| Глава 43. «Жевательная гранола недовольства». Часть 2 EPOV Она, блять, ударила меня. Понимаю, одна противоречивая часть моего сознания была полностью уверена, что я заслужил это дерьмо. Использовать ее неудавшийся сексуальный опыт, чтобы подтвердить мою точку зрения, было непростительным ударом ниже пояса. Это было совершенно опрометчивое, грубое пренебрежение ее чувствами. Я понимал это дерьмо, и небольшая часть меня ненавидела меня за то, что я сказал это, но другая часть моего сознания напомнила мне, что это послужит моей цели лучше, чем что-либо еще, что я мог придумать. Эта умственная нестабильность была ее фишкой, не моей. Я приготовился к ее полному огорчению и проигрышу, которые неминуемо последуют за осознанием того, что я прав. Я приготовился смягчиться и поцеловать ее в голову, и сказать ей, что все хорошо. Если она иногда не может отличить реальные воспоминания от вымышленных, меня это не волнует. Я люблю ее независимо от этого. К счастью, в ее сияющих глазах появилось болезненное огорчение, губы задрожали, и я так чертово расслабился, смотря на нее и приводя в полную боевую готовность мои фантастические успокаивающие умения, потому что она наконец признала, что была в моей комнате прошлой ночью. Похоже, что паника, которая появилась после ланча, внезапно растворилась. Ее глаза наполнялись влажностью и проигрышем, и я предвкушал, как буду держать ее, пока она плачет. Это длилось примерно две секунды. Затем ее губы остановились, челюсть сжалась, и вместо огорчения я увидел только убеждение и уверенность. От этого вида мой желудок дернулся и сжался, и я почти услышал шуршание ткани, когда поднималась ее рука. А потом она, блять, ударила меня. И это была не одна из тех девичьих дерьмовых пощечин. Это почти ошеломило меня своей силой, и моя щека запульсировала болью и жжением. Я думал, что это дерьмово. Она реально просто… выбила из меня живое дерьмо. Это реально гребано больно. Сильно. Я ощутил короткое нарастание удовольствия, неожиданно проникшее через мое раздражение и ярость. Оно прекратилось, когда я опять встретился с ее взглядом. Мужество. Убежденность. Злость. Она была робкой и кроткой, но я не нашел этого в ее глазах, когда она смотрела на меня. Та самая противоречивая часть моего мозга, считающая, что я это заслужил, хотела гордиться ею, но остальные части моего сознания заглушили это. Она выглядела свирепо и величественно, и уверенно, и теперь, когда я стоял здесь, потирая щеку и глядя в ее расширенные глаза, то осознал, что это напомнило мне, как она выглядела прошлой ночью. Почти наглая, избавленная от ее желтоватых щек, сухих губ и темных кругов под глазами, которые противоречили тому, что я вижу сейчас. От этого моя голова закружилась, и я закрыл глаза и попытался опять рассортировать все это дерьмо, потому что ее убежденность серьезно вредила моей собственной. Что было настоящим? Та Белла, стоящая передо мной? Или та, которая приходила прошлой ночью? Или они обе – Беллы и она не знает об этом? Или она просто… ебнулась со мной? Я больше не знал точно, и было совершенно гребано, что я смог так смутиться от всего этого. Я имею в виду, я видел ее на своем проклятом диване. Я видел ее сиськи и мою цепочку, и красную одежду. Я мог изложить доходчиво и ясно, как ее волосы упали на ее плечи, и ее бледные голени выглядывали из-под юбки, когда она подвернула их на диване. Воспоминания о ее шелковом голосе и непристойной красной ухмылке были яснее, чем любые воспоминания в моей голове. Так кто это был? Я открыл глаза и осторожно осмотрел ее тело. Она выглядела реальной. Она смотрелась так, как и прошлой ночью, и одновременно совершенно по-другому. Уверенность, смешанная с атмосферой усталости. Я отклонился, успокаивающе поглаживая щеку, и мой мозг вдруг нашел оправдание, почему она так драматически отреагировала на мои намеки. Потому что виновная собака лает громче, и… Правда болезненна, не так ли? Белла придвинулась ко мне ближе, перешагивая через одежду, и ее темные глаза опять вспыхнули яростью. Я убрал руку и выпрямился, пока она заглядывала в мои глаза, и услышал, как ее рука размахнулась еще больше, и после этого мою щеку обожгла следующая пощечина, ударившая меня с силой, от которой я зашипел и чуть не упал. - Это не больно, Эдвард, потому что это неправда, - услышал я ее твердый голос и неясно понял, что, должно быть, сказал это вслух. Я хотел проклять фильтр моего мозга за то, что он выбрал самый неподходящий и смущающий момент предать меня, но… не сожалел об этом. Правда болезненна. Я некоторое время наслаждался жжением, перед тем как позволить ему испортить мое удовольствие, и лениво оценил, что эта версия Беллы гребано фантастически дерется. Она даже не побеспокоила другую щеку ублюдка. Когда я, наконец, повернул голову посмотреть на нее, она уже сняла толстовку и дергала вверх низ своей блузки. И… Что…За….Хрен? это дерьмо было болезненным и гребаным моментом дежавю, и я язвительно уставился на нее. - Какого хрена ты делаешь? – зарычал я, решив, что неважно, была ли эта Белла реальной, потому что очевидно - они одинаковые. Она стянула блузку через голову, ее волосы рассыпались по ее плечам, когда она сняла свитер и отбросила его в сторону. Ее челюсть была выдвинута и напряжена, и ее лицо окрасилось бледно-розовым румянцем, когда она стояла – блять, топлесс – опять. Мои интеллектуальные способности, должно быть, полностью ебнулись, потому что, по какой-то непростительной причине, я не мог удержать взгляд на ее лице, опуская его к цепочке, которую она носила – что не помогло моему замешательству – и ниже, к белому лифчику. Ее кожа выглядела сияющей рядом с бледной тканью, и ее грудь показывалась из него с каждым вдохом. Она встретила мой взгляд, приподнимая бровь и выглядя такой чертовски высокомерной. - Что? Ты не думаешь, что я могу завершить? – спросила она шелковым и провокационным тоном, потянувшись руками к пуговице на джинсах. Я громко, блять, сглотнул, продолжая пялиться на ее грудь и гадая, какого хрена я смогу даже сконцентрироваться на чем-то типа гормонов во время чего-то такого. Я быстро отвел взгляд к стене избежать ее соблазна, сузив глаза на черные ножки дивана, и наконец осознал ее намеки. - Я не в настроении, но спасибо за предложение, - сухо ответил я, поглаживая внутреннюю сторону щеки языком, услышав, как она спускает джинсы и пинает их в сторону. Я начал вдруг возбуждаться от того, что она собирается попытаться доказать мне неправоту… таким образом. Как ограниченному разуму. Я чувствовал ее пристальный взгляд на моей щеке, прежде чем она полностью появилась в поле моего зрения. Я стиснул свой нос в раздражении от ее обнаженных ног и бедер, и пытался думать о чем угодно, только не о том, что она приближается достаточно близко, чтобы унюхать ее. Она, блять, насмехалась надо мной, прижавшись телом к моей куртке, обхватив руками мою талию и вдруг с размаху прижавшись к моим губам. Из моей груди раздалось низкое рычание, и я отвернул лицо, одной рукой отталкивая ее плечи, потому что был не в настроении для ее упрямого дерьма. Я не собирался давать ей возможность убеждать меня дальше. Что, блять, недостаточно, что я уже спрашиваю об этом? Ей не понравился мой отказ, и до того, как я мог понять, что происходит, мое лицо встретилось со следующей резкой пощечиной, от которой в глазах побелело, я оступился и начал вслепую хвататься за все подряд, чтобы устоять. Я ухитрился устоять и даже не беспокоился, блять, успокоить свою щеку в это время. Мои губы изогнулись в равных частях раздражения и удовольствия, и я повернулся встретить ее взгляд с горькой ухмылкой. Сильно. Она продолжала быть такой же наглой и решительной, опять приближаясь ко мне и приподнимаясь к моему лицу, схватив меня за волосы и втягивая мою нижнюю губу в свой рот. Мои руки дернулись у меня по бокам, и я позволил ей прикусить ее зубами. Я боролся с желанием вернуть поцелуй, чувствуя ее тело рядом с моим и ее язык, поглаживающий мою губу у нее во рту. Я полностью сопротивлялся желанию запустить руки ей в волосы и прижать ее ближе. Я боролся с ее искушением – просто потому что знал, что она реально разозлится, когда не получит своего золотого момента. Но затем ее руки легли на мою куртку и начали раскрывать ее, и я начал уставать от всей этой бессмыслицы, и ее глупой настойчивости доказать себе. С растущим раздражением я грубо оттолкнул ее за плечи, и это было не самой умной идеей, потому что моя губа была у нее между зубов. Я почувствовал жгучую боль, когда она отклонилась назад, ее зубы скользнули по моей губе, когда та выскочила из ее рта от моего сильного движения. Я зашипел, инстинктивно прижав руку к губе, пока Белла немного оступилась и вернулась к моему раздраженному взгляду. Я отнял руку от рта и ее глаза последовали за ней, расширяясь, когда я обследовал руку. Кровь. Мое зрение остановилось на красном пятне, испачкавшем мое тело, заполнившем складки на моих пальцах и стирающемся, когда я потер его. Красное. Я засунул губу в рот, почувствовав вкус железа, и вошел в состояние транса от жгучего ощущения, когда слюна соприкоснулась с ранкой и красного цвета, которым были окрашены подушечки пальцев. Сильно. Мельком взглянув на нее, стоящую в нижнем белье, белом вместо красного, и с ужасом смотрящую на мою окровавленную руку. Она была в белом, но она была и в красном, только раньше. Эти приоткрытые непослушные губы, и ее рука, вытирающая остаток крови с ее рта. Я сдержал ухмылку, осознав, как сильно Белла ненавидит кровь. Никаким чертовским способом она не поцелует меня сейчас. Это полностью убило ее возможность. Я выиграл. Затем она встретилась со мной взглядом, и ее расширенные глаза сделали очевидным то, что тот факт, что она порвала мне губу, не оказал никакого воздействия на ее решимость. Она стояла в середине моей комнаты, вся блять, уверенная, и, конечно, приподняв брови. Похоже, что она почти наслаждалась текущей кровью и выбиванием из меня дерьма. Надо сказать, что это было немного сексуально, и ее самоуверенность, смешивающаяся с удовольствием от жгучей боли, невольно расшевелила мои гормоны еще больше. Это разозлило меня. Последнее, в чем я нуждался, это чтобы мой член уступал ее выходкам. Это вдруг напомнило мне эту наглую версию из предыдущей ночи. Смотри, но не прикасайся. То, как она, покачиваясь, шла через ковер, и насмехалась надо мной всем, что я хотел, но не мог иметь. Как она комментировала мою комнату… просто, блять, зная, как сильно это беспокоит меня. Показывая на мою ненадежность и заставляя меня чувствовать себя недостойным всего этого красного и совершенного. То, как она непристойно улыбалась и снимала свою блузку. Подмигивание. Накручивание волос. Игры. Красная Белла. Белая Белла. Обе насмехающиеся и соблазняющие, когда я не могу иметь их. Гребаное наглое поддразнивание. Ее глаза внезапно метнулись к моим и опять вспыхнули яростью, ее каштановые волосы обрамили ее вспыхнувшее лицо, губы дернулись в ухмылке, а грудь поднялась и… упс. Я сказал это вслух, Белла? Мои губы горько дернулись, когда я осознал. Да. Я сказал это вслух. Она еще сильнее рванулась ко мне, и я просто, блять, позволил ей, потому что Красная Белла будет смущена, а Белая Белла реально рассердится, когда я не отвечу. Она провела руками по моей груди, стаскивая куртку с моих плеч. Я стоял и изучал ее губы, все еще испачканные кровью, и, надо сказать, был самодовольным, когда стоял абсолютно спокойным. - Сними это, - задыхаясь, приказала она, дергая руками мою куртку, пока не нашла умный способ обойти мою жесткую осанку и управлять ее соскальзыванием, несмотря на мое сопротивление. Я держал свой взгляд на ее губах, отказываясь смотреть на ее грудь, талию, или восхитительные бедра, затянутые в маленькие белые трусики. Как только она стянула мою куртку, то начала целовать мою челюсть, открыв рот и покусывая мою щетину, потирая руками вверх и вниз мою грудь. Я сдерживал довольную ухмылку, спокойно стоял и сопротивлялся, зафиксировав внимание через ее плечо на дырку в стене, которую я проделал, кинув учебник. Конечно, по истории. Она невозможно сильно возбудилась, стиснув руки на моей футболке и придвигая меня ближе. - Иди сюда, - прорычала она в мою шею, полизывая и целуя, и затем ее рука вдруг пропутешествовала к одному месту, которое уже дало ей ту долгожданную реакцию. Гребаный предатель. Я тихо прошипел сквозь стиснутые зубы, когда она прижала ладонь к промежности, потирая и поглаживая, продолжая лизать мою шею, и начиная покусывать ее. Я чувствовал, как она улыбнулась мне в кожу, открыв, как сильно она влияет на меня, и оскорбился от того, что мои глаза прикрылись, а губы невольно приоткрылись, ощутив это. Меньшая часть моего сознания вдруг устала бороться с наслаждением, или, может просто устала от всего, но я так устал решать, и действительно, так устал выдавать дерьмо, пытаясь урегулировать все это. Я знал, что это слабость, но на короткий момент я позволил себе капитулировать перед ошеломляющим ощущением удовольствия, легонько повернув лицо в ее волосы и вдыхая их аромат, и моя рука призраком поднялась к ее талии. Моя голова начала зарываться в ее волосы, когда она прижалась сильнее, непроизвольно простонав, когда мои пальцы коснулись ее обнаженных бедер. А потом я наконец оторвался, потому что она собиралась выиграть эту игру, делая такое сомнительное дерьмо типа этого. Будь я проклят, если позволю моей нерешительности – нехватке опыта – дать ей дополнительные силы, и после этого чувствовать себя одновременно ненормальным и сексуально неудовлетворенным. Плюс это всегда вероятность… Ее рука опять встретилась с моей щекой, и с тех пор, как я засек ее приближение – потому что если честно, обе Беллы были немного предсказуемы – я держал шею жесткой и не повернул лицо, когда жжение и белая боль раздались в моей щеке. Сильно. Я продолжал смотреть на нее, чувствуя небольшую победу, когда ее лицо вытянулось и она раздраженно зарычала. Да. Здесь собралось много дерьма, не так ли? Я молча стоял, пока она пыхтела и пристально разглядывала комнату. Она выглядела весьма, блять, возбужденной и вычисляющей, когда она заправляла свои волосы за ухо и хмурилась от концентрации. Я видел, как в ее голове крутятся колесики, когда она прикусила губу, пробегая пальцами через волосы, и я ненавидел ломать это в любой Белле, но это дерьмо не работало, так что они, должно быть, беспокоились. Вдруг что-то блеснуло в ее глазах, брови приподнялись и снова выпрямились, и ее взгляд медленно перешел на меня. Ее губы искривились в злобной и знающей улыбке, и глаза бесконечно потемнели. Очень Красная Белла, мысленно заметил я. Я сдержал гримасу от ее ухмылки, когда она шагнула ко мне, отводя руки за спину и весело надувая губы. Мои глаза подозрительно сузились, когда она практически приблизилась ко мне. Она заглянула в мои глаза, наклонив голову со сладким и очень невинным выражением, которое только могла состроить после избиения моей задницы. Я почти вынужден был ухмыльнуться в ответ, потому что я знал лучше, и ее сладкое выражение плохо сочеталось с желтоватой кожей, и пурпурные веки напомнили мне, что она не такая сильная, какой стремится показать. - Все в порядке, Эдвард. Я понимаю, - сообщила она с фальшивой скрытой улыбкой и расширенными глазами, облизав губы и пожав плечами. - Я уверена, что после этого я пойду на терапию, и буду чувствовать себя достаточно хорошо, чтобы выносить прикосновения другого мужчины, - мое горло уже сжалось, кулаки стиснулись, а она ткнула пальцем в мою грудь и провела им к подбородку. - Одного из тех, кто будет более чем счастлив удовлетворить мои желания, - ее губы сложились в сладкую, ленивую ухмылку и она еще больше наклонила голову. Мой желудок встряхнулся. Ее глаза нашли мои, и я боролся с желанием добежать, схватить и удержать ее здесь. Мы долго стояли, пристально глядя друг на друга, и моя грудь, блять, выгибалась при мысли, что кто-то еще увидит этот лифчик. Белый, красный, какая на хрен разница. Это все было придумано мною. Еще раз пожав плечами, она повернулась и наклонилась подхватить свои джинсы. Это отличалось от того, как разлучили нас Карлайл и Эсме. Если я отпущу ее, пропадет все, и я ощутил фантомную щекотку потери в низу моего живота, которая выросла во что-то старое и знакомое, похожее на воспоминания, как я обхватывал свои колени, наблюдая, как моя жизнь сгорела в пламени. Ощущение, что что-то ускользает прочь, хотя я могу просто удержать его рукой. Я чувствовал, блять, что задыхаюсь, пытаясь противостоять инстинкту остановить ее, так, что я начал заглатывать воздух, сжимая руками мои джинсы по бокам сдержать себя. Она начала уходить, и я в муках закрыл глаза, обдумывая, что позволяю ей уходить. Что-то болезненное загорелось в моем горле, когда я представил, что лишаюсь ее сна и печений, и похоти, и любви, и близости, и спокойствия. Незваные образы пронеслись через мой разум, и я увидел кое-что, от чего мои зубы стиснулись, и грудь болезненно сжалась. Ей будет лучше, так, как они и хотят, и она узнает руки другого ублюдка, и любовь, и близость. Как только она поймет, насколько лучше она может быть, ей не нужен будет ненормальный, возможно, галлюцинирующий, кусок дерьма типа меня. С дрожащим вздохом я открыл глаза и проследил за ее фигурой, как она перекидывает джинсы через руку и начинает поднимать с пола блузку. Мои глаза потяжелели, пока я следил за ее движениями, мой взгляд сканировал каждую мельчайшую деталь и шрамы на ее теле, вспоминая, как они чувствовались под моими губами и руками. Эти стройные ноги и бледные бедра. Ее руки, плечи, шея, и превосходные изгибы спины, и все то, что расположено ниже и скрыто под белыми трусиками. Ее изящная талия и бедренные косточки, нежно выпирающие из-под ткани. До того, как все это ебнулось и все про это узнали, мы были счастливы. Если она останется, мы сможем найти это опять, и я сделаю все, что в моих силах, чтобы она улыбнулась, но… Если она уйдет, все пропадет. Я вспоминал каждую деталь ее тела, прежде чем стало невозможно еще дольше сдерживать желание. Она моя девочка. Мой мозг собственнически орал это в мои уши, когда она подошла к двери с одеждой в руках. Мое задыхающееся дыхание превратилось в глубокое и тяжелое, когда я бросился вперед, невольно позволив моим инстинктам контролировать мои движения, и едва знакомая искра воспламенила что-то глубокое и животное, когда я бросился через комнату. На ее красных губах сохранился намек на ленивую улыбку, когда я со стыдом капитулировал и набросился на нее, обхватывая ее талию со спины в недовольном отчаянии, и не сильно удивил ее, прижав ее спину к своему телу. Ее плечи расслабились, когда я полностью обхватил ее талию, сильнее сжимая объятия и зарываясь носом в ее шею. Вдыхая цветы и печенья. Я чувствовал, как ее дыхание учащается, и этот оттенок возбуждения в ее глазах сбивал меня с толку, когда я развернул ее вокруг и прижал к стене за дверью. Наши носы соприкоснулись, и она прикусила губу, явно сдерживая улыбку, удовлетворенно вздыхая, когда я вслепую протянул руку в сторону. Я нашарил дверную ручку и со злостью захлопнул ее, стена задрожала, и ее красные губы дернулись, когда она победно подалась ко мне бедрами. Я повернул ручку, поспешно блокируя ее, пока мои глаза обшаривали ее плечи, а зубы стискивались при мысли, что она почти покинула меня. Реально разозлившись от всего этого, мои кулаки стукнули по стене рядом с ее головой, и я встретил ее взгляд и ощутил, что штукатурка оцарапала костяшки моих пальцев. Ее глаза опять горели возбуждением, и даже хотя она была в такой гребаной покорной позе подо мной, она продолжала выглядеть заносчивой и самодовольной и начала стаскивать мою футболку. Она была похожа на сучку, но… как минимум она была моей сучкой. Моя девочка. Я запустил свои пыльные руки к ней в волосы, сокрушил ее губы своими и с рычанием толкнул свой язык между ее губ. Она простонала, поддерживая этот мучительный инстинкт, от которого моя грудь выгибалась, когда она боролась за снятие моей футболки. Я против своей воли тысячами развратных способов представлял, как я возьму ее, отрываясь от ее губ и сдирая футболку через голову. Против стены, на полу, на спинке проклятого дивана, на котором она была или не была прошлой ночью. Это не имело значения, пока я не сделаю ее своей, мне похрен, где мы сделаем это. Решив насладиться этим коротким помрачением рассудка, я запустил пальцы под лямки ее лифчика, грубо и яростно сдирая их, и я смутно отметил, что мои руки задрожали, когда я опустил их вниз по ее рукам. Она простонала от моих агрессивных движений на ее теле и выгнула спину, так, чтобы я мог добраться до застежки и снять его. И я реально, блять, пытался, задыхаясь в ее лицо и нащупывая ее дрожащими пальцами, работая, чтобы снять его. Я чувствовал, как она теряет терпение, еще больше выгибая спину, чтобы дать мне больше пространства, прежде чем я просто дернул его и наконец порвал. С рычанием я отбросил его в сторону и обхватил ладонями ее грудь между нами. Мое. Она замычала и отклонила голову на стену, на ее губах продолжала играть слабая улыбка, когда я вдавил свои пальцы в ее тело и попытался остановить дрожание рук. Она вдруг положила на меня свои руки, вглядываясь в мои глаза. Мои зубы стиснулись, и в груди опять зародилось громкое рычание. Она наклонилась ближе к моему уху, а я вдавливал ее в стену глубже, захватывая ее, пока она целовала мочку моего уха. Она вздохнула мне в ухо, мои руки продолжали трястись между нами, и я задыхался в ее шею. - Я – твоя девушка, - намеренно выдохнула она, прикусив мою мочку зубами. Я неясно вспомнил о проблеме мозгового фильтра. Она что, слышала меня, говорящего все это дерьмо? Я решил, что это фигня, потому что она сказала мне, что она моя. Вся моя. Я простонал в ее волосы от ее слов, и вдруг ее губы вернулись на мою шею, раскрываясь на моей коже, и я глубже вдавил пальцы к ней в кожу. Я чувствовал ее зубы на своей коже, как они нежно прикусывали меня, похоже, надеясь стимулировать меня. - Жестче, - прорычал я в ее волосы, приказывая ей сделать меня своим. Она послушно погрузила их глубже, но я продолжал повторять мою просьбу, пока укусы доставляли наслаждение, но, с нарастанием давления, мое дыхание превратилось в шипение, и моя точка зрения внезапно изменилась. Я не имел понятия, почему, или что случилось, но что-то было неправильным. Это было похоже на кинофильм, когда я мог чувствовать и слышать все, но не мог подчинить мои конечности после начального момента боли и собственничества. Я не понимал этого, пока не попытался ослабить объятия, и обнаружил, что не могу. Я не был уверен, что хочу этого, но дал моим рукам подхватить ее под задницу и отнести ее на кровать. Мои движения были автоматическими и жесткими, но я не мог найти связи между мыслями и моим телом. Внезапное осознание ошеломило и практически покрыло каждую мою мысль страхом и ужасом, пока я продолжал попытки ослабить объятия. Я чувствовал, как срываю с нее трусики, а ее зубы продолжают атаковать мою шею. Это чувство оставалось там, когда я расстегивал джинсы и поспешно срывал их. Все эти чувства странно усиливались прикосновениями, но я больше не мог изменить направления их движений. Она ощущалась шелковой, гладкой, немного шероховатой, когда мои руки обхватывали ее бедра, мои пальцы вдавливались в ее тело, и даже хотя я знал, что делаю ей больно, и я должен быть более нежным, осторожность просто… не связывалась с моими пальцами. Я прижимал ее под себя на смятой кровати, и мои бедра вдвигали ее в матрас, и мое зрение пыталось сфокусироваться хоть на чем-нибудь, но все казалось мутным и мрачным. Я прикинул, что могу полностью запаниковать от полной потери контроля или просто подчиниться, и дать игре идти своим чередом. Я не был уверен, есть ли у меня другой выбор, и это испугало меня до усрачки, когда она убрала свои зубы с моей шеи. И затем она попыталась вылезти из-под меня, проскользнув под моей рукой, и я услышал, как мое громкое рычание странно нечетко отдается в моих собственных ушах, и я обхватил ее запястья и удержал ее внизу. Затем предательская паника начала охватывать меня, потому что это было так крайне… гребано, и я был совершенно беспомощен. Я ощутил мои губы на ней, лижущие и нажимающие, пока я обхватывал ее запястья и услышал тихий стон подо мной. Я скорее почувствовал, чем увидел ее улыбку на моих губах, когда она открыла рот и убедила меня, что просто хотела достать презерватив. Конечно, мой мозг знал это, и я попытался сказать моему телу, чтобы оно отъебалось на пару секунд, но было непростительно неопределенно понять, может ли оно это сделать. Я боролся с этим и использовал каждый кусочек решимости, чтобы мог ослабить мой обхват ее запястий. Я был благодарен, что у меня оставался намек на рациональную связную мысль отпустить ее… просто достаточно позволить ей выскользнуть из-под меня. Но я был прямо на ней, обнимая руками за талию, позволяя ей проводить меня до комода и открыть его одной рукой. Ящик был полон мусора, сливающегося в нечеткие формы, и моя рука шарила там, пока другая рука держала ее за талию, и лицо зарывалось в ее волосы. Я мог нюхать их, и мог чувствовать их на моих губах, когда моя рука наконец нашарила коробочку и я поспешно оттащил ее на кровать и использовал обоняние, чтобы успокоить мое беспокойство. В моих ушах раздался ее сонный смешок, когда я прижал ее к себе, и я лениво гадал, сошла ли она с ума, как и я. Она не имела гребаного представления, как подлинно гребано все это было. Я хотел открыть свой рот и сказать ей, что что-то неправильно, и мы можем сделать это позже, когда я буду контролировать свои действия, если это действительно так важно. Но каждый раз, как я открывал рот, то не мог даже понять, что говорил. Как бы то ни было, это заставило нечеткое пятно ее губ изогнуться в ухмылке, когда я развернулся и сел на кровати, поднимая ее на мои колени лицом ко мне. Я не мог решить, почему мое тело хотело именно так, ее сверху вместо меня, но это было очевидно, и лучшая часть моего работающего сознания была благодарна, потому что эта поза давала меньший шанс причинить ей боль. После какого-то времени, пока мои руки поднимали и вдавливались в ее тело, я начал чувствовать, что она натягивает на меня презерватив, и мое лицо зарылось в ее волосы, а руки притянули ее бедра ближе. Готовый и, очевидно, с растущим разочарованием от ленивой скорости ее пальцев, работающих над латексом. Она руководила, что было для меня странным, так как у нее не было опыта, но я не был уверен, что у нее был выбор, потому что мои руки не делали ничего, кроме как придвигали ее ближе к моему телу, хотевшему ее. Мои пальцы погружались глубже в ее бедра, и я слышал мое громкое рычание. Когда она приподнималась и занимала позу. Мой рот открылся, и я не понимал, что говорю, но от этого она простонала и прижала свои губы опять к моей шее. В поле моего зрения было белое и зеленое, когда я смотрел через ее плечо, я мог чувствовать эту боль, когда мои руки глубоко погружались в ее бока. Не дав нам момента для ожидания, они опустили ее на меня. Она встретила мои колени, когда мои руки силой опустили ее, и я был уверен, что шокирован так же, как и Белла, от быстрого движения. Это было так, блять, быстро. Так жестко. Мне не понравилось это. Я чувствовал ее вздох в мою кожу, и ее тело напряглось, и не знал, был ли это шок или паника, но я надеялся и блять, молился, чтобы мое тело восстановило мой контроль, если она скажет безопасное слово. Я хотел оставаться спокойным, дать ей время для реакции, перед тем, как решил бороться с этой проклятой неспособностью контролировать все. Но мои бедра начали незначительно колебаться, и мой язык был на ее шее, и мои пальцы глубже погружались в ее бедра. Как только мой язык встретился с ее телом, она начала часто дышать, и я чувствовал это своей кожей, дрожащей и горячей. Я начал умолять ее своими поцелуями ее шеи, так сильно, как только мог. Пожалуйста, не говори гребаное слово. Не потому, что я хотел продолжения. Не потому, что я хотел, чтобы она была правой и доказала это. Не потому, что я мог слышать свои стоны удовольствия, странно усиленные ощущениями всего, и даже не потому, что это чувствовалось абсолютно, блять, великолепно, той частью моего сознания, которая имела контроль. Я не хотел, чтобы она говорила это, потому что собирался быть таким гребаным монстром, что не отпущу ее. Мои бедра продолжали колебаться против моего желания, и я пытался убедить себя, что мои руки будут устойчиво держать ее, пока я не пойму, что с ней все в порядке. Но я не мог решить, насколько это правда. Мои глаза не закрывались и даже не моргали, и мой нос начал подталкивать ее мочку, и я чувствовал, что ее дыхание опять устойчивое. Я не мог определить, хороший ли это знак или мне надо начинать… принуждать мой собственный разум отпустить ее. Но затем она подняла свое лицо от моей шеи, и я едва различил нечеткое пятно ее губ, изогнувшихся в ухмылке, и она победно покачнулась на мне. Звук, вырвавшийся из моего рта, встревожил меня, а руки невозможно сильно сжали ее. Я видел, как на ее губах появилась широкая улыбка – белое между красного – и она качнулась на мне, намеренно оживляя мою реакцию. Я не мог четко видеть ее глаза, и было трудно определить ее выражение, но улыбка показалась достаточно гордой собой, оставаясь все еще немного самодовольной и самоуверенной, и ее пальцы начали теребить мои волосы. Я позволил ее удовольствию временно успокоить мою панику. Она выглядела такой самодовольной, качаясь на мне, что функционирующая часть моего сознания хотела, чтобы у меня была возможность закатить на нее глаза. Что она, блять, хочет? Долбаную золотую звезду? - раздраженно подумал я от ее самодовольства и пронаблюдал, как ее улыбка становится невероятно широкой. Ее губы двинулись в неясном пятне, когда она тихо и нежно сказала: - Я предпочитаю серебряную, но спасибо за предложение. Только сейчас я вспомнил об этом проклятом пропавшем мозговом фильтре и начал размышлять, как объяснить ей, что со мной что-то неправильное. Мои руки вдруг опустились ниже, и, зажав ее тело в пригоршне, приподняли ее вверх, вибрируя, когда я почувствовал усиленное ощущение, и внезапно опустили ее вниз в следующем неожиданно грубом движении. Конечно, все мое тело нуждалось в язвительном замечании для ощущения уверенности, что она в порядке для продолжения. Я хотел успокоиться, что мое тело, даже находясь под ней, понимает, что она любима, но я не мог ощутить спокойствия. Потому что оно повторяло подъемы и опускания так, блять, агрессивно, что я был в полном ужасе, захваченный моим разумом, наблюдая пятно ее губ и слушая наши стоны удовольствия. Мои руки продолжали повторять это, и я пытался отвлечься от чувств и звука соприкасающейся кожи, и ее голос становился громче и отражался в моих ушах. Я думал, что это безумно и неотложно, но я отвернулся, пытаясь заблокировать себя, потому что я еще не видел себя, действующим так, блять, как животное. Я только обратил все свое внимание на звуки, издаваемые моей девочкой, и даже хотя они, очевидно, не были криками паники или ужаса, от этого я не чувствовал себя лучше. Ее колени ласкали мои бедра, когда я двигался в ней, и даже хотя я знал, что она не делает это, оно чувствовалось, как будто она растирает меня наждаком. Каждое маленькое прикосновение было преувеличенным и потрясающим, и ее дыхание в мое лицо чувствовалось как огонь, когда она задыхалась и повизгивала. Что-то неясное и ужасное начало зарождаться в моем животе, и мои руки начали двигаться быстрее и теснее, ощущая ее тело под моими пальцами. Интенсивность движений заставила мое сердце забиться сильно и непредсказуемо, и моя паника выросла до эпических размеров, и я безрассудно начал фокусироваться на своих движениях и звуках. Это было так отчаянно и гортанно, как будто мое тело старалось очиститься от чего-то, и мои руки и бедра яростно работали. Это было так, блять, отталкивающе, что я гадал, не вызовет ли нарастающее давление тошноту, потому что я мог сблевать в этот момент, когда слышал и чувствовал себя трахающим мою девочку как какой-то проклятый дикарь. Нарастающее давление вкупе с ее губами, опять оказавшимися на моей шее, зубами, опускающимися в то же самое место, и болью от того, что все невероятно усиливалось, и мои руки начали двигать ее на мне с еще большей силой, мое ворчание трансформировалось в отчаянное и резкое рычание. Это могло длиться часы, или могло длиться минуты, и мои руки и бедра начали двигаться почти бесчеловечно, наполняя мои уши затяжными звуками соприкасающейся кожи, и ворчанием, и неразборчивым шепотом, и мои руки начали гореть от напряжения. Я беспомощно чувствовал и слышал, как это нарастает, когда внезапно все сместилось и сбилось так неожиданно, что мой живот свело. Давление внезапно прорвалось в слепящем взрыве так, что я подумал, что оно непременно разрушит меня. Все чувствовалось мучительно болезненно и ошеломляюще, и все мое тело содрогнулось, и мой мозг инстинктивно отторгнул любые чувства. Это не было удовольствием, и увеличенные ощущения чувствовались такими мучительными, что я не содрогнулся и съежился в удовлетворении от оргазма. Это была полная гребаная пытка, и я боролся с тем, чтобы не дернуться нафиг от этого, и мои горловые звуки переросли в мучительные крики в ее плечо. Мое тело, кожу и конечности жгло резкими многократными импульсами, и когда я почувствовал влагу на своей щеке на ее коже, я наконец откатился. Мой разум был пуст неизмеримое количество времени, и я понемногу подчинял себе контроль за движениями. Мое лицо подчинилось первым, и я глубоко зарылся в ее плечо, борясь с остаточными воспоминаниями о мучительных ощущениях, которые все еще напоминали о себе мучительными болями жалящего удовольствия. Следующими были руки, и я убрал пальцы из ее тела таким быстрым движением, что едва заметил движение в своем затемненном мозге, когда они двинулись обнять ее за талию. Я неясно заметил, что она задыхается в мою шею, ее зубы ласково и пульсирующее покусывают ранки, и я цеплялся за нее, мою любимую, вздрагивая от каждого внезапного движения. Белла, должно быть, думала, что я просто наслаждался всем этим гребаным событием, потому что я чувствовал, как ее губы сложились в улыбке на моей шее, она скользнула ими по своим зубам и вздохнула. Я не был уверен, что смогу разозлиться от этого, обидеться, отомстить, или испытать любую другую эмоцию, которую я мог ожидать после всей той боли, которая досталась мне. Я действительно не мог ничего чувствовать, кроме мучительных беспорядочных импульсов, пока моя грудь не начала ощущать тяжесть от чего-то удушающего. Затем неожиданно из моего горла вырвалось громкое и задушенное рыдание, заставляющее мое тело приподняться под ее проклятой кожей. Я пытался сдерживать это насколько могу долго. Сдерживая мое дыхание и крепко сжимая ее, потому что я решил, что это просто гребано бесполезно. Сдаваясь в пятый раз за этот день, я позволил давлению в моей груди разорваться и освободить мое собственное гребаное желание. Я не хотел сегодня. Я воспользовался ее плечом, чтобы заглушить мои рыдания, и мое тело начало бездумно покачиваться, чтобы успокоить себя. Мои слезы текли по ее телу, и она, должно быть – наконец-то – осознала, что что-то было не так, потому что ее тело напряглось, и она попыталась откатиться назад. Я крепко держал ее на ее месте на мне, и делал это не потому, что хотел удержать ее там. Я просто удерживал ее за бедра, потому что я был испуган до усрачки, что больше не достаточно чувствую мое собственное тело. Ее дыхание участилось, и я почувствовал, как ее руки берутся за мою голову и пытаются поднять ее. - Что плохо? – тревожно спросила она задыхающимся голосом, пока я покачивал ее на своих коленях. Я просто покачал моей долбаной головой, потому что как я объясню эту херню? Из моей груди исходили глубокие и отчаянные рыдания, как будто мое тело требовало освобождения от остатков какого-то гребаного невозможного слабительного. Даже хотя это было унизительно, я позволил себе изгонять каждое рыдание в ее плечо, потому что гордость сейчас была так далеко от моих приоритетов, она просто мешала. Я чувствовал, как тревога Беллы нарастает, и она продолжает свои бесплодные попытки откатиться и посмотреть в мое лицо, но я крепко держал ее, возможно, слишком крепко, и не мог разрешить себе реально выдавать дерьмо. Она в конце концов со вздохом прекратила свои попытки и возобновила поглаживание моих волос, положив свою щеку на мое плечо. - Пожалуйста, Эдвард. Ты пугаешь меня, - умоляла она отчаянным и задушенным шепотом в мою шею, и если бы не был так занят неконтролируемым рыданием, я бы, блять, рассмеялся над ней. Теперь я пугаю ее? Она позволила мне качаться и плакать еще долго, пока вдруг с всхлипом не подняла свою щеку. - Дай я промурлыкаю тебе колыбельную, - быстро и уверенно сказала она, как если знала, что эти слова привлекут меня. Ее пальцы начали перебирать мои волосы такими знакомыми и умышленными ласками. Ее предложение обрушилось на меня, и я наконец позволил моим рыданиям перейти в глубокое и спокойное дыхание цветами и печеньями, смешавшимися с запахом пота. Спать. Это по некоторой причине звучало для меня реально, блять, бесполезно. Я повернул лицо, положив щеку на ее плечо, тупо уставился в окно, все еще легонько качая нас вперед – назад. Я воспользовался моим вновь обретенным ясным зрением, чтобы осмотреть голые деревья за окном, и наконец осознал, что… я не устал. Я не был энергичным или свежим, и мое тело все еще чувствовало полное истощение по всей поверхности от пяток до кончиков волос, но я не устал. Я был просто… здесь. Ничего больше и ничего меньше. На голых ветках дерева на реке сидели, чирикали и перепархивали черные птички, и я легонько качал себя и мою девочку на краю постели в моей разгромленной комнате. Я ушел, и я вернулся. - Я не устал, - ответил я скрипучим шепотом, который звучал умирающим даже для моих собственных ушей, и не имел представления, какого хрена со мной было плохо, но чувствовал себя так по-другому, что это было бесконечным облегчением. Я рассудил, что может, так чувствуют, когда что-то наконец пропало. Просто… ушло. Я остановил качания и убрал руки с ее талии, нежно подталкивая ее бедра, показывая, что готов ее отпустить. Она без колебаний отклонилась, наконец заглянув в мое лицо, продолжая взъерошивать мои волосы. Когда она, смущаясь, встретила мой взгляд, на ее лице быстро появилось ужасающее и потрясенное выражение. Я предположил, что, должно быть, выгляжу на редкость дерьмово, но я просто подтолкнул ее еще больше, пока она не слезла с моих коленей, потому что она выглядела в совершенном порядке. Я был благодарен, что могу не волноваться об этом, и было странно, как покорно я отнесся к тому, что только что произошло, но никогда не должно было произойти. Я видел, как ее расширенные глаза пялятся на мое лицо, подобрал трусы и осторожно надел их, все еще гиперчувствительный в некоторых местах. Потом я схватил куртку, обшарил карманы в поисках сигарет и подошел к балконной двери. Я остановился, подойдя к ней, моя рука нашаривала ручку. - Ты в порядке? – спросил я своим хриплым монотонным голосом, просто потому, что должен был. Просто потому, что она была важнее, чем все, что случилось со мной, и я не был уверен, что я действительно мог дать этому пропасть. Я не поворачивался, чтобы посмотреть на нее, когда она ответила тихо и придушенно. - Я в полном порядке, - подчеркивая слово «Я» - потому что я не мог смотреть на ее бедра, где, точно знал, увижу свои руки. Я могу встретиться с этим дерьмом позже, если я реально захочу, но прямо сейчас я позволил этому уйти. Апрельский воздух содержал в себе намек на холод, но было еще более чертовски хуже, что он был влажным, когда я вышел наружу и опустился спиной к белому сайдингу дома. Я прижал колени к груди и тупо уставился на двор и черных птичек, перепархивающих над деревьями вдоль берега реки. Ветер был холодным и успокаивал мою обнаженную проклятую грудь. Я зажег сигарету, но не курил. Я просто позволил ей гребано сгореть. |
Часть 2 1 страница
2015-08-21
259Поделись с друзьями:
Понравилась статья? Добавь ее в закладку (CTRL+D) и не забудь поделиться с друзьями:
|
|
Сейчас читают про:
7216
6985