

Во-вторых, тело некоторый источник энергий, источник побуждений, стимулов, движения.

Эти два понимания телесности, обнаруживаемые уже в толковых словарях (например, у В. Даля) легко соединяются. В. Подорога предлагает метафору «порога-потока».

Э. Гуссерль, варьируя тот же дуализм, и добавляя культурный аспект, выделяет в конституировании телесного единства четыре слоя:

Тело как материальный объект (res extensa);

Тело как живой организм («плоть»);

Тело как выражение и смысл;

Тело как объект культуры.

Ясное дело, что тело в качестве выражения и смысла существенно отличается от других символов, выраженных артефактно.

Тело – это не только и не столько «морфология», сколько динамика, процесс. Тело – это и телодвижения. Объектное тело-канон, т.е. некоторая идеальная норма, связано с совокупностью норм телодвижений. Мы различаем правильные и неправильные телодвижения, например, пристойные и непристойные. Существовали египетский, древнегреческий, средневековый, возрожденческий телесные каноны. Существенную роль для канона телодвижения играет танец. Новоевропейский телесный канон вовсе не универсален.[6]

В дефиницию тела входят и его устойчивые типологии. Прежде всего, это идущее из архаики разделение на «тощих» и «жирных». Это разделение имеет символический смысл поскольку связывается с системой пищевых табу, а в цивилизованном обществе с воздержанием и постом. Тощие «более социальны» в известном смысле, чем жирные, поскольку предполагается, что тощие едят, чтобы жить, а жирные – живут, чтобы есть. Известное высказывание: «Мы еще не решили есть ли Бог, а вы зовете нас обедать!» - характеризует «тощих».

Более тонкие типологии предполагают выделение астеников, пикников, гиперпластического типа и т.п.[7]