Артур Янов

слушать их, не ощущая нетерпения, которое делало отноше-

ния с ними невыносимыми; в самом деле, мне теперь не хо-

чется ссориться и драться с кем бы то ни было; у меня теперь

не сжимаются кулаки по любому поводу, и я не прихожу из-за

ерунды в воинственное, драчливое настроение. Конечно, было

бы смешно говорить, что в моем состоянии и самочувствии

не произошло никаких улучшений. Вот он я — прекративший

делать вещи, которые я делал на протяжении многих лет всего

лишь после девяти сеансов лечения. Плюс к этому есть и дру-

гие, более мелкие улучшения, переоценка некоторых ценнос-

тей и начальные изменения во многих сторонах жизни и пове-

дения. Так что надо быть сумасшедшим, чтобы сомневаться в

улучшении моего здоровья. Это приводит меня к мысли о том,

что «больной» человек, даже когда он начинает продвигаться

по пути к тому, чтобы стать «реальным» и «здоровым», не же-

лает верить в это, но хочет по-прежнему думать о себе, как о

больном.

Марта

Сегодняшний сеанс был великолепным, просто надо ска-

зать, грандиозным. Я не могу вспомнить, как я добрался до ре-

альных вещей, но до этого, я, должно быть, провел около часа,

копаясь в каких-то чувствах, которые нисколько меня не тро-

нули. Но потом меня стало забирать чувство заброшенности,

отверженности, одиночества. Мне пришло в голову, что фило-

софы экзистенциалисты сами не знали, что говорили, когда

пытались описать, что такое одиночество. Нет никакой надоб-

ности в тех трудно выговариваемых терминах, какие они для

этого употребляют. Все их измышления, если какследует в них

вникнуть, ничто иное, как дерьмо. Итак, я начал работать с этим

чувством. Глаза мои были закрыты; а потом произошло нечто

небывалое.

Я увидел себя — увидел маленьким мальчиком пяти или

шести лет. Я стоял у туалетного столика матери и смотрел на

нее, стоявшую перед зеркалом в одном лифчике, из которого

выпирали ее сиськи, а она поправляла бретельки. Я смотрел на